Испанский сон
Шрифт:
— Знаешь, — шепнула Ана, — мы не одни сейчас дома.
— Да, я спускался.
— Общался с ней?
— О, да. Общался.
— Как она тебе?
Он пожал плечами. В следующий момент его рука появилась из-под одеяла и плавно опустилась на ее бедро… сжала его слегка… отпустила… поползла по нему выше, выше…
— Подожди… я не могу сейчас, мне нужно идти… мне нужно…
— Молчи.
Он привстал в постели и одним точным движением опрокинул Ану на одеяло. Она оказалась лежащей поперек кровати на животе. Она попыталась перевернуться.
— Но мы не одни… Мы не…
Он пригнулся к ее обращенной к нему голове и закрыл ей рот поцелуем. Затем он выпрямился, наложил обе руки на ее попку и сделал несколько плавных кругообразных движений. Его пальцы напряглись и сжались. Попка выгнулась навстречу его рукам. Но они уже двигались дальше, захватывали тонкий поясок и тянули его вниз, в то время как она поспешно, крупно дрожа, расстегивала пуговицы на юбке, потом на жакете, потом во всех остальных застегнутых местах. Она расстегивала все, что было застегнуто; и, не успевала она расстегнуть очередное, как его руки уже оказывались там и ласкали прежде скрытое, раздвигали, сжимали, гладили.
Его губы и язык присоединились к его рукам, для которых было уже слишком много работы. Его Царь обнажился — мягкий, благой, притягательный; она схватила его рукой; она ласкала Царя сильно и страстно… быстро возник, вознесся змей, и тотчас превратился в грозного зверя. Марина чувствовала, что хозяйкина Царица еще не сдалась, но зверь, не дожидаясь этого, приступил к ней решительно, жестко, даже с грубостью. Так с нею — с Мариной — поступал последний ее Господин… Ана издала стон, и Царица исчезла. Теперь это была лишь пизда, трепещущая от страсти и истекающая соками под властью зверя свирепого и неумолимого. Хозяева взлетали над постелью; в один из моментов он перевернул ее, и Марина ощутила краткий, беззвучный, отчаянный крик покинутой плоти, но в следующий момент зверь вторгся опять, приветствуем ее хриплым, торжествующим возгласом, и полет двоих продолжался.
Без вожделения, без насмешки смотрела Марина на их неистовый акт. Таинство выбора! Вот что она ощущала в себе; вот на что она не обращала внимания прежде и что поняла лишь теперь. Кока стал Господином не тогда, когда таксофон оказался рабочим. Когда же? Раньше — когда она загадала про таксофон? или когда согласилась с Нагатинской? когда вынула лист из папки с тесемочками, когда вынула саму эту папку? Когда Кока ей позвонил после выписки? Когда был включен в группу? Когда… Или позже — когда, например, Он бросил свой «гольф»? Кто знает, что было бы, если бы Он не бросил… Наскочил бы, может, на столб, или всего лишь на несговорчивого милиционера — и программа десятого августа завершена, а одиннадцатого она звонит кому-то другому… Все то же было повторено с Григорием Семеновичем: Китеж… списки… Госпожа… Вот оно что. Ее выбор не подлежал локализации; он был размазан в пространстве и времени подобно микрочастице. Она была дурой, считая, что хоть когда-то делала этот выбор — дурой несравненно большей, чем Ольга, верившая, что делала выбор в кабинете куратора, снимая свои трусы.
Царство вело ее, и выбор, конечно же, был всегда предначертан. Она была теперь пифией сама себе. Ей будет открыто; единственное, что она должна была — не впасть в лишний, досадный самообман. Ее тянуло к Филиппу с той самой минуты, когда он спустился по лестнице, неожиданно обнаженный, волнующе и горделиво предшествуемый любезным своим Царем; и Ана тоже пришлась ей по душе — с первой же встречи, с первого взгляда. Однако то, что эти люди нравились ей, было не очень-то хорошо; она не должна была допустить, чтобы симпатия давила на выбор. Вдобавок к давлению формулы, к давлению знака… к давлению времени, наконец — к двум тяжким месяцам без Господина. Не поддаться самообману… От раза к разу цена ошибки все тяжелей.
Господин ее — она попробовала мысленно примерить к нему это обращение — между тем завершал свое дело. Его зверь неустанно раскачивался взад и вперед, вновь и вновь поглощаемый жадной пиздою — кого? ее… Аны… Госпожи… нет, еще рано… она хотела поверить, уже готова была поверить… но все равно — слишком рано.
Они — Господа? — закричали.
Она уже почти называла их так. Осталось чуть-чуть…
— Ах, Зайка…
Ее не касались их страсти и нежности. Она ждала лишь финального поединка. Пребудет ли… как ему вздумается… или укрощен будет и изгнан благородным Царем…
«Царь!» — воззвала она мысленно.
— Ах, Зайка! Мне надо бежать, я опоздаю!
Ана первой опомнилась — вскочила, сбросила все, все с себя… Вихрем метнулась в душ, и сразу — шум воды, плеск воды, шлепанье ладошками по мокрому телу…
Час настал.
Он поднялся с постели, потянулся мягко, как ягуар, и исчез из горизонтальной щели, и Марина прочувствовала его поступь к двери, за которой шумело. Он открыл эту дверь и вошел в нее, и еще одна дверь в этой спальне открылась неслышно.
Ей уже не пришлось отыскивать точку для наблюдения. Душа снова, как в старину, видела зорче изощренной оптики глаза. Они будто намеренно, ей в подарок, создали духовный образ простой и святой церемонии из ее далекого и волшебного, из ее утраченного детства.
Вещи встали на место; она — пифия — засчитала победу Царя. Слава! Госпожа августейше нежилась в облаке пара под шумящими водными струями — это была Госпожа. Господин, как когда-то Отец, стоял на коленях, приникши губами к Царице — это был Господин. О, восторг! Она едва удержалась от счастливых рыданий. Нашла, наконец-то нашла. Слава Царю, нашла. Слава Царю Господину. Слава Его Госпоже. Слава Отцу Вседержителю.
Она дождалась, пока Госпожа уйдет. Она обожала Госпожу в тот момент, когда она, счастливая, возбужденная, стрелой пронеслась мимо нее и хлопнула дверью. Подождав, сколько положено, она поднялась в спальню и взяла в руки кофейный подносик, чтобы ее присутствие здесь было оправданным. Как часовой, она встала с подносиком у двери ванной. Она уже много раз в жизни была часовым.
Под лопотанье пузырей, доносящееся из ванной, она долго ждала, и ожиданье ее было сладким. Наконец, дверь отворилась; легкое удивление, какое она изобразила, было столько же откровенным, сколь и невинным; выходить голым из ванной несравненно естественней, чем спускаться голым на кухню — по всему этому, не каждый мужчина в таком положении стремился бы спрятаться или прикрыться.
— Ну что ты смотришь? — недовольно проговорил Он, стараясь не отходить от ванной. — Дала бы мне лучше халат.
Она вернула подносик на тумбочку и подхватила его махровый халат, висящий на видном месте, на спинке кровати. Сейчас она овладеет Им. Она медленно, наслаждаясь каждой долей секунды, подошла к Нему и обошла его сбоку, будто Он был каменным изваянием. Она подала Ему халат сзади, и Он послушно приподнял руки, стараясь попасть в рукава.
Она медленно отошла назад, следя за Его неподвижностью, подняла с пола шлепанцы и возвратилась к Нему. Она встала на колени перед Ним и коснулась рукою Его лодыжки. Он слегка приподнял ногу, и она надвинула на ногу шлепанец. Знай, что я отныне Твоя раба, говорила она каждым своим движением, а Ты отныне — мой Господин.