Испанский сон
Шрифт:
Ни для Вероники, которая тем временем приходила в сознание — впрочем, отнюдь не спеша. Несколько минут она продолжала имитировать обморок, пытаясь сделать то же самое, что и Марина незадолго до того, то есть осмыслить ситуацию и найти какой-нибудь выход. Она ничего не слышала и поэтому не могла даже приблизительно предположить, что происходит вокруг. Она не знала, сколько пробыла без сознания. Она ощутила себя в постели и заключила, что стыдно хлопнулась в обморок прямо в душе; под силу ли Зайке было ее перенести? Без сомнения, ей помогла та, русалка. Боже… какой позор… Что было потом?
— Смотри, — сказала Ана, — мне кажется, она приходит в себя. Видишь — веко дрогнуло…
Конечно, Марина видела не только дрогнувшее веко. Она поймала момент, когда незнакомка очнулась; однако, угадав, что с ней происходит — уж ей-то это было несложно угадать — она не спешила поделиться с Госпожой своим открытием. Теперь же, раз Госпожа сама проявила похвальную для дилетанта наблюдательность, ей оставалось лишь ретироваться — опять же, как несколько дней назад из кухни с нагим Господином.
Она очень надеялась на то, что безмолвный их диалог с Госпожой возобладает над аффектом немой сцены в душе и, таким образом, она не будет изгнана. Правда, оставалось еще неучтенным будущее влияние незнакомки — пока еще безымянного и, возможно, враждебного Марине существа. Может, не стоит пока что оставлять их одних — например, с сожалением констатировать сотрясение мозга? Заманчиво… но глупо; если незнакомка настроена против нее, все равно будет вызван врач, и ее положение только ухудшится.
Что ж, подумала она с легким вздохом, действительно пора сматываться; единственное, что еще полагалось бы сделать — это попытаться умаслить незнакомку, сделать ей маленький прощальный презент. И она сказала:
— Ей действительно лучше, волнения позади; но все-таки она еще в шоке. Я, пожалуй, здесь больше не нужна… позанимаюсь делами… а Вы приспустили бы здесь штору да и посидели рядышком.
— Может быть, все-таки… — нерешительно предположила Ана.
— Нет, — слегка улыбнулась Марина. — Думаю, все будет хорошо. — В последнюю фразу она вложила максимум тепла, и ей показалось, что Ана поняла это.
Обернувшись с порога, она добавила:
— Если вдруг что-то понадобится, я — внизу.
Вслушиваясь в ровное дыхание Вероники, Ана сидела рядышком, как велела домработница-медсестра, и время от времени приоткрывала одеяло, чтобы проверить, не холодно ли среди повлажневшего белья ее бедной любовнице. С каждым последующим разом она откидывала одеяло все дальше и на все более долгий срок, любуясь большим, красивым телом Вероники и начиная испытывать вожделение. Внезапно ей пришло в голову, что следовало бы растереть Веронику. Она встала и принесла из ванной махровое полотенце; однако не успела она сделать первый пасс, как Вероника открыла глаза, схватила ее за руку, приподнялась и уставилась ей в лицо испытующим, требовательным
Слова были излишни. Нежными прикосновениями губ и рук Ана успокаивала подругу, такую красивую и большую, но такую глупенькую; Вероника тихо плакала от счастья и от стыда за то, что позволила себе усомниться. Акта не было; оргазма не было; совокупное их существо было снова разобщено в пространстве спальни и объединено в пространстве космоса. Все было хорошо между ними, и мысль каждой из них понемножку понизилась, приземлилась, спустилась по лестнице туда, где занималась своими делами домработница-медсестра, русалка Марина.
Она не избавится от нее, подумала Вероника. Она успокоила меня, но все равно ей не постичь глубин отчаяния, в которые я погружалась. Зато, похоже, я постигла страдание, которым она пыталась поделиться со мной… попала в ту же психологическую ловушку… Я должна доверять ей, и я доверяю… я не могу оскорблять нас обеих недоверием, и сегодняшний случай порукой тому… но почему, почему тогда я так неспокойна? Я доверяю… но, увы, эта картина так и стоит перед моими глазами: я вижу, как русалка будет ходить здесь, как будет показывать ей свое лицо, свои руки и ноги, будет разговаривать с ней… будет шутить… И все это время в глубине ее души будет дремать воспоминание о том, как русалка смотрела на их близость… и какона смотрела… и, конечно, настанет момент, когда она соблазнит ее… Кто — она? Кого — ее? ах, неважно… настанет момент, когда они соблазнят друг друга…
— Я запуталась в тех же тенетах, что и ты, — грустно сказала она. — Психоаналитическая проблема… помнишь?
— Да, — улыбнулась Ана. — Я понимаю тебя.
— Теперь я тоже тебя понимаю…
— Теперь я должна тебя успокоить?
— Теперь я понимаю, что никто меня не успокоит… даже ты… Только я сама могу себя успокоить.
Странная мысль вдруг пришла Веронике в голову.
— Выходит, все это время после наших бесед ты так и не была спокойна? Выходит, мне только казалось, что я успокоила тебя?
Ана опять улыбнулась.
— О… дорогая, любимая… прости мне мою душевную слепоту… Насколько ты действительно мудрее и совершеннее…
— Прекрати, — сказала Ана. — Если бы я не заплакала тогда в кофейне… если бы ты, проявляя заботу, не отвела меня домой… мы бы так и не были вместе.
— Да, да… говори еще, успокаивай меня, милая…
— Я люблю тебя.
— И я… и я! Ты не изменишь мне с ней, верно?
— Глупая. Зачем эти слова, когда мы уже…
— Да! Я хочу тебя.
— Но ты уже знаешь, — шепнула Ана, — мы не одни сейчас дома…
— Знаю, — шепнула Вероника. — Но она теперь тоже знает о нас… Она же не поднимется, верно?
— Да… Если ты не захочешь, чтоб она поднялась.
Веронику бросило в жар.
— Если яне захочу? Если ты не захочешь!
Ана пожала плечами.
— Пути Господни неисповедимы.
— Зайка, — тревожно сказала Вероника, — не мучай меня. Да и откуда тебе знать, захочет ли онаэтого?
— Конечно, неоткуда, Ника, дорогая, — умильно сказала Ана, — ведь я просто пошутила.