Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания
Шрифт:
Французское командование было вынуждено потребовать от бендерских гражданских властей очистить в городе какое-нибудь помещение под военную тюрьму.
Требование было удовлетворено без промедления. Земский мыловаренный завод, давно закрытый по причине отсутствия сырья, широко распахнул свои ворота перед французами-бунтовщиками, у которых находили листовки и брошюры на французском языке о нашей революции, ее целях и надеждах.
На допросах офицеры впадали в неистовство, допытываясь, откуда взялась эта литература, кто принес ее в казармы. Арестованные говорили, что не знают. Офицеры стучали кулаками по столу и не верили. Это действительно было неправдой. Другие арестованные клялись, что нашли брошюры в животе жареной курицы, купленной у неизвестной торговки. Офицеры колотили кулаками по столу, кричали, что и это — наглая ложь. Между тем именно это и было святой истиной.
Юноши и милые девушки, с которыми французы познакомились в первый же день своего пребывания в Бендерах, были по преимуществу действительно гимназисты и гимназистки и дочки рабочих железнодорожных мастерских—тех самых рабочих, довольно верную характеристику которым дали румынские генералы в письмах к французскому командованию. Эта чудесная молодежь входила в одну из первых революционных организаций, которые возникали как-то сами собой, просто по велению сердца, задолго до создания комсомола. В лице учительницы гимназии Александры Ивановны Глядковской ими руководила партия, и они делали свое дело со всей чистотой и со всем романтическим восторгом юности.
Это они появлялись у ворот казармы, неся корзины, доверху нагруженные хорошо пропеченными домашними пирогами и жареными курами. Но самое главное в этой снеди был фарш. Он изготовлялся в Одессе, во французской типографии прославленной «Иностранной коллегии» обкома партии. Заделанные в конверты из пергаментной бумаги, листовки и брошюры лежали у курочки в брюшке, — там, где при жизни хранились ее потрошки.
У каждой торговочки были свои постоянные покупатели, и, между прочим, не факт, что они не встречались по вечерам — после того, как в казарме протрубил горнист и считалось, что войска Франции спят. Наоборот, известно, что многие солдаты доблестного ,пятьдесят восьмого пехотного выбирались после переклички на улицу и каким-то образом попадали на конспиративные квартиры и там узнавали такое, от чего им бывало вовсе не до сна.
Капралы и унтера иногда ловили их. Тогда начинались неприятности: солдаты как бы забывали все слова своего родного языка, кроме одного: «Домой!» Но уж это слово они громко скандировали с утра до вечера.
Глава девятая
Уже в январе 1919 года стало очевидно, что приходит конец петлюровщине: у партизан оказалась страшно тяжелая рука, они вытряхивали из сечевиков душу. Левый
1
берег был почти весь освобожден, его охраняли партизаны, скоро должна была подойти Красная Армия.
Мы в Бессарабии ожидали этого события со жгучим нетерпением: вместе с Красной Армией мы бы, конечно, сразу ко всем чертям прогнали оккупантов и двинулись на помощь революционной Венгрии.
Так постановил и обком в Одессе.
Мы были полны энтузиазма. Мысленно мы уже вдыхали воздух больших просторов, предвкушали радость битв и побед.
Во второй половине апреля в Бендерах, в пригороде Борисовке, состоялась партийная конференция. Вопросов в повестке было не много — всего один, — но зато какой! — «О подготовке к приходу Красной Армии». Было решено, что, когда она придет, мы сразу поднимаем восстание против оккупантов, гоним их в спину, устанавливаем советскую власть в Бессарабии — и давай дальше, в Венгрию!
Подъем, восторг, энтузиазм были неописуемы. Кто-то даже забыл, что мы находимся в оккупированном городе, и затянул «Интернационал». Бывают же горячие головы!
На конференции присутствовали товарищи из обкома и военно-революционного комитета. Они изрядно намылили певцам головы и заодно прочитали всем на^ лекцию о том, что революционный пыл, личная храбрость, готовность пожертвовать собой ради торжества идеи и разные другие возвышенные человеческие качества надо всегда использовать с умом. К ним всегда следует добавлять некоторое количество разума, и . чем больше, тем лучше. В заключение нам было строго наказано соблюдать осторожность, никогда не действовать наобум, вообще голову держать всегда при себе.
Не скрою, слушать все это было неловко, неприятно и попросту обидно. Не дети же мы, в конце концов! Наставления были бесполезны.
Они и оказались таковыми, потому что горячие головы выслушали их и сразу забыли и сами своими руками погубили все дело.
Красная Армия хотя и приближалась, но не так уж быстро: ее задерживали тяжелые бои с бандами изменника Григорьева.
Тем не менее однажды в конце мая, поздно вечером, к секретарю бендерского подпольного парткома, к нашему незабвенному товарищу Борисову-Старому, явились те три подпольщика, которые должны были передать ему приказ о началу операции. Все трое были люди, казалось, серьезные. Предполагалось даже, что после освобождения Бессарабии двое из них войдут в состав временного бессарабского правительства. И вот они приходят к Старому и выпаливают, что — готово! Красная Армия придет через несколько часов, надо шевелиться, поднимать людей и не терять времени.
Но терять время уже все равно было невозможно: времени не было —поздно хватились. В деревнях у нас действительно было подготовлено две тысячи партизан. Они с нетерпением ждали, когда наконец придет минута и они смогут выступить. Но эти люди жили небольшими группами в разных деревнях. Телефонов тогда не было, а чтобы собрать эти две тысячи человек через гонцов, да еще соблюдая конспирацию, нужно было хоть два дня, а не два часа.
–
Старый был поражен и возмущен. Он сказал эмиссарам, что дело, конечно, кончится бедой для нас и весельем для врага. Но те были непреклонны. Тогда Григорий Иванович в спешном порядке созвал бендерский партком и ревком, и все присоединились к его мнению — все считали спешку опасной и гибельной. Но спорить приходилось с горячими головами. Внять голосу разума такие головы неспособны, в особенности когда они по положению имеют право приказывать. Бендерским товарищам пришлось скрепя сердце подчиниться.
Поначалу все шло отлично. Захватили почту, телеграф, банк, телефон, вокзал, казначейство, крепость, заставили вывесить белый флаг — символ капитуляции.
Все удалось проделать тихо, без лишнего шума: караульную службу несла доблестная королевская пехота, так что часовые спали.
Шум поднялся, когда подошли к французской военной тюрьме и стали освобождать заключенных. *
Заключенные ликовали, они выбежали на улицу с криками и песнями, обнимали и целовали «камарад рюскб» и пошли вместе с ними к французским казармам. Братание началось и там, многие солдаты отдавали оружие нашим:
— Берите его себе! Против вас мы все равно воевать не будем, а вам оно пригодится.
Свыше тысячи французских солдат, то есть половина всего личного состава, участвовали в этом потрясающем братании. Французы просили взять их в Россию, в Красную Армию.
Но по причинам, уже известным читателю, переправить на другой берег тысячу человек было не на чем. Энтузиастам пришлось вернуться в казармы, где их ждала ярость начальства.
В городе становилось все более шумно. По улицам двигались толпы рабочих, взявших в руки оружие по призыву партийной организации. К рабочим присоединилось много другого простого народа, подоспело и некоторое-количество пригородных крестьян.