Искусство умирать
Шрифт:
– Я все понимаю, – сказал Швассман, – но ведь у вас тоже нет выхода. Вы грозитесь уничтожить Землю. Но взрывом вас разнесет на куски. Это самоубийство.
– Но это красивое самоубийство! – сказал капитан и Елена почувствовала в его голосе ту нотку, которая заставила ее похолодеть.
Информация:
С тех пор, как ценность отдельной человеческой жизни стала равна нулю, а людей любой формы, размера и склада ума научились штамповать в любых количествах, самоубийство оказалось самой привлекательной из всех смертей. По крайней мере, для большинства. Из простого акта отчаяния или религиозного фанатизма самоубийство
Позже последовательно входили в моду публичные самоубийства, особо жестокие самоубийства (например, самоисполнение самоприговороа самосьедения начиная с пальцев правой руки), самоубийства с убиением наибольшего числа захваченных заложников. В начале двадцать второго в моду вошли красивые самоубийства.
Красивому самоубийству не мог научить ни один учебник (а учебники издавались – во все века издается то, что пользуется спросом), красивое самоубийство человек готовил всю жизнь и оно было логическим завершением, венцом жизни, полностью направленной к единственной вершине – умереть красиво. Например, один хорошо известный самоубийца с детства тренировался в протыканиии своего тела тонкими иглами насквозь. Постепенно иглы становились все толще и толще и наконец, – какое счастье! он умер под восхитительные аплодисменты восхищенной толпы. Еще бы – ведь не каждый способен на такое.
Иногда судьба предоставляла человеку случайную возможность умереть красиво.
Большинство людей такую возможность использовали. Елена испугалась.
– Но это будет красивое самоубийство! – сказал капитан.
Елена снова с ужасающей точностью неизбежности и неотвратимости (как это иногда бывает во сне) представила, что произойдет раньше. – Нет!!!
– Что нет? – спросил удивленный капитан и Елена вспомнила когда и где она видела эту сцену. Не совсем эту, не совсем видела, но…
– Я вспомнила, – сказала она, – я точно вспомнила. Я читала такой рассказ.
Того самого писателя, который выдумал машину для игловой смерти. Я помню сюжет.
Там вынимали приговоренного из машины и вместо него в машину входил судья. И командовал собственной казнью. Вот это было красиво!
– Как ты сказала? – задумался капитан.
– Я сказала, что нужно заставить Швассмана вытащить того несчастного учителя, раздеться самому, самому войти в машину и самому командовать своей казнью. Но это не будет его красивым самоубийством, ведь на самом деле командовать будем мы!
– Отлично придумала! – сказал капитан. – А что потом?
– Да все что хочешь! Потом, если захочешь, можешь разнести эту старушку Землю всесте с собой! Так красиво еще никто не умирал!
– Действительно, – сказал капитан, – мозги у тебя работают. Куда ты?
– В туалет, – ответила Елена.
65
– Как продвигаются переговоры? – поинтересовался журналист.
Швассман, не отвечая, посмотрел на центр площади. Истязаемый сейчас кричал громко, ритмично и равномерно. Казнь продлится еще долго. Жаль. Если его вынуть из машины сейчас, то он выживет, только шрамы останутся. Это плохо, нельзя же так делать. Преступление должно наказываться. Ни один преступник не должен избежать своей участи. Я не могу этого позволить.
– Я
Капитан согласился и Швассман стал расстегивать рубашку. Казнимый взвизгнул и издал вопль какой-то особенной, нечеловеческой протяжности. Швассман был абсолютно спокоен.
Две девочки устали стоять и сели прямо на камни площади (камни были искусственными, а потому мягкими). Они сосали пищевые таблетки и запивали их витаминным сиропом. Вдруг экраны погасли. Они нависали, реяли над толпой, бросая исполинские тени, почти сравнимые с тенями облаков.
– Что такое? – спросила первая девочка, – мне это не нравится!
– А мне нравится, – откликнулась вторая, сейчас будет что-то страшное!
– С чего ты взяла?
– Так не будут же прерывать казнь из-за просто так.
На экранах появилось спокойное и прекрасное лицо великого Швассмана.
Обе девочки были в него тайно влюблены и обе знали, что это у них детское и скоро пройдет. Любовь – это последняя детская болезнь, доставшаяся нам от предков и до сих пор не уничтоженная. Великий Швассман сообщал о своем будущем подвиге.
– Несколько минут назад, – говорил он и настороженная толпа слушала его как пророка, как мудреца, как героя, как избавителя, как вождя, как вещающего бога, как порнозвезду первой величины, которая впервые согласилась на интервью, – мятежники захватили космический корабль с мощным оружием на борту. Они вышли на орбиту вокруг Луны и угрожают разрушить наше ночное светило. Единственным их требованием есть моя смерть. Сотни поколений людей имели право беспрепятственно любоваться Луной и я не могу позволить, чтобы ваше поколение потеряло такое право! Поэтому я выбираю смерть. Я погибну сегодня, у вас на глазах, но священные человеческие права останутся непоколеблены! Мятежники будут схвачены и преданы особо жестокой казни. И вы еще насладитесь зрелищем их пламенной гибели (диктофон вычеркнул слово «пламенной» и экраны сказали просто «гибели»).
Он снял рубашку. Он был прекрасно сложен, как и подобает шедевру генной инженрии. Девочки вынули фотокамеры (плоские, похожие на карманные зеркальца двадцатого века) и стали продробно фотографировать процесс раздевания. Особо интимные фотографии после можно будет хорошо продать.
Швассман разделся, подозвал стражу и попросил заломить ему руки побольнее.
Стража все исполнила в точности и даже с некоторым рвением. Руки заломили так, что затрещали кости. Потом машину отключили и из нее выпозл кровавый педагог.
Педагога сразу обмыли и завернули в стерилизационную простынь – чтобы он не умер от заражения раньше, чем казнь будет возобновлена. Педагог продолжал кричать, но его крики больше не транслировались.
– Смотри, а у него фаллос побольше, – сказала первая девочка. – Примерно такой как у Хозе, только Хозе негритос. Еще у Джонни есть похожий, правда?
– Нет, у Хозе поменьше, – ответила вторая, примериваясь взглядом.
Швассмана провели перед передними рядами публики, с некоторой задержкой (требовалось продать дополнительное количество искусственных гнилых фруктов и овощей). Публика охотно бросала овощами и часто попадала в цель. Девочки купили два помидора и шесть груш, груши стоили дешево, можно сказать, совсем даром.