История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Господи! Уж и до них добрались! За что же всех?
— У Зои роман был с американцем, — ответила с охотой москвичка, ей, наверное, хотелось еще что-то сказать, поделиться, чего знала о Зое Федоровой, но больше ее никто не спрашивал, и. она умолкла. Наде, конечно, хотелось бы уточнить у москвички;, почему роман с русским мужчиной — это любовь, замужество, а с американцем— шпионаж, враждебные действия. Но было некогда. «Видно, главврача теперь не дождешься, может, Коза что-нибудь, придумает?»
Но Коза ничего не придумала. Им уже зачитали список, и она была в бараке, собирала вещи.
— Куда этап, вы знаете? — спросила огорченная Надя.
— Говорят, в Потьму, а там кто знает. — Коза тоже была расстроена, ей вовсе не хотелось уезжать с Воркуты, хотя Потьменские лесные лагеря с хорошим климатом, для зеков были намного легче, переносимее.
— Адрес свой пришлите. Там ведь не речлаг, может, и переписка не ограничена, — говорила Надя, помогая Козе увязывать небольшой узелок.
А в полдень все уже стояли с вещами около вахты. Среди этапниц Надя заметила Мери Краснову, много знакомых девушек и женщин из Прибалтики, немок и румынок.
— Похоже, вас, иностранок, с Воркуты убирают по неизвестным причинам, — сказала комендант Баглючка, сопровождающая этапников до вахты.
Надя обняла Козу и заплакала. Ей было очень жалко Антонину Козу, но утешало то, что в Мордовии старые, уже обжитые лагеря и интруд (больных и старых) не заставляют тяжело работать.
— Недолго нам шагать по этапам, скоро закончится их царствие. Вельзевул загнулся, а эти долго не протянут, — громко сказала Альдона при одобрительных возгласах зечек.
К Наде подошла Мери Краснова:
— Не плачь Надя, скоро увидимся, приедешь ко мне в Париж. Адрес помнишь? Париж, Пятнадцатый рандисман, улица Лурмель, дом шестнадцать.
С крыльца вахты спрыгнул Гусь с формулярами в руке. Рядом-с ним как из под земли вырос новый режимник, что вместо Павиана, зыркнул на Надю, но не прогнал, а мог: стоять около этапников строго запрещалось, «не положено».
— Проходи по одному. Статья, срок, год рождения… Давай, быстро, через вахту!
Надя повисла на шее у Козы.
— Будет уж, не с матерью родной! — зашипела Баглючка,
— Виновата я перед тобой, ты уж прости, — быстро зашептала Коза. — Пимы эти не мои были. Это Красюк тебе подарил.
— Давай проходи, — подтолкнула Козу Баглючка.
— С Богом, Надюша! Ты уверуй. Он тебе поможет! — уже с вахты крикнула Коза.
— Поможет, жди! — злобно усмехнулся Гусь.
Однако Надя отметила про себя, что грубый и резкий Гусь, обычно не церемонившийся с зечками, на этот раз был смирен и совсем не дерзок с этапницами. Не покрикивал, не подгонял. Неужели смерть «отца родного» пришибла его? Она была так расстроена уходом на этап Козы, что толком и рассердиться на Клондайка не могла. «Что ж теперь? Не отдавать же обратно, когда столько носила их. Не знала раньше и теперь не буду знать!»
Многие говорили, что со смертью Сталина ничего не изменилось. Но это было неверно. Изменились в первую очередь сами зеки. На сцене при всем честном народе Елизавета Людвиговна сказала:
— Черная и страшная скала свалилась в воду, круги от нее будут долго расходиться по воде, и чем дальше, тем слабее. Наберемся же терпенья!
И режим заметно ослабел. Уже вежливо отвечали на приветствие зечек Черный Ужас, опер и надзиратели. Случалось, что дежурнячки забывали запирать на ночь барак и многие зечки выходили за зону без номеров на юбках. Встречаясь за зоной с мужскими бригадами с 6-й шахты, зечки успевали перекинуться записками, а то и поговорить. Новостей много: шахты волнуются, кипят, требуют пересмотра дел. В конце марта, подъезжая к вахте, она увидала Клондайка. Делать ему там было нечего, и она поняла, что он ждал ее.
— Пропуск не сдавай, срочно выйди обратно, — сказал он, когда Надя спрыгнула с машины, пошла просить открыть ворота.
Пока вахтер открывал ворота и заглядывал в кузов, Надя старалась сообразить, зачем так срочно понадобилась Клондайку. Выгрузив лотки с хлебом, она отпустила Валька и пошла через вахту.
— Куда? — окликнула ее надзирательница Васька.
— На конюшню, рукавицы забыла! — быстро ответила Надя и, едва Васька приоткрыла дверь, прошмыгнула наружу.
Она и правда пошла на конюшню, где ее уже дожидался Клондайк.
— Указ об амнистии подписан вчера! — быстро проговорил он, совершенно ошеломив Надю.
— А я? — испуганно спросила она.
— Идешь по двум пунктам: по статье и как малолетка. Пока в зоне не распространяйся, на днях объявят!
И приложился к Надиной щеке, пока она замерла, как пораженная громом.
Через неделю объявили официально. Да! Амнистия! Да, только кому? Из всего ОЛПа ей одной.
— Известно кому! Своим собратьям уголовникам, ворью, спекулянтам, бандитам. Родным и близким по духу! — открыто, не стесняясь в выражениях, ругались политические зечки.
Потом втихаря добавка: политическим тоже, до пяти лет.
— Да у кого же пять лет? Таких и сроков на ОЛПе нет!
Принимая поздравления, Надя чувствовала себя очень неловко — вроде бы освобождалась незаслуженно.
А еще через неделю она услышала по радио, что кремлевские врачи выпущены на свободу, как сразу и определил Мансур: «подлая провокация!»
После объявления ей амнистии пришлось съездить в город сфотографироваться на справку, но фотографии получились такие гадкие, что, не пожалев трех рублей, изорвала в мелкие клочки и выбросила. Наутро поехала сфотографироваться еще раз.
Затем ей выдали на руки деньги. Целую кучу денег.
— Откуда столько? Не ошиблись ли?
— Нет, тебе все время шли переводы, — сказала старший бухгалтер Нина Яценко.
— Это от Дины Васильевны, — догадалась Надя. — Дай ей Бог здоровья!
Теперь она совершенно свободно ходила по Кирпичному, заходила в магазин и даже заказала продавщице привезти себе платье 46-го размера, черное, крепдешиновое, в белый горошек. Продавщица быстро выполнила поручение — привезла не черное, а синее, в белый горох, что было гораздо красивее, с белым пикейным воротником. Дорогое, целых 460 рублей, но что поделаешь? Зато красиво! С великим удовольствием сняла старую юбчонку и одела крепдешиновый горох.