Испанские поэты XX века

Гарсиа Лорка Федерико

«Однако…»

Перевод В. Столбова

Однако… — Ах, да, однако есть горсть настоящего пепла под его театральным пожаром.

* * *

«Что есть истина? Может, река?..»

Перевод В. Столбова

Что есть истина? Может, река? Она непрерывно течет и лодку вместе с гребцом мимо нас, как волну, пронесет. Или это сон моряка, где всегда и якорь и порт.

* * *

«Скажи, предскажи нам, поэт…»

Перевод В. Столбова

Скажи, предскажи нам, поэт, что завтра сбудется с нами? — Завтра речь обретут немые: сердце и камень.

* * *

«А

искусство?..»

Перевод В. Столбова

А искусство? — Только игра, Подобная только жизни, подобная только огню. Пылающий пепел костра.

ГЛАЗА

Перевод Ю. Петрова

I

Когда его возлюбленной не стало, решил он одиноко встретить старость, заглядывая в память неустанно и в зеркало, что от нее осталось, в которое смотреть она любила: сберечь хотел он, как скупец богатство, в том зеркале все то, что раньше было, чтоб время не могло к нему вторгаться, чтоб в запертом дому оно застыло.

II

Но минул год, и вспомнить захотел он глаза своей любимой. Голубые? Иль черные? Зеленые, быть может? «О, господи, какими они были?!»

III

По улице он как-то шел, угрюмый, шел сквозь весны раскинутые сети — глубокий траур, замкнутое сердце! Но вот в окне зашторенном, в просвете меж занавесей, вдруг глаза блеснули. Он прочь пошел… Те были словно эти!

ПУТЕШЕСТВИЕ

Перевод В. Столбова

— Милая, уходим в океан. — Если не возьмешь меня с собою, я тебя забуду, капитан. Капитан на мостике уснул, на руки поник он головою, и во сне послышалось ему …если не возьмешь меня с собою!.. Возвратился из далеких стран, не один — с зеленым попугаем. …Я тебя забуду, капитан!.. И опять уплыл за океан со своим зеленым попугаем. Я тебя забыла, капитан!

И ЕСЛИ ТВОЙ ПОЭТ…

Перевод Ю. Петрова

…И если твой поэт тебе небезразличен, живущий в звоне строк, а не в холсте портрета, ищи в чертах лица и в профиле поэта мольбы, заклятья горького обличья. Ищи в глубинах вод сокрытое величье, набата хриплый звон, взыскующий ответа, мечтая о любви в час жатвы, в час рассвета, в дремотный час, от всех иных отличный. Неистовый творец находок и потерь, я — рыцарь той любви, что призрачна и мнима; мой образ очерти уверенно — и мимо того пройди, чем был и чем кажусь теперь. И в мудром зеркале, где свет и забытье, увидишь ты меня — создание свое.

ЭТО СНИТСЯ

Перевод Ю. Петрова

Путник в саду, после дальней дороги, у моря, где с берегом шепчется пена, слышит, как горные пахнут отроги, и летнее поле, и жаркое сено. Время застывшее — странствия сроки — велело, чтоб сердце ждало смиренно, пока не возникнут алмазные строки, зреющие в душе постепенно. Так снилось. И время тянулось, не грея, или влекло, наподобье бандита, к смерти, что тоже — ленивое время. И путник увидел: ладонь открыта, в ней, обращенной к миру, окрепло Гераклитово ^{84} пламя без дыма и пепла.

ЛЮБОВЬ И СЬЕРРА

Перевод А. Гелескула

Он ехал каменистым перевалом. Серели глыбы, ночь была глухая, и слышал он, как буря, громыхая, свинцовым шаром катится по скалам. Вдруг на краю обрыва, под сосною, полосануло молнией потемки — и на дыбы встал конь. У самой кромки он осадил его над крутизною. И увидал на молнию похожий зубчатый гребень сьерры нелюдимой и в недрах туч, разодранных и алых, гряду вершин. И лик увидел божий? Он увидал лицо своей любимой. И крикнул: — Умереть на этих скалах!

СКУЛЬПТОРУ ЭМИЛЬЯНО БАРРАЛЮ ^{85}

Перевод В. Андреева

…Ты оживлял, творец, в прожилках красных камень. Словно холодный пламень твой высекал резец. То, что «испанским» звать уже вошло в обычай: печальную печать небрежного величья — ты вырезал резцом в холодном твердом камне. Твоей покорный власти, он стал — моим лицом. И ты, художник, дал мне глава… Я был бы счастлив смотреть так далеко незрячими глазами, какими смотрит камень, их спрятав — глубоко.

СНЫ В ДИАЛОГАХ

Перевод М. Квятковской

I

Как ясно видится твой силуэт на склонах гор! Я воскрешаю словом зеленый луг над пепельно-лиловым утесом, ежевики скромный цвет. И, памяти послушный, в вышине чернеет дуб, здесь — тополь над рекою, пастух проходит горною тропою; ты видишь — там стекло горит в окне, моем и нашем. Там, у Арагона, порозовел Монкайо белый склон. Взгляни — край тучи словно подожжен, взгляни на ту звезду в лазури сонной, жена моя! Уже синеет сьерра в молчании вечернем за Дуэро…

II

Скажите, почему от берегов стремится сердце в горы, прочь от взморья, и на земле крестьян и моряков все снится мне кастильское нагорье? Любовь не выбирают. Привела меня сама судьба к земле суровой, где, словно призрак, бор стоит сосновый и оседает изморозью мгла. С бесплодных скал Испании старинной, Гвадалквивир цветущий, я, твой гость, принес сухую ветку розмарина. Осталось сердце там, где родилось — нет, не для жизни — для любви одной. Там — кипарис над белою стеной…

III

Закат, родная, притушил костер, и туча фиолетового цвета на пепельные скалы дальних гор отбросила неясный блеск рассвета. Рассвета блеск на стынущих камнях вселяет в сердце путника тревогу, и ни медведь, оставивший берлогу, ни лев не вызовет подобный страх. В огне любви, в обманном сне сгорая, от страха и надежды обмирая, я в море и в забвение бегу, — не так, как горы в ночь бегут от света, когда свершает оборот планета, — молчите! Я — вернуться не могу…

IV

Ты, одиночество, со мною снова — пронзительная муза, не корю тебя за дар непрошеный, за слово; скажи мне только — с кем я говорю? Не привлеченный шумным карнавалом, делю печаль отшельника с тобой, наперсница под темным покрывалом, всегда опущенным передо мной. Я думаю, каким я прежде был, таким останусь. В зеркале незримом я скрытый облик твой восстановил. Но есть загадка в голосе любимом… Открой лицо, чтоб я узнал в ночи твоих очей алмазные лучи!

ИЗ МОЕЙ ПАПКИ ^{86}

Перевод Н. Горской

I

Ни мрамор чистый и суровый, ни живопись, ни звук струны — непреходяще только слово.

II

Поэзия — рассказ и песня. Поет история живая, в рассказ мелодию вливая.

III

Душа два брега создала: один — весенний перелесок, другой — свинцовая зола.

IV

Пустой фантазии игра, где нет речного серебра, всего лишь только мишура.

V

Пусть ассонанс не слишком точен и рифма скудная проста. Порой бывает стих отточен, когда поэзия пуста.

VI

Верлибр ^{87} , не знающий оков… Ну, что ж, разбей свои оковы и… не пиши совсем стихов.

VII

Свои богатства есть в глагольной рифме, бедной, голой. Ведь все другие части речи, что излучают блеск веселый, они в грамматике стиха лишь вариации глагола, который, прозвучав Вчера, не умолкает Долго-Долго.