Испытание. По зову сердца
Шрифт:
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
До начала наступления оставалось двое суток. Хватов все время теперь проводил в полках. Его беспокоило хозяйственное обеспечение частей. Он ворчал на хозяйственников, но больше всего злился на политработников полка, которые просмотрели недостатки в артиллерийском и особенно в хозяйственном обеспечении.
Сейчас Хватов возвращался с передовой на НП комбата, где должны были собраться награжденные. Подходя к землянкам, он увидел в низине около стоящих в стороне саней громко спорящих между собой солдат и свернул к ним.
— Товарищ комиссар, что же с ним, с супостатом, делать-то? — обратился к Хватову старшина и показал винтовкой в сторону здоровенного молодого солдата с рыжей бородой.
— Дать ему по набалдашнику — и делу конец! — выкрикнул кто-то из толпы, и солдаты угрожающе придвинулись к рыжебородому.
Тот спокойно отстранил рукой того, кто оказался ближе всех, и погрозил кулачищем.
— Не трожь! — пробасил он. — Морду набок сворочу!..
Солдаты снова подались к нему.
— Назад! — крикнул Хватов. Солдаты оглянулись на его окрик и остановились. В чем дело? — обратился он к старшине.
— Да вот, товарищ комиссар, эта стерва рыжая говорит, что по святому писанию ему не положено кровь проливать... И поэтому, дескать, винтовку не берет...
— Кто вы такой? — Хватов повернулся к бородатому солдату.
— Айтаркин.
— Почему не берете оружие?
— Исповедую святое евангелие. Баптист я, — нисколько не испугавшись, ответил Айтаркин.
— Баптист? — Хватов от неожиданности потер ладонью подбородок. — Но ведь вас призвали, и по закону вы должны защищать Родину. А защищать Родину можно только с оружием, не то враг вас тут же живьем заберет.
— Небось не заберет! — шмыгнул носом Айтаркин. — А человечью кровь я все равно проливать не буду!..
— Но вот вы сейчас пообещали кому-то своротить, как вы выразились, морду набок, тогда бы вы, наверное, пролили кровь?
Солдаты захохотали.
— Ну что ж, пускай не лезет! — Айтаркин зло взглянул в сторону обидчика.
— А если враг тебя схватит за горло?.. — Для пущей выразительности Фома Сергеевич вытянул вперед руку со скрюченными пальцами.
— Если схватит, то морду сворочу, — ответил Айтаркин.
— Голыми руками?
— А чем попало!
— Так не лучше ли на этот случай иметь оружие?
— Я сказал, что не возьму, — значит, не возьму!..
Солдаты снова загудели. Если бы здесь не было Хватова, они бы наверняка силой заставили Айтаркина взять винтовку.
— Назначить его в обоз повозочным! — приказал Хватов подошедшему командиру роты. — На сани с боеприпасами. Но предупреждаю, — повернулся он к Айтаркину, — если гитлеровцы отберут у вас патроны, будем судить, как предателя. Поняли?
— Понял! — пробурчал Айтаркин и отошел в сторону.
Хватов понял, что в душе этого человека идет борьба тупого фанатизма с долгом солдата.
— А что касается винтовки, — сказал он, — то это, в конце концов, его дело. — Солдаты недовольно зашумели. — Но, конечно, солдат без оружия всегда брюхом тужит, а с оружием — с целой ротой сдюжит!.. Правильно я говорю?
— Так точно, товарищ комиссар! — лукаво подмигнув, сказал один из солдат. — Солдат с оружием — воин, а без оружия — брюхом болен!.. — При этом он схватился за живот и скорчился, как будто его одолевали колики.
Вокруг захохотали.
Вместе со всеми смеялся и Хватов. Чтобы поддержать веселое настроение бойцов, он рассказал им, как Груздев взял в плен гитлеровского капитана. Во время рассказа к ним подошел комбат.
Стоявший около Хватова круглолицый солдат вдруг напустился на своего соседа:
— Хиба не бачишь, шо ли? — Подняв ногу, стал заправлять солому в пятку прохудившегося валенка и уже намеревался ударить ротозея, наступившего на задник его валенка.
— А ты чего выпустил свои каптюры? — огрызнулся тот и схватил его за руку.
На них зашикали. Круглолицый солдат отошел в сторону, сел на дышло саней, снял дырявый валенок, вытащил из него солому, перегнул ее пополам и снова засунул в валенок.
Хватов с упреком посмотрел на комбата. Сквозной понял взгляд комиссара.
— Сейчас заменим, товарищ комиссар! — сказал он.
Вместе со Сквозным Хватов направился к его землянке, около которой уже выстроилась шеренга награждаемых. На правом фланге стояли Кочетов и Подопригора. К ним присоединился и Кремнев, пришедший из штаба дивизии получить орден вместе с товарищами. Шагах в пяти от них стояли накрытые солдатской палаткой ящики из-под снарядов, заменявшие сейчас стол. На ящиках лежали ордена и медали, а левее — накрытое полотенцами угощение с фронтовой чаркой.
Вручая ордена и медали, Хватов сам прикреплял их к груди каждого награжденного солдата. Те, чья очередь подходила, сами расстегивали полушубки. Лишь левофланговый боец не сделал этого даже тогда, когда к нему подошел Хватов с орденом Славы. Он протянул руку за орденом.
— Нет, товарищ Хабибуллин, — Хватов потянулся к пуговицам полушубка. — Разрешите, я сам вам на гимнастерку...
— У меня гимнастерки нет, — тихо сказал Хабибуллин и стал нехотя расстегивать полушубок.
— А где же гимнастерка? — спросил Хватов, с возмущением взглянув на Сквозного. — Сейчас же выдать новую!.. — Хватов сдержал свое негодование, чтобы не подрывать авторитета комбата в глазах солдат.
Пока всем вручали награды и потом их «обмывали», привезли и новую гимнастерку. Хабибуллин пошел в землянку комбата, переоделся и вышел оттуда, не надевая полушубка. Хватов приколол к его груди орден Славы. По этому поводу бойцам разрешили пропустить еще по одной чарке.
Возвратясь в расположение штаба полка, Хватов прошел в землянку комиссара. Там в это время собрались все полковые политработники. Хватов высказал им все, что о них думал. Особенно досталось пропагандисту полка капитану Парахину, который, будучи только что в батальоне Сквозного, как он сам выразился, не обратил внимания на эти «мелочи».