Исход. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика
Шрифт:
– Так какие ваши планы? – после этой внимательной друг к друг паузы, спрашивает Иван Павлович.
– Как и обычно. Ограбить этот мир. – Заявляет Орлов.
– И под каким соусом? – интересуется Иван Павлович.
– Мир нынче глобален, отсюда и свой вывод. Глобальной неприятностью на подобии вселенской катастрофы. А по-другому и не встряхнёшь этот мир. – Заявляет Орлов.
– Хорошая встряска всем нам не помешает. – Задумчиво говорит Иван Павлович. – А, судя по тому тупику, что стоит на лицах этих людей, – а уж кому-кому, а не им жаловаться на свою судьбу, – то они для себя никакого выхода не видят из создавшегося сейчас в мире положения. Где ничего не растёт и что удивительно, не падает, а находится в одном нулевом положении.
– Затишье перед бурей. – Делает свою вставку Орлов. Иван Павлович вначале не понял, что он сказал, а потом уразумев, повторил. – И точно, как перед бурей. – После чего он подошёл к столу, строго напротив Орлова, взялся руками за спинку стула и обратился к Орлову. – Ты знаешь моё отношение ко всем этим прогнозам. Не терплю я всю эту спекуляцию на моём доверии и игру на разуме. Но всё же скажи мне, какие у тебя на их счёт прогнозы? – спросил Иван Павлович, кивнув в сторону дверей.
– Сдуются. – Без раздумья ответил Орлов.
– Это и для них предсказуемо, – рассудил Иван Павлович и, отстранившись от стула, выпрямился, посмотрел за спину Орлова, затем взглядом вернулся обратно в кабинет и, вытянув вперёд руку так, как будто он нащупывает действительность на предмет её погоды, нет ли дождя, многозначительно обратился к Орлову. – А как насчёт дождя?
– Дождя? – в некотором затруднении понимания Ивана Павловича, переспросил Орлов вначале себя, а затем уже обратился с вопросом к Ивану Павловичу. – Какого дождя?
– Который к чёрту смоет весь этот рынок, в который превратился наш мир. – В таком эмоциональном накале всё это заявил Иван Павлович, что Орлов и сам поддался, сделав интересное и весьма опасное предположение. – Нашу биржу, что проводится в стенах нашего здания?
– А что не так? – вопросил Иван Павлович. – К тому же обрушать легче всего то, что тебе ближе и знакомо. Тем более, она есть иллюзия, эфемерность. Мы-то с тобой отлично знаем, что она из себя на самом деле представляет и что она существует не для того чтобы создавать ценности, как всем это декларируется, а она служит лишь для того чтобы зарабатывать на тех, кто на ней играет. А на бирже, как и в казино, выиграть может только тот, кто владеет этим казино. – С хитрым прищуром посмотрев на Орлова, тихо проговорил Иван Павлович, напугав Орлова даже не этим своих замышлением, а такой своей откровенностью, на которую он, как думалось Орлову, он не способен. – Что он на самом деле задумал? Что он хочет этим в итоге добиться? – в голове Орлова немедленно возникли все эти вопросы. Но ответа он не смог на них получить, как бы не ломал голову.
А Иван Павлович мигом примечает всю эту тревогу в Орлове и в момент переводит тему разговора.
– А на мой счёт? – последовал вопрос Ивана Павловича.
– Что на ваш счёт? – не понял Орлов чего хочет Иван Павлович.
– Прогноз. – Уточнил Иван Павлович.
– Не даю прогнозов, когда всё очевидно. – Ответил после небольшого раздумья Орлов.
– Что ж, понимаю. – Задумчиво глядя на Орлова, сказал Иван Павлович. – И что же мне делать в моём случае? – и не пойми кого спросил Иван Павлович.
– Полагаться на судьбу, или на крайний случай, на удачу. – Ответил Орлов.
– Интересно. – Проговорил Иван Павлович. – Ну а сам-то что будешь делать, если вдруг понадобится спрогнозировать свою жизнь? – после небольшой паузы спрашивает Иван Павлович.
– А я не вижу повода и оснований для этого. – С вызовом отвечает Орлов, приподнявшись с места. – У меня в жизни всё в ажуре. Ну а если подобная мысль посетит меня с похмелья, то я пойду либо в бар, либо после бара к психоаналитику.
– Интересно. – Повторился Иван Павлович, глядя куда-то вдаль, сквозь Орлова. И видимо он в этой неизведанной дали что-то для себя чрезвычайно интересное сейчас увидел, – а Орлов, сидя к этой неизведанности спиной и увидеть ничего не может, а поворачиваться не смеет, – что он отрывается руками от спинки стула, на которую он опирался, и выдвигается вдоль стола, чтобы обогнуть его и в итоге подойти к панорамному окну, ограждающему собой этот кабинет от улицы.
Здесь, у окна, он замирает в одном внимательном к чему-то положении и таким образом, завладевает всем вниманием Орлова, который, наконец-то, обернувшись к нему, теперь пытается заглянуть в это окно, и если не увидеть, то догадаться о том, что так заинтересовало Ивана Павловича. Что ему не удаётся сделать, и он только и ждёт удобного для себя момента подняться на ноги и подойти к окну, чтобы там увидеть то, что увидел Иван Павлович.
И этот момент настаёт, и всё не без помощи всё того же Ивана Павловича, который, не сводя своего взгляда от окна, берёт слово. И это слово всё то же – интересно. А как только он в третий раз за эту пятиминутку повторяется, то он делает знаковую паузу для Орлова, который должен за время её длительности сообразить подняться на ноги, подойти к окну в том месте где он стоит и увидеть то, что вызвало такой интерес у него.
И надо отдать должное сообразительности господина Орлова, он справился со всем этим, где он в итоге увидел в окно то, что так заинтересовало Ивана Павловича. Правда, ему совершенно невдомёк, что такого интересного и замечательного он мог увидеть в тех двух людях сидящих на скамейке, у прилегающей к зданию площади – а то, что именно эти люди так видимо заинтересовали Ивана Павловича, то Орлов, запросто умеющий по направлению взгляда человека уточнять точку его приложения, в этом не сомневался. И хотя эти двое людишек на скамейке были ничтожно малы в своих размерах с этого расстояния и их лица сливались в размытость в фокусе всё того же расстояния, Иван Павлович точно на них смотрел и был в них так заинтересован, как он выражался, а всё потому, что там больше не на кого было смотреть – сейчас на площади было до удивления пустынно.
А Иван Павлович между тем, как только Орлов тут к нему присоединился, берётся за продолжение своего рассуждения. – Чем мы от них отличаемся, – с задумчивым видом задаётся вопросом Иван Павлович, – если нас в итоге одно и тоже ждёт? – Что до удивления странно слышать господину Орлову, никогда такими вопросами не задававшемуся. А всё потому, что ему не было необходимости в этом, и он считал себя и всех остальных людей, само собой разумеющимся объектом природного права, о чём и спрашивать не нужно, его самость самого себя и так всё за него подтверждает. Вот как-то так. А то, что Иван Павлович решил тут покопаться в себе и выяснить для себя, в чём он в приоритете у природы, то Орлов не осуждает его за такую свою завуалированную гордыню, где он хочет через это сравнение себя с людьми обыкновенными, немного пощекотать свои нервы лестными на счёт себя выводами, а всё потому, что это свойственно человеку, жить в своём сравнении с другим человечеством.
Ну а сравнивать он умеет, где при этом это сравнение всегда почему-то идёт в его пользу, даже если он голытьба подзаборная. Что же касается Ивана Павловича, то у него и такого рода людей, конечно, нет таких преимуществ, на которые опирается всё та же голытьба, меряющая мир своей нескрываемой свободой, которую у него не отнять, но у него зато есть другие преимущества перед всеми другими людьми. Например, талант и креативность мышления, которая и приводит к тому, что представители его круга, даже не из любви к процессу, а так мысля, возомнят о себе немало и с этим возвышением себя над всеми и живут. И это не проверенные слухи со стороны средств массовой информации, только этим и живущих, а это всё по себе знал Орлов, и сам частенько пребывающий в таком же состоянии избранности. Я, мол, весь из себя такой талантливый и креативный, что и сам себе завидую. И это моя природа и не моя природа в общем-то, а это я сам себя создал такого успешного и сам всего достиг, благодаря своему таланту, а не какая-то там среда, на которую я плюю, оппозиционно к ней настроенный.