Испанский сон
Шрифт:
Он переступил и царственно выдвинул вперед другую ногу. Она получала свое — если это казалось Ему необычной игрой, церемонией, то он был явно увлечен; Он потворствовал ей. Она обула Его вторую ногу, приподняв ее своей ладонью, а потом опустила руки на пол так, что ее большие пальцы легли под Его лодыжки.
Она подняла голову и посмотрела Ему в глаза. Ей нужен был змей. Это было легко — стоило Ему только заметить, что халат у Него распахнут… Ее руки так и оставались прижатыми к Его ногам; она не сделала ни одного лишнего движения. Она просто опустила голову, и ее губы тотчас сомкнулись вокруг Его напрягшейся плоти.
Это было особенное соитие — две неподвижных фигуры в острой, туго натянутой тишине, и только тонкое, точное движение ее языка анимировало, то есть одушевлялозастывший мир, наполняя происходящее мистическим, религиозным смыслом. Змей, уходи; сейчас тебе здесь не место. Царь, водворяйся. О Царь! Воздадим славу Тебе и Господину…
Наконец, сладчайшее действо было закончено, а кофейный подносик — унесен. Господин брился, напевая; Марина готовила обед. Она накрыла стол на одну персону и прислуживала Ему, предвосхищая малейшее Его желание. За весь обед они не произнесли ни слова.
А когда Он уехал, исчез вслед за Госпожой, она снова, в который уже раз, поднялась в эту дивную спальню. Она медленно, с наслаждением навела в комнате чистоту. Она сняла с Их супружеского ложа простыню — сильно смятую и еще влажноватую местами, — внимательно осмотрела ее и, скомкав, прижала к своему лицу, и глаза ее стали при этом темны и серьезны.
А потом она бросила простыню на пол и встала напротив высокого зеркала, отразившего ее в полный рост. Она сняла передничек и вытянула руку, держа его в ней двумя длинными пальцами. Она разжала их. Она расстегнула блузку и стряхнула ее с себя, оставаясь в глухом лифчике из плотного полотна. Она распустила «конский хвост» и развернулась всем телом, отчего ее медно-красные волосы волнообразно взлетели в воздух и, сверкая, разлетелись по обнаженным плечам. Она расстегнула юбку, медленно стянула ее через голову и бросила на простыню, и ее темноволосая, не прикрытая трусиками Царевна, отразившись от зеркала, предстала пиздой из-под нижнего пояса над чулками телесного цвета. И все это время ее лицо продолжало быть сосредоточенным и бесстрастным и как будто не имеющим никакого отношения к происходящему.
Оттянув руками верхнюю кромку лифчика, она извлекла наружу свои тяжелые, плотные груди. Она обратила их к зеркалу, поддерживая снизу широко расставленными пальцами левой руки так, что правый сосок оказался между ее ногтями. Она изогнула свой стан, выставляя пизду вперед, как можно ближе к зеркалу. Она широко раздвинула ноги. Пальцами правой, свободной руки она раздвинула складки, прежде укрытые треугольником темных кудрявых волос.
Только сейчас, когда зеркало возвратило ее глазам обнажившийся вид темно-розового рельефа, лицо ее начало искажаться, теряя печать бесстрастия. Ее зрачки и ноздри расширились; она закусила губу и издала короткий стон. Она оторвала руку от груди и обеими руками впилась в набухшие складки, все шире раздвигая их, все больше выгибаясь навстречу зеркалу и жадно пожирая глазами свое отражение, достигшее наконец предначертанных вершин непристойности и бесстыдства.
А потом, обессилев от безумного дня, от долгожданного ритуального оргазма, она без сил опустилась посреди разбросанных тряпок и, привалившись к кровати спиной, долго сидела без движения. И глаза ее, как прежде, были прозрачны и светлы.
Итак, она быстро овладела Им — или отдалась Ему, в зависимости от точки зрения… Но не до конца. Оставалась еще парочка бастионов, которые она припасла напоследок. Госпожи дома не было; Господину пора бы было проснуться; она хлопотала в гостевой, где Он прикорнул накануне, тихонько, но все-таки слышно, нетерпеливо поглядывая на спящего и предвкушая свой грядущий триумф.
Но сон не отпускал Его — не очень-то, видно, приятный. Он метался в постели, стонал, скрежетал зубами; бил кулаками по воздуху; на лбу Его выступил пот. Он бредил на незнакомом ей языке — изрыгал, должно быть, проклятия, вместе с тем будто прося пощады. Она решила вызволить Его. Она с лязгом подняла тяжелую заоконную штору и встала на пути света, между Ним и окном. Вот тогда Он утих, успокоился; сон Его улетел. Она следила, как Его глаза открываются, и одновременно почувствовала, что ее глаза потемнели.
Она подошла к Господину, откинула одеяло и услышала детский, трогательный пук, вырвавшийся из Него от неожиданности. Она встала на колени перед кроватью и слегка улыбнулась, довольная, что Он сделался доступен ее обонянию не только снаружи, но и изнутри. Спеша, чтобы Он не заметил ее улыбки и не попытался неправильно ее понять, она положила голову к Нему на живот. Она погладила руками Его грудь и бедра. Она погрузилась в море запахов, исходящих от Его тела; она ощутила каждый из них по отдельности. Одни запахи были знакомы ей с детства, другие — из больниц; несколько запахов она помнила с первого раза, но очень мало, ведь Он тогда принял душ… и — столько новых, незнакомых… Она передвинула голову, закружившуюся от этого многообразия, и Его прелестный, сонный еще Царь легко, как рыбка, скользнул между ее губами.
Господин замер. Она понимала, что с Ним происходит. Вряд ли Он всерьез думал, что Его утренний дух отвратителен, но откуда Ему было знать, что этот дух означал для нее! Он просто стеснялся. Может быть, только то, что случилось в тот раз, не дало Ему воспротивиться ее движению… Так или иначе, Он не воспротивился; первый из оставшихся бастионов был позади.
Царь разнежился на ее языке и, просыпаясь, сказал ей: «Спасибо». Он проснулся совсем и сказал ей: «Привет». Но она продолжала ласкать Его, и Он наполнился чувствами и сказал ей: «Я люблю тебя. Давай породнимся». — «Давай», — ответила она. И они породнились.
Господин пожелал коснуться ее. Он шевельнулся, отчего ее ласки не изменились; Он протянул руку и погладил ее по юбке, скрывающей ее крутое бедро. Ему вздумалось проникнуть под ее одежду. Он нащупал пальцами замок юбки и расстегнул его. Проведя большим пальцем вдоль окружности пояса, Он вскрыл юбку, как раковину моллюска. Он освободил ее упругую плоть; Он проник рукой вглубь; Он вздрогнул, достигнув своею рукой Царевны.
Это был сладкий миг — Господину представлялась Царевна. Она раздвинула ноги, поощряя поиск Его руки. Она с легкой досадой заметила, что немного поторопилась; ей хотелось бы продлить этот миг, но она, видно, уже слишком сильно Его хотела — и ощутила зов пизды быстрее, чем надеялась. Но Господин соизволил исправить ее оплошность, властно потянув ее бедра к Себе, к Своей голове, остающейся на подушке.
Продолжая ласкать Царя, она привстала с колен и стащила юбку со своей левой ноги. Она сделала резкий, гимнастический замах и, не выпуская Царя изо рта, оседлала Господина. Царевна не последовала за ней — спряталась под кровать, может быть… Разверстая пизда нависла над лицом Господина. Он жадно осмотрел свои новые владения, вдохнул новый, волнующий Его аромат и приник ртом к ожидающему Его рельефу.
И они познали друг друга настолько, насколько это вообще возможно между мужчиной и женщиной. И Он лежал, принимая разумом и душой свое открытие, а она сидела перед кроватью, счастливая, что взяла — или сдала Ему — последний оставшийся бастион.