Истины нет
Шрифт:
Солнце клонилось к закату, а нового преображения не начиналось. Однако теперь приходилось бежать — быстрее, потом медленнее, чтобы отдышаться, снова быстрее, опять медленнее, — Холодные Пальцы почуяли добычу: прячущаяся в камнях мелочь их теперь не привлекала. Их манили необычные существа с таким приятным вкусным запахом. Спасало отряд лишь то, что Пальцы быстро утомлялись. Однако оторваться от них, даже когда они замирали на одном месте, подрагивая, словно подтаявшее желе, не получалось. Единожды взяв след, Пальцы не сбивались с курса. После короткого отдыха они рвались вперед и быстро сокращали дистанцию, ведь им не нужно было перепрыгивать и даже огибать расселины. Они просто парили над землей, иногда отталкиваясь от нее единственной ложноножкой — основанием смерча.
Безумная гонка длилась уже
— Первый раз я жду преображения настолько сильно, — между глубокими вдохами скомканно проговорил Арлазар.
Ему никто не ответил. И никто не мог точно сказать, сможет ли он продержать такой темп еще целую ночь, когда Пустоши должны были плавно перейти в дивные зеленые южные степи. Ходящий же, словно случайно, выпустил вперед Амарис и теперь наблюдал за ней. Сумасшедшая гонка вполне могла переродиться в очередной приступ безысходной паники. Ведь безысходность — одна из самых опасных пиявок для души. Она порой лишь делает вид, что отпустила, но стоит расслабиться, как она вонзает зубы с новой силой и начинает пить кровь, заменяя ее паникой и бессилием. А для Амарис случившееся по эту сторону Аргосс действительно было тяжелым потрясением, если верить словам зверовщика. А не доверять его мнению в этом вопросе было глупо. И тут важно было не пропустить тот момент, когда этот балбес Арлазар кинется ее тащить, тем самым погубив и себя тоже. Кйорт уже видел, что зверовщик смотрит на девушку не как старший или как отец. Он смотрит совсем другими глазами, как влюбленный. А влюбленные ради друг друга горазды совершать безумные и, главное, бездумные поступки. Не всегда это плохо. Но только не сейчас. Если Амарис сдастся, Арлазару придется ее оставить. А сможет ли он — это тяжелый вопрос, на который нет ответа.
Солнце ушло за горизонт, напоследок залив сверкающие камни дивным светом и отражаясь в кипящих водах. На его место вышел щербатый месяц, и по небу рассыпалась звездная крошка. Арлазар воскликнул и указал вверх: одного взгляда оказалось достаточно, чтобы узнать южные звезды. Отчетливо проступил Южный Столб. Эдали взял немного правее, скорректировав направление. И вскоре гулкий отзвук шагов по шершавым камням сменился таким милым уху шелестом травы. А безобразные камни — редким, колючим, но вполне обычным кустарником. Холодные Пальцы, едва видимые в ночи, но все-таки различимые благодаря отблескам ночного светила, засуетились, словно волнуясь. Добыча уходила, расстояние было все еще приличное, и за один рывок они не могли ее настигнуть, а на два подряд силы не хватало. Над землей разнесся сердитый свист и громкий треск.
— Злятся, — коротко кинул Кйорт.
Но это было понятно и без слов. Пальцы вспыхнули в свете звезд, озарив землю нежным белым светом. Земля им ответила тем же, будто возвращая свечение, за исключением небольших черных, непроницаемых точек около кривых острых камней. И Пальцы, рассыпавшись веером, понеслись к этим точкам. Послышался отвратительный визг и хруст, напоминающий треск ломаемых костей, когда смерчи зависли над ними.
— Все, — Арлазар остановился, тяжело дыша. — Крабикам конец, а нам можно пойти потише. Вроде отвязались.
— Да. Отвязались, — ходящий поглаживал по храпу тяжело дышащего Хигло, — надеюсь, дальше у нас увеселительная прогулка?
— Я тоже, — ответил зверовщик, — очень на это надеюсь.
Арлазар повернулся к Амарис:
— Ты-то как?
— В порядке, — восстанавливая дыхание, ответила элуран, — только давайте лагерь разобьем чуть дальше. Где-то там.
Она неопределенно махнула рукой.
— Как вы вообще тут проходите? Проводники.
— Вот так и проходим. Многие не возвращаются.
— И надо оно вам?
— С вас по сто королевских, — улыбнулся Арлазар, сверкнув белыми зубами на чумазом лице.
— Эко ты
— Хватает.
— И что, все проходят?
— Нет. Не все.
— Да юлишь ты, дружище, — заметил Кйорт. — Думается мне, что обычно тут решаются пройти те, кто в миру бед натворил и кого по всем городам то ли Севера, то ли Юга с собаками ищут. Ведь между Югом и Севером нет договоренностей. Вот и весь сказ. И никакой романтики.
— Вот все ты испортишь, — рассмеялась Амарис. — А я уж напредставляла себе.
Напряжение схлынуло, как море во время отлива, обнажив берега нервов, и из открывшихся подводных гротов души раздался дружный хохот троицы.
32-2.
32.
Кардинал Грюон любил море и, не стань он священнослужителем, непременно сделался бы моряком, капитаном большого парусника. Непременно капитаном, конечно, а как же иначе? И, возможно, не одного корабля, а небольшого флота. Соленые брызги, летящие в лицо, когда острый киль разрезает высокую волну, или мерное шипение кильватерной струи да скрип снастей — эти звуки были для него такими добрыми и успокаивающими. Он мог часами стоять на палубе и смотреть на расходящийся в стороны кильватерный след. Но сейчас он всего этого не замечал. Смотрел, но не видел. Он ждал кардараха. Вот уже который день он приносит пугающие новости, и Грюону тяжело было трактовать те путаные образы, что передавал Марк через птицу. В какой-то момент он даже подумал, что новый король нашел способ обойти необычные способности его вестника, но сразу отринул такую мысль. А сегодняшних вестей он ждал с наибольшим нетерпением, ведь сегодня Марк впервые должен был самостоятельно открыть дверь сновидений, он уже достаточно здорово управлялся с ними. И дверь та была настолько яркой, горящей алым и черным, что кардинал был уверен в ее важности. Это, конечно, при условии, что она снова сегодня явится Марку. Разумеется, дверь — всего лишь образ, что употреблял кардинал в своих мыслях. На деле это была вспышка, кратковременная, как удар молнии, но мелькнувшие в ней образы настолько поразили Грюона, что он настоятельно рекомендовал Марку ухватиться за вспышку и идти за ней.
Это были не путаные дымчатые видения, которые крутились, вились и исчезали, едва их коснешься, где смешивались день и ночь, где лица стирались черными мазками, где люди летали, а четвероногие ходили на двух ногах. Небо сыпало саранчой, сгорающей в огненном куполе. Земля вспучивалась и плевалась огнем, расползалась на части, показывая языки лавы, а на них странные эфирные спруты и кальмары лили из громадных амфор потоки зеленой, заросшей тиной воды. А потом все стихии вставали в круг и кружились в цельном водовороте, раздуваемые ветрами. Сверкали небеса, метались блуждающие огоньки, смешивались и разбегались, красные, синие, рыжие, багровые, изумрудные, пурпурные, потом мерцающие сразу всеми цветами радуги. Затем вспышка, удар и почти осязаемая боль. Потом мелькали высокие узкие шпили южных церквей, вокруг которых струился сизый дым, а затем трескались стены и сочились, как уродливые язвы, желтым гноем. На секунду показывались кривоватые, словно рисованные маслом неверной рукой художника, языки пламени. Они пробегали по стенам, сжигая стекающий по ним гной. Черные птицы кружили в залихватском танце, который вдруг оказывался не танцем, а пиршеством над полем боя. Появлялись черные тени, вставали и, блестя огнями в глазницах, бросались в чудовищный водоворот стихий. Сверкающими росчерками пролетали стрелы, появлялись огромные глаза, в них отражался весь хаос, но начинал вдруг бежать вспять.
И в этом кошмаре единственной четкой и нерушимой, появляющейся с завидным постоянством последние пять сновидений была красно-черная сфера-вспышка. Лишь ореол менял цвет. От золотого до малинового. И сегодня Марк должен был ухватиться за нее. Таков был приказ кардинала.
Кардарах явился без опозданий. Он никогда не опаздывал.
33-2.
33.
Морская качка всегда давалась Волдорту трудно. И этот раз не стал исключением. Его мутило, он отказывался от еды и целыми днями лежал в отведенной ему кровати. Хотя «кровать» для подвешенного между балками серого застиранного гамака — слишком громкое слово.