Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Солдаты были, что называется, кости да кожа, с землистыми лицами, грязные, измученные, и все же они весело посмеивались над своим незадачливым товарищем.
— Эх, Айтаркин, Айтаркин! — со вздохом произнес Кочетов. — Знай, против кого воюешь. — И обратился к Вере: — Вы не дочка ли нашего комдива? — Но, заметив предупредительный взгляд Веры, все понял и, понизив голос, сказал: — Нет, простите, ошибся. — Потом обернулся к Ермолаю: — Вы идете туда, на восток?
— Туда, — за Ермолая ответила Вера, боясь, что растроганный солдатами старик проговорится.
— Туда нельзя! Там, за болотом, фашисты...
— Фашисты? — переспросил Ермолай и сокрушенно покачал головой. — А вы куда ж путь держите?
Кочетов отвел старика в сторону и рассказал, где находятся сейчас гитлеровцы и куда хотят пробиваться красноармейцы.
— ...Вот видишь, дед, какое поганое дело, — с горечью говорил Николай. — Нам на юг, а он, проклятый, все дороги перекрыл. Когда пальнул этот, — Кочетов скосил в сторону Айтаркина глаза, — мы здорово перепугались, думали, что уже и на этой дороге фрицы появились...
— На юг, говоришь? — задумался Ермолай, запустив пальцы в бороду.
Николай с надеждой смотрел на старика.
— Опасно, но можно.
— Можно? — радостно повторил Кочетов и, схватив Ермолая за рукав, потащил к комбату.
Вера пошла за Ермолаем. И каково же было ее удивление, когда она увидела среди военных Аню и Василия. Аня бросилась к Вере.
— Что ты так долго...
— Тише, — обнимая ее, шепнула Вера. — А где рация?
— Там, — качнула головой Аня в сторону густых зарослей.
В этот момент Кочетов докладывал капитану Тарасову о том, что старик может вывести их из окружения. Тарасов усадил Ермолая на разостланный полушубок.
— Рассказывай, дедушка, как? Мы уже пробовали, но везде либо проклятые фашисты, либо непроходимые болота. Фашисты нас все время жмут к Угре, — показал он на извилистую линию реки, — но тогда, наверняка, плен.
— Плен? Нет, командир, есть обход, — и Ермолай показал на юг. — Хотя нам с вами и не по пути, да и они, — кивнул он головой в сторону девушек, — на меня серчать будут, а я вас все же выведу по болотам на Кулезину плешину, так горелый лес называется. А там хоть на все четыре стороны.
— На все четыре стороны? — повторил Тарасов.
Вера видела, как его белесые густые брови сдвинулись, губы, словно от боли, поджались и на скулах заходили желваки.
— Вся беда, старина, в том, — промолвил Тарасов, — что нам надо сегодня же выйти к своим и любой ценой соединиться с ними.
Вера поняла, почему волнуется Тарасов: он не знает, где находится дивизия ее отца. А гитлеровцы, видимо, приняв потрепанный батальон Тарасова по меньшей мере — за полк, по всем правилам боя в лесу все время теснят его на запад. Глядя на Тарасова, в его красные, воспаленные глаза, Вера подумала, что спасение батальона зависит не только от Ермолая, но и от нее. Ведь она может сейчас же связаться с отцом. Кто-кто, но она-то прекрасно знает, где прошлую ночь находился штаб отца: ведь вчера вечером его саперы переправляли через Угру ее и ее товарищей. И, окрыленная надеждою помочь Тарасову, она было бросилась бежать за радиостанцией, но тут же замерла, напряженно думая, как бы помочь этому командиру и в то же время не выдать себя?.. И когда Ермолай, поясняя, как он будет их выводить, сказал: «А там мы свернем на поселок...» — Вера вздрогнула:
— Туда, дедушка, нельзя. Там фрицы.
Обхватив пятерней бороду, старик проворчал:
— Говоришь — фрицы? Загвоздка! — А его глаза явно говорили: — «Ты ж знаешь, где штаб, подскажи».
— Лучше бы, дедушка, им идти по дороге, что из Селища на Богородицкое. Там вчера, когда мы к тебе шли, то в лесу, сразу за Угрой, видимо, какой-то штаб находился. Нас красноармейцы схватили, думали, что мы шпионы какие, да прямо к самому главному командиру.
— Раненый? — перебил ее Тарасов.
— Раненый в ногу, на костылях ходит, — еле сдерживая волнение, пояснила Вера. — Хороший такой. Расспросил нас, кто мы, откуда и куда идем, и, сказав, чтобы мы никому о них не говорили, отпустил.
— Девушка, какая ты умница. Ты же наш спаситель. Ведь это, наверняка, наши. Как тебя, милая, звать-то?
— Настя.
— Спасибо тебе, Настенька, — и Тарасов по-братски обнял Веру, а затем обратился к Ермолаю: — Ну, как, дед, тебе все ясно?
— Ясно, командир, но все же не совсем, — и Ермолай более подробно расспросил Веру о ее пути, который она заучила на память, и более точно установил то место, где вчера мог быть штаб раненого, на костылях командира. — Это место, товарищ капитан, мы называем Кукушкино урочище. Так что найди на своей карте Селище, и уже от него я поведу вас — ни одна фашистская пуля не достанет. Отмечай. — И старик стал называть пункты. Почти уже они на карте добрались до Угры, как на востоке загромыхала канонада. Все замерли. Показался из леса оставшийся с батальоном комиссар полка Милютин. Голова у него перевязана, словно в чалме. Еще не дойдя до Тарасова, он сказал:
— Гитлеровцы начали наступление.
— Начали? — повторил Тарасов и приказал стоявшему рядом командиру строить людей.
По лесу понеслось: «Становись!»
Тарасов упрямо двигал пальцем по карте и, доведя до Кукушкина урочища, огорченно качнул головой.
— Чего? — всполошился Ермолай. За Тарасова ответил Милютин:
— А то, что нас пугают Жары, ведь там фрицы.
— Не горюй, комиссар, я поведу вас через Журавлиное болото. Лесами обойдем супостата... Понял?
Только Милютин раскрыл рот, чтобы отдать команду, как за рекой снова загрохотало. Он с досадой махнул рукой и глухо выругался.
— Командир, — обратился Ермолай к Тарасову, — а вы по ним пальните.
Тарасов, надевая полушубок, с горечью сказал:
— Эх, старина, старина, хотел бы, да не могу. Все за рекой у Кислова оставили. Единственное, — хлопнул Тарасов по автомату и кивнул в сторону бойцов: — А у них — винтовки. Да вот еще, — тряхнул он гранатой, — карманная артиллерия... Ну, дед, веди!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Устинья оказалась хорошей женщиной. Заботливо, словно мать, отнеслась к Вере и Ане. В разговоры девушек не вмешивалась, и иногда Вере даже казалось, что она действительно принимает их за беженок и ничего не знает об их делах. Но вчера, когда ушел посыльный старосты, передавший приказ обязательно идти рыть окопы, Устинья сказала: «Вы, девки, с вислогубым осторожней. Он настоящий хлыщ!» Из этих слов Вера поняла, что женщине кое-что о них известно.
Часом позже прибежала дочь соседки Лида и предложила Вере и Ане на окопные работы не выходить.
Желая казаться в глазах Лиды простушкой, Вера сказала:
— Нельзя. Ведь приказ! В комендатуру заберут...
— Не бойся, не заберут.
Вера пожала плечами, но, увидев злые глаза Лиды, промямлила:
— С тетей Стешей поговорить надо было бы...
— С тетей Стешей, — передразнила ее Лида и с сердцем выпалила: — Сумрачь несчастная! — Она рванулась было к двери, но у порога остановилась, метнула взгляд на Аню, потом на Веру: — Только попробуйте выйти! Тогда пеняйте на себя!