Испытание невиновнстью
Шрифт:
— Прости меня, ради Бога! Я такая эгоистка.., я не подумала.., это я должна была проявить сочувствие.
— И хорошо, что не проявила, — сказал Филип. — И вообще, это время у меня уже прошло. Ко всему можно привыкнуть, Эстер. Сейчас эти слова для тебя — пустой звук, но в конце концов ты убедишься, что я прав. Если только не успеешь раньше наделать всяких глупостей. Ну давай рассказывай. Что такое случилось? Повздорила, наверно, со своим дружком, этим неулыбой-медикусом?
— Нет, не повздорила. Все гораздо хуже.
— Обойдется, — сказал Филип. —
— Нет, никогда. Тут уже ничего не исправишь.
— Эх, Эстер, какая же ты максималистка. Для тебя все либо белое, либо черное, да? И никаких полутонов.
— Что поделаешь, — ответила Эстер. — У меня всю жизнь так. Чего ни задумаю, за что ни возьмусь, все у меня получается шиворот-навыворот, не как мечталось. Я хотела, чтобы у меня была своя жизнь, хотела кем-нибудь стать, что-то делать. И все так, впустую… Я часто подумывала о самоубийстве. Лет с четырнадцати.
Филип слушал ее очень внимательно. А потом спокойно, деловито проговорил:
— Между четырнадцатью и девятнадцатью очень многие решаются на самоубийство. Это такой возраст, когда как бы смещаются пропорции. Школьники хотят свести счеты с жизнью, потому что боятся провалиться на экзамене, школьницы — потому что мама не пустила в кино с мальчиком, который нравится ей, но не нравится маме. В этом возрасте все окрашено в неестественно яркие краски — и радости и огорчения. Совсем как в кино. Либо полный мрак, либо на седьмом небе от счастья. Но эта острота восприятия с возрастом проходит. Твоя беда в том, Эстер, что ты все никак не повзрослеешь, а пора бы.
— Мама всегда была права, — вдруг сказала Эстер. — Бывало, я хочу что-то сделать, а она не позволяет. И всякий раз выходило, что права она, а не я. И я не могла этого вынести, просто не могла! Вот и решила доказать себе, какая я храбрая. Уехать и жить самостоятельно. Проверить, на что я способна. Ну и ничего из этого не вышло. Актрисой я оказалась никудышной.
— Естественно, — сказал Филип. — Ты же не умеешь сдерживать свои эмоции, вживаться в роль, так кажется, говорят актеры. Ты слишком занята собственными переживаниями, моя милая. Ты и сейчас все драматизируешь, преувеличиваешь свои проблемы.
— Тогда я решила завести себе настоящую любовь, — чуть усмехнувшись, продолжала Эстер. — Не наивный детский роман, а нечто серьезное… Он был намного старше меня… Женат и очень несчастлив в браке.
— Стандартная ситуация, — заметил Филип. — И он безусловно этим спекулировал.
— Я думала, это будет.., ну, великая страсть, как же иначе… Ты не смеешься надо мной? — Она замолчала и взглянула на него с подозрением.
— Нет, не смеюсь, Эстер, — ласково ответил Филип. — Я представляю себе, как ты намучилась.
— Великой страсти не получилось, — горько заключила Эстер. — А получилась глупая, жалкая интрижка. Все, что он нарассказывал о своей загубленной жизни, о жене, оказалось ложью. Я.., я просто навязалась ему со своей дурацкой любовью.., как последняя идиотка.
— Некоторые истины, — сказал Филип, — приходится постигать на собственном опыте.
— Мама тут же кинулась меня.., спасать, — то ли с обидой, то ли с негодованием проговорила Эстер. — Приехала, все уладила и сказала, что, если я действительно хочу стать актрисой, надо учиться, надо сначала поступить в школу драматического искусства. Но я вовсе не стремилась стать актрисой и к этому времени уже поняла, что у меня ни на грош таланта. В общем.., пришлось возвратиться домой. А что еще мне оставалось?
— Нашлись бы, наверно, и другие выходы. Но этот был самый легкий.
— О да, — с горечью подтвердила Эстер. — Ты так хорошо все понимаешь! Я ужасно слабохарактерная, настоящая размазня. Вечно выбираю что полегче. А если взбунтуюсь, обязательно выходит какая-то глупость или вообще ничего не получается.
— Ты очень не уверена в себе. Почему? — сочувственно спросил Филип.
— Может быть, потому, что я не родная, а приемная, — сказала Эстер. — Я узнала это только в пятнадцать лет. Про остальных-то я знала, а потом как-то спросила… оказывается, я тоже… На меня это подействовало просто ужасно. Словно земля из-под ног ушла.
— Ох, какая же ты мастерица все драматизировать, — покачал головой Филип.
— Она не была мне матерью! Она совершенно не понимала, что я чувствую. А просто относилась ко мне с добротой и терпением и планировала за меня мою жизнь. О, как же я ее ненавидела! Это отвратительно с моей стороны, я знаю, но я ее ненавидела.
— А знаешь, ведь очень многие девочки переживают такой период, когда они ненавидят своих матерей, — сказал ей Филип. — Так что в твоих чувствах не было ничего такого уж особенного.
— Я ненавидела ее за то, что она всегда была права. Когда человек всегда прав, это невыносимо. Рядом с ним начинаешь чувствовать себя все никудышнее и никудышнее. Филип, все это так ужасно! Что мне делать? Как быть?
— Выходи за этого симпатичного парня, который за тобой ухаживает, — ответил Филип. — Остепенись. Стань доброй женушкой трудяги-врача. Или это для тебя не достаточно блестящая перспектива?
— Он уже больше не хочет на мне жениться, — сокрушенно отозвалась Эстер.
— Откуда ты взяла? Он что, так и сказал? Или ты просто фантазируешь?
— Он думает, что это я убила маму.
— Вот как? — Филип замолчал на мгновение, а потом вдруг выпалил:
— А на самом деле нет?
Эстер резко обернулась к нему:
— Ты почему спрашиваешь? Объясни!
— Просто поинтересовался. Дело внутрисемейное, так сказать. Не для передачи в инстанции.
— Если бы это сделала я, думаешь, я бы тебе сказала?
— Конечно, разумнее было бы не говорить, — согласился Филип.
— Он знает, что убила я. Он так мне и заявил. И еще сказал, что я могу смело ему довериться, все будет в порядке, мы поженимся, и он за мной присмотрит. Он.., он не допустит, чтобы это стояло между нами.