Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва

Хруцкий Эдуард Анатольевич

Забродин был уже на корте. Ровно в восемь тридцать, не раньше и не позже, появлялся Долгушин, переодетый в теннисный костюм.

– Доброе утро, Владимир Федорович.

– Здравствуйте, Юрий Петрович. Вы, как всегда, точны.

– Это единственное, что роднит меня с королями.

– Приступим. – Забродин взмахнул ракеткой. – Сегодня я в форме, так что не надейтесь на легкую победу.

– Корт покажет, – улыбнулся Долгушин.

Играли они ровно час. Потом была баня. Распаренные, приятно разомлевшие, они сидели в комнате-предбаннике,

красиво обшитой деревом, и пили чай.

– Как ваша новая книга? – спросил Забродин.

– Идет потихоньку. Но, знаете, возраст есть возраст.

– Не гневите Бога, вы свежи и здоровы, как юноша.

– Я тоже так думал, – грустно усмехнулся Долгушин, – но, к сожалению, со временем не поспоришь. То, что я мог сделать раньше за три часа, теперь отнимает у меня целый день.

– Бросьте, – Забродин налил себе чаю, – не гневите Бога.

– Конечно, когда я думаю о том, что на каждого человека на Земле приходится около трех тонн взрывчатки, мои заботы кажутся мелкими и смешными. Я знаю об этих тоннах, но при всем своем желании не могу их представить, материализовать, а мелкие заботы, к сожалению, горькая явь, с которой я сталкиваюсь постоянно.

– Эко вы загнули, батенька, – Забродин даже поперхнулся чаем, – это уже нечто мистическое, прямо Гофманиада, как писал Катаев. Просто у вас что-то не ладится, отсюда и мысли эти мрачные. Вы с меня пример берите. На грани краха самое интересное дело, которое я затеял в жизни. Мой творческий финиш, а я, как видите, держусь.

– Вы имеете в виду медальоны Лимарева?

– Конечно. Я их искал всю жизнь.

– Видно, не вы один.

– Да нет, те, кто украли, узнали о них случайно.

– Странная история, – Долгушин встал, обмотался махровой простыней, – я, грешным делом, думал после вашей публикации написать интересную историю о ваших поисках Лимарева. Даже в издательстве договорился.

– Поспешили, поспешили, Юрий Петрович.

– Нет! – Долгушин хлопнул ладонью по груди. – Нет! Медальоны все равно найдут. Украл их какой-то негодяй для продажи. Найдут, и в моей будущей книге появится детективная сюжетная линия.

– Я думаю, что найдут, – сказал Забродин, – я видел людей, которые ищут Лимарева. Они производят на меня очень приятное впечатление.

– Милиционеры, производящие приятное впечатление, – это что-то от сериала Лавровых и книг братьев Вайнеров.

– А вы сталкивались с ними?

– Спаси Бог. – Долгушин постучал костяшками пальцев по деревянной панели.

– Напрасно вы иронизируете. Мне пришлось столкнуться с интеллигентными и умными людьми.

– Что ж, – сказал Долгушин, – я рад, если это так.

Он помолчал, думая о своем, внимательно глядя на Забродина. Лицо его было спокойно-равнодушным, и только глаза на нем жили отдельно, самостоятельно. Они были насторожены и напряжены.

– Владимир Федорович, – нарушил молчание Юрий Петрович, – во мне как бы живут два человека,

которые не состоялись полностью, – ученый-искусствовед и литератор. Так вот, во мне проснулся именно литератор. Лимарева найдут. Я уверен в этом. Вы ведь знаете что-то о расследовании?

– Кое-что.

– Почему бы вам не рассказать об этом мне? Представьте себе, какую книгу можно написать! Лимарев – талантливая, я бы сказал, трагическая фигура, потом поиски его работ, ваш неоценимый, Владимир Федорович, вклад в искусствоведение…

– Вы уж скажете, – махнул рукой Забродин.

– Знаете, мы привыкли стесняться добрых дел. Считаем, что это в порядке вещей, жизненное кредо приличного человека. Но я считаю, что вы совершили научный подвиг. Итак, ваш вклад, неоценимый причем. Потом кража, расследование и новое обретение работ Лимарева для искусства.

– Новейший Рокамболь или нечто из сочинений Брешко-Брешковского. Да не обижайтесь, Юрий Петрович, задумка ваша хороша и интересна. Хотите, я позвоню в МУР? Они помогут вам.

– Не хотелось бы, – быстро ответил Долгушин, – во– первых, до конца расследования они не ознакомят меня с материалами, во-вторых, мне важны ваше видение, ваши ассоциации.

– Весьма признателен вам за оценку, но мое видение и мои ассоциации ограничены специальным документом о неразглашении доверенных мне сведений.

– Это меняет дело, но обещайте мне, Владимир Федорович, что как только «оковы тяжкие падут», я буду первым, кому вы нарисуете эту леденящую душу картину.

– Обещаю, мой дорогой, обещаю.

Долгушин шутливо поклонился по-боярски, в пол.

Он вел машину через переулки, окружавшие парк Сокольники, одному ему известным маршрутом. Здесь старые деревянные дома доживали свои последние дни, стиснутые со всех сторон новыми многоэтажными башнями. Здесь доживали свое время старые дачные Сокольники, бывшая зеленая окраина Москвы. Юрий Петрович ювелирно протиснул машину между кучей строительного мусора и стеной деревянного дома и выехал в тупичок, который привел его к зеленым воротам, ведущим во двор магазина. Магазин был деревянный, неказистый с виду. И двор его оказался тесноватым, заставленным тарой, еле-еле въехала туда «Волга». Юрий Петрович вылез, огляделся. Грузчик, в грязном халате, с лицом неопределенного цвета, подошел, почтительно поздоровался.

– У себя? – спросил Долгушин.

– На месте.

– Позови.

– Момент.

Буквально через минуту перед Долгушиным возник маленький круглый человечек, похожий на подростка, надевшего заграничные тряпки. Он был в ярко-красной рубашке с сине-белым полосатым галстуком, двуцветных ботинках на огромной платформе от силы тридцать седьмого размера. Массивный золотой перстень практически закрывал всю фалангу пухленького пальца. Человек смотрел на Долгушина с почтительным ожиданием, готовый броситься по первому его слову с бегучей поспешностью.