Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Товарищ майор, прибыла подмога! Мотоциклетный полк армии!.. — Она подбежала к окну. — Смотрите! Смотрите, как они рванули!
Карпов хотел подняться, но не смог.
— Подмога пришла!.. Погнали фашистов... — растерянно повторила Валентинова.
— Большое вам спасибо, товарищ Валентинова... Спасибо! — Ему наконец удалось подняться. Держась за стену, он шагнул к окну.
И тогда Валентинова заметила темное пятно на его левом плече, проступившее сквозь полушубок. Она заставила Карпова сесть.
— Принесите бинты! — приказала она ординарцу.
Ординарец круто повернулся и с грохотом скатился вниз. Он тут же вернулся, неся санитарную сумку.
С его помощью Валентинова быстро сняла полушубок с Карпова, вспорола рукав гимнастерки, разорвала рубашку и быстро наложила повязку.
— Ничего, до свадьбы, товарищ Карпов, заживет! — сказала она, стараясь весело улыбаться.
— До свадьбы далеко... — тихо проговорил Карпов.
Валентинова надела ему полушубок на одну руку, раненую спрятала внутрь и затянула ремень.
— Товарищ майор! Сквозного прорвали! — крикнул вдруг ординарец.
Через наблюдательную щель было видно, что гитлеровские танки шли широким фронтом. Они миновали уже вторую линию окопов. За танками, горланя, бежала пехота. Позади для подавления еще дышащих огнем очагов оставались штурмующие группы фашистов.
И в этот момент, когда всем уже казалось, что пришел конец, слева по гитлеровцам ударил полк Дьяченко, а справа обходным маневром на них направился мотоциклетный полк. Прорвавшиеся на Акулово гитлеровцы были отсечены от своих и взяты в плен. Остальные откатились от Акулова в лес. Инициатива перешла в руки Железнова.
— Победа! — сияющими глазами глядя на вошедшего Хватова, сказал Яков Иванович.
Только он собрался подписать продиктованное им адъютанту донесение, как в избу вбежал начальник разведки.
— Разведка донесла: противник повернул по Брянскому шоссе на Москву! — крикнул он.
— На Москву? — испуганно повторил Яков Иванович.
— Как же так? Ведь там дивизия! — воскликнул Хватов.
— Значит, не выдержала!.. — проговорил Железнов. Он обозначил на карте изменение обстановки. — Эх, Фома Сергеевич! Вот как бывает!.. — Снял телефонную трубку, чтобы связаться с командиром, но связь оказалась прерванной. — Где тонко, там и рвется... — тяжело вздохнул Железнов. — Надо действовать. Время нам терять нельзя! — Он вызвал к себе Бойко и стал диктовать ему решение о перегруппировке частей.
Вскоре на НП появился полковник — начальник оперативного отдела штаба армии, он привез Железнову приказ командарма. Вместе с ним прибыл личный состав штаба армии. Полковник сообщил, что гитлеровцы прорвались, захватили Юшково и Бурцево и теперь ведут бои в направлении Апрелевки.
— Командарм решил совместными встречными ударами нашей и тридцать третьей армии, — сказал он, — отрезать прорвавшуюся по Брянскому шоссе группировку от основных сил гитлеровских войск и закрыть образовавшуюся на фронте брешь, прочно закрыть выход на Кубинку. Командарм приказал вам сосредоточиться здесь, — отметил он карандашом на карте дорогу севернее Акулова, — и завтра утром совместно с моим отрядом штаба армии и с мотоциклетным полком ударить под основание наступающей группировки: ударить вдоль дороги на Головеньки, правым плечом закрыть прорванный фланг и не допустить обратного отхода через фронт прорвавшейся группировки фашистов.
— А там-то есть войска? — Яков Иванович двинул карандаш по карте в сторону Москвы.
— Где? У Апрелевки? — замялся полковник. Он отвел Железнова в сторону. — Если правду сказать, там ничего нет... Но я имею сведения, что командование фронта срочно бросает туда из своего резерва...
— Как же это так? — прервал его Железнов. — Ведь это шоссе — опасное направление!.. Кто же в этом виноват?..
— На войне, товарищ Железнов, всякое бывает.
— Бывает, — повторил Яков Иванович. — Но скверно, что этакое бывает! — Он взглянул прямо в глаза полковнику. — Ведь за Апрелевкой сразу — Москва!..
— Хорошо знаю, товарищ Железнов! — ответил полковник, стараясь подавить в себе волнение и говорить спокойно. — Всем нам Москва так же дорога, как и вам... Мы прибыли сюда не по приказу, а по доброй воле, — он бросил взгляд на командиров штаба армии, выпрыгивавших из грузовиков, на которых они приехали, — и просили командарма поставить нас на самое опасное направление...
Яков Иванович почувствовал горечь в словах полковника и виновато сказал:
— Не обижайтесь, пожалуйста! Я не вас виню и даже не командармов Говорова и Ефремова — мне известно положение их войск, — а тех, кто стоит над ними!.. Разве можно было оставить такое направление — два главных пути на Москву — без прикрытия!.. Это преступление!..
— Никакого здесь преступления нет, — перебил Железнова полковник. — Вы сами знаете, что сейчас войска сосредотачиваются на флангах фронта, и знаете, для чего... — Губы полковника дрогнули. — Ведь там будет решаться судьба Родины. А сейчас нашего командарма и, наверное, командарма тридцать третьей волнует дивизия полковника Лелюкова...
— Александра Ильича? — встрепенулся Яков Иванович. — Что с ним?
— Сейчас не знаю, связи нет. — Полковник взглянул на часы. — Через полчаса я его вызову по своей рации.
— Он отошел?
— Нет, на месте... Дерется в окружении. Два часа назад вел бой на прежнем рубеже — на Наре, прорываясь к Брянскому шоссе. Гитлеровцы рассчитывали одним махом сбить бронированным кулаком его дивизию и прямиком ринуться по Брянскому шоссе на Москву. Но стойкость дивизии Лелюкова сорвала их план. Они вынуждены были раздвоить удар и нанести его в обход дивизии, в стыки между нею и соседними дивизиями.
— Узнаю Александра Ильича! — обрадовался Яков Иванович. — Молодец!
Радиостанция полковника развернулась в саду, невдалеке от НП Железнова. Поднявшись в кузов автомашины, полковник пропустил Якова Ивановича к станции и глазами показал радисту, чтобы тот передал ему наушники. Охваченный волнением, Железнов неуклюже натянул наушники.
— Александр Ильич! — срывающимся голосом крикнул он в микрофон. — Это я... Железнов! Как ты там, дружище? Перехожу на прием...
Сквозь шум, свист и треск немецких голосов Яков Иванович услышал родной ему голос:
— Чертушка, здравствуй! У нас, как на Соловьевской переправе, — бока трещат, грудью закрываю родную Москву!..