История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— А кто же ты мне будешь?
— Возлюбленная! Единственная, самая-самая, плюс мои титулы. Но их необязательно произносить каждый раз!
— Согласен, на всю жизнь! Только штамп в паспорте придется поставить. Никуда не денешься!
— Теперь открой! Я приду к тебе завтра.
— Не придешь! Обманешь! Я чувствую, что ты боишься меня, как зверя.
— А ты и есть зверь. Сколько ты охотишься за мной?
— Четыре года! С ума сойти можно от ожиданья!
— Приду, даю честное слово!
— И будешь стоять в дверях или рассматривать книги?
— Это как ты скажешь!
— Надя! Ты правду говоришь?
— Счастьем своим клянусь! Вот! — Надя сняла с себя красный крестик, подаренный ей Толяном, искусно вырезанный чьей-то мастерской рукой. — Мой залог тебе, завтра я за ним приду.
За дверью послышались голоса и шаги, удаляющиеся по коридору.
— Кажется, я пожизненно буду вздрагивать от шагов за дверью.
— А я хвататься за сердце при слове «табу», — рассмеялся Клондайк. — Ну, коль скоро ты так решила, идем, я провожу тебя.
— Зачем? Я добегу одна!
— Когда мне ждать тебя?
— Завтра с утра я еду за фотографиями для справки…
— Одну мне! — сразу заявил Клондайк.
— Потом привезу хлеб, часам к семи, не раньше, освобожусь. И приду, — понизив голос, сказала Надя.
— Любимая моя! После семи «я жду вас, как сна голубого». И, пожалуй, даже встречу. Как?
— Ни в коем случае, просто сиди и жди! Я приду со справкой, как вольняшка. Хоть и воробьиная, но все же! Выброшу пропуск! Свободная! А ты готовь шампанское — отметить мое освобождение…
— От «табу»! — подхватил Клондайк, и за это получил по губам.
На улице заметно похолодало, изморозь покрыла землю ледяной коркой. Стало очень скользко, и Надя в туфлях скользила, как на коньках.
— Возьми меня под руку! — подставил локоть Клондайк.
— По закону подлости нас должен обязательно встретить майор Корнеев или Горохов.
— Все сидят по домам, боятся. Уголовников выпустили, теперь они толпами бродят по Воркуте, пока обратно не попадут.
— Ну, тебе бояться нечего, сам с бандиткой, — весело сказала Надя и поковыляла к вахте. — До завтра!
— Жду, моя любимая, — ответил Клондайк, и Надя радостно; отметила, что он никого не побоялся, проводил ее до вахты да еще произнес слова любви, громко! Если бы кто был поблизости— услышали бы. Солнце все еще гуляло по небу, окруженное плотной вуалью из вихрей снега… Закон подлости не оправдал себя, и она благополучно добралась до своей хлеборезки. Валя уже нарезала гору паек, а новенькая втыкала лучинки в довески. Увидев Надю, счастливую и виноватую, Валя, тут же, вполголоса запела: — «Мой совет, до обрученья ты не целуй его!» Новенькая в изумлении покосилась на нее, а Надя, быстро скинув туфли, переодевшись в юбку с кофтой и напялив свиной чехол, поцеловала Валю в щеку и прошептала в ответ: «Не брани меня, родная, что я так его люблю».
На следующий день уже с ночи поднялась настоящая пурга, к утру снегу намело по колено. Непредсказуемая погода Заполярья! Ехать за фотографиями пришлось в пимах и бушлате. На вахте долго объяснялась с надзирателем о просроченном пропуске. Пока Надя доказывала ему, что она уже вольная, указом от 27 марта об амнистии, в окно увидела, что пришел восьмичасовой автобус. Следующий, как она знала, будет только в 11 часов, а ей хотелось вернуться пораньше, чтоб уже сегодня ей пришлепнули фотографию на справку об освобождении, а вечером пойти к Клондайку вполне вольняшкой, не озираясь боязливо по сторонам. Наконец надзиратель, вдоволь помучив ее, открыл дверь и выпустил на улицу. Она едва успела вскочить в автобус, как он тронулся. Вожатая, продававшая билеты, поглядела на ее бушлат и понимающе улыбнулась. «Из бывших», — определила Надя и тоже улыбнулась ей. Народу было немного: три женщины и несколько офицеров. Среди них она узнала Клондайка. Он сидел спиной к ней и разговаривал со своим соседом, сидевшим напротив, немолодым уже майором.
— Пройди вперед и сядь, — велела ей вожатая, — до города далеко.
Надя, не желая быть замеченной, вернее, не желая ставить Клондайка в неудобное положение своим присутствием, прошла немного вперед и села на пустое место. Майор перестал говорить с Клондайком и уставился на нее. Надя повернулась к окну и стала усердно смотреть, но там ничего интересного не было. Пустынная тундра и терриконы вдали. Краем глаза она увидела, что майор нагнулся к Клондайку и сказал ему что-то. Клондайк обернулся и увидел ее. Его скучающее лицо мгновенно озарилось улыбкой.
— Надя! — вскочил он обрадовано с места и подошел к ней. — В город?
— Здравствуйте! — вежливо, но сдержанно поздоровалась она.
— Можно мне с тобой сесть?
Надя продвинулась к окну.
— Как твои планы, не переменились, а? — заглянув ей в лицо, спросил Клондайк. Его несколько озадачил холодный тон ее приветствия.
— Пока нет.
— Надолго в город?
— Только за фотографией для справки.
— И для меня!
— Посмотрю, возможно, обойдешься оригиналом.
— Одно другому не помеха, — и он еще что-то сказал, но Надя не расслышала, потому что вожатая очень громко объявила:
— Конечная! Попрошу! Побыстрей освобождайте салон.
Все двинулись к выходу. На улицах снегу было мало, резкий, порывистый ветер засыпал в глаза мелкую угольную пыль. Клондайк взглянул на часы.
— У меня еще есть немного времени, я провожу тебя?
— Спасибо! — отказалась Надя. — Здесь недалеко.
— Да что с тобой сегодня? Почему такая? — с недоумением спросил обиженный Клондайк.
— Какая?
— Ну такая, совсем чужая, — искренне огорчился он.
— Нет же, — поспешила успокоить его Надя, — просто я считаю, что тебе, офицеру, неловко вот так идти по улице с вчерашней зечкой в бушлате.
— В самом деле? Только и всего? Пустяки! Было бы тебе известно, что к пиратам однажды попал сам Цезарь!
— До вечера! — заторопилась она. Ей совсем не хотелось, чтобы он шел с ней в фотографию. «Если опять такая рожа, то лучше я сперва сама посмотрю», — решила она.
— Я жду тебя и буду подгонять стрелки часов быстрее к семи!
На углу улицы, где сразу за поворотом была фотография, Надя обернулась. Клондайк стоял на том же месте и смотрел ей вслед. Она помахала ему обеими руками.