Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания
Шрифт:
Не все в городе понимали, что происходит. Но господа офицеры румынских королевских войск не стали тратить время на выяснение этого интересного вопроса. Они сразу решили, что так и есть, пришли большевики, спасайся кто может. Господа офицеры пустились наутек. Солдаты тоже побежали, но не могли их догнать.
На первой остановке, которую бегуны сделали, чтобы чуточку перевести дух, они поняли, что ничего подобного, большевики не пришли, никого в городе нет, разве что небольшая кучка, но, правда, кучка храбрецов.
Некоторые из господ офицеров, и в первую очередь начальник сигуранцы полковник Попеску,
Сигуранца потом свирепствовала несколько дней, она прочесывала все улицы в городе и пригородах и ходила по домам с облавой. Тюрьмы все были набиты битком,
заключенных подвергали пыткам, в крепости беспрерывно расЬтреливали. Партийная организация была разгромлена. Провалился целый ряд тайных перепрлв на Днестре. Провалились партийные организации во многих-городах Бессарабии.
А что же Красная Армия?
Красная Армия пришла на левый берег в составе ста двадцати трех красноармейцев. Да и тех не на чем было переправить: командиры не предупредили, никто не подготовил лодок. Сколько времени ушло, пока раздобыли хоть несколько штук! Конечно, если бы пришла в самом деле Красная Армия, никаких лодок не нужно было бы: армия навела бы понтонный мост. Но полуроте пехотинцев такая работа не под силу.
Эти сто двадцать три пехотинца были люди, несомненно, боевые, храбрые, испытанные. Остальные участники восстания тоже были беззаветно храбры, никто себя не берег, все дрались, как подобает солдатам революции. Но ведь все расчеты были построены на том, что придет Красная Армия во всей своей мощи — пехота, кавалерия, артиллерия, опытные командиры, испытанные бойцы. Именно этого требовала задача. Не переполох надо было поднять, а выгнать из страны пятьдесят тысяч хорошо вооруженных оккупантов. При чем же здесь полурота?
Восстание продолжалось тринадцать или четырнадцать часов. Оборону взяло в руки французское командование. Оно вполне разумно решило, что раз нет Красной Армии, то и беспокоиться нечего. А когда стала сердиться французская артиллерия, наши горячие головы заметили, что отвечать у них нечем, об артиллерии они не подумали. И, значит, надо уходить.
Лекция о том, что без разума храбрость опасна, Г ыла проиллюстрирована. Но мы дорого заплатили с а это.
Впрочем, даже это загубленное восстание принесло революции свою пользу. И немалую.
Через несколько дней после бендерских событий в Кишиневе состоялся митинг местного французского гарнизона. Лозунг у солдат был всего один:
— Домой!
Потом у французов произошел бунт в Аккермане. А там пошло и пошло — бунтовали один за другим все французские гарнизоны в Бессарабии:
— Домой!
Дело принимало совершенно непредвиденный и весьма неприятный оборот. В конце концов, ведь французов привезли в Бессарабию ненадолго. Никто и не думал держать их там до старости. Рассчитывали, напротив, что они здесь быстро управятся и поедут усмирять Украину. Никто не имел в виду задерживать их и на Украине. Было запланировано, что они управятся раз-раз — и махнут в Россию, наведут порядок, а тогда прямо домой, во Францию, — как говорится, ко щам.
Но пришлось в спешном порядке вывезти их всех в Одессу, посадить на корабли и отправить подальше от опасных берегов.
Гастроли французских интервентов не имели успеха, они провалились. И это сыграло огромную историческую роль, хотя и было результатом неудавшегося восстания.
У революции своя логика.
Глава десятая
Рассказ будет не полон, и совесть замучает меня насмерть, если я не познакомлю читателя возможно ближе с полковником Попеску, славным начальником бен-дерской сигуранцы.
Полковник уже давно бросил все силы на поимку Григория Ивановича. Но напрасно: никто Григория Ивановича не видел, не слышал, никто даже не мог сказать, какой он из себя, так что, может быть, его вовсе и на свете не было никогда, этого Григория Ивановича. Но едва полковник начинал склоняться именно к такому утешительному предположению, перед ним неизменно возникал вопрос: кого же в таком случае надо благодарить за все неприятности и страхи? Кто, например, печатает листовки против оккупации? Кто расклеивает их на столбах, прямо как театральные афиши какие-нибудь? Или взять крестьян. Кто учит их требовать помещичью землю, убивать или в крайнем случае увечить жандармов, перчепторов, примарей?
Нет, пусть не говорят, — Старый существует!
Полковник метался между уверенностью и сомнением. Руководитель нашего подполья Григорий Иванович Борисов-Старый представлялся ему фигурой не просто опасной, но ко всему еще и загадочной, непонятной, каких в жизни не бывает, — и слава богу! — а встречаются они только в книжках про сыщиков. Полковник страшно любил книжки, в которых сыщик долго и усердно разыскивает опасного преступника, а сам пьет с ним пиво каждый день, даже не подозревая, с кем имеет дело. Симпатии полковника всегда бывали на стороне ловкого преступника, а сыщик всегда был в глазах полковника дурак дураком. Вот он даже не догадывается, что хорошенькая молодая бабенка, которая уютно устроилась у него на коленях, и позволяет щекотать ее за ушком, и сует ему пальчики для поцелуя, — она и есть тот закоренелый, старый бандит, которого он так долго и тщетно разыскивает. Между тем лишь вчера, приняв облик архиерея, этот бандит выведал у него важные тайны.
Полковник страсть как любил такие книжки.
Но теперь он чувствовал себя отвратительно: он сам находился в положении дурака сыщика.
Желая раз и навсегда избавиться от Старого, покончить с ним, забыть о нем, полковник Попеску давно уже объявил его вне закона. Этим как бы говорилось всякому, кто захотел бы убить Старого, что, пожалуйста, не стесняйтесь, не отказывайте себе в удовольствии: Старый не находится под защитой закона, за убийство Старого никакого наказания не полагается.