История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Нет, не может быть! — закричала Надя как сумасшедшая; не помня себя и ничего не соображая, она начала биться головой о дверь машины с одним желанием разбить голову и умереть на месте, чтобы не чувствовать ужаса, который раздирал ее мозг на части.
— Оттащите же ее, — грозно прорычал Черный Ужас.
Машина тронулась, и Надя свалилась в грязное жидкое месиво растопленного снега, больно ударившись о бампер головой. Холод воды привел ее в чувство, но тут же, вспомнив все, она опять забилась, потеряв всякую власть над собой, обезумев от неожиданного несчастья, свалившегося на нее.
Чьи-то добрые руки подняли ее, потерявшую рассудок и сознание, и отнесли в санчасть. Этого она не помнила. Ночью сестра, которая дежурила в санчасти, слышала, как, приходя в сознание, Надя говорила сама с собой:
— Так не бывает! Это перебор! Это уже слишком! — и кричала, будоража всех больных. Успокоилась только после того, как сестра сделала ей укол.
Первое, что увидела Надя, открыв глаза, был белый потолок изолятора, куда ее положили, и белый халат на главвраче Гороховой. Она сразу вспомнила вчерашнее происшествие и громко застонала, дернув себя за ворот рубашки, который, как ей казалось, душил ее.
— Лежи спокойно! — приказала врач и взяла ее за руку проверить пульс.
— Доктор, скажите, Богом прошу, не обманывайте меня, кто это был?
— Не понимаю, — ледяным голосом сказала Горохова.
— Он? Точно? — И ловила врача за руку.
Горохова встала.
— Приказываю вам лежать тихо! Вы мне мешаете! Будете буйно себя вести, отправлю в психбольницу.
Она и не думала отправлять Надю, но работа среди заключенных, как ей казалось, требовала известной строгости и выдержки.
Вошла медсестра. Горохова шепотом приказала ей что-то, сестра тут же выбежала и через несколько минут вернулась со шприцем.
— Давай правую руку!
Надя послушно протянула руку.
— А может, это был вовсе не он, а я бьюсь здесь, — упавшим голосом сказала Надя с такой глубокой скорбью, что у медсестры слезы навернулись на глаза.
После укола она долго спала, а когда проснулась, еще не открыв глаза, услышала рядом с собой: говорили двое. Голос главврача Гороховой, ее резкий повелительный тон нельзя было ни с кем спутать.
— Не просите! Ни о каком допросе сейчас речи не может быть.
— Мне нужно задать всего несколько вопросов, — гудел низкий баритон.
Надя открыла глаза и увидела незнакомого мужчину в форме майора. Он тоже увидел, что она открыла глаза, и подошел к постели.
— Как вы себя чувствуете? — приветливо спросил он.
— Завтра, завтра, — проговорила доктор Горохова и бесцеремонно выпроводила его за дверь. Вечером пришла сестра и опять сделала укол. Надя закрыла глаза, ей вдруг стало хорошо и покойно. На постель, в ногах ее, присела женщина с милым и добрым лицом.
— Мама! — узнала ее Надя.
Мать улыбнулась ей ласково и очень нежно, как в детстве, когда Надя болела. Потом взяла ее за руку своей большой и теплой рукой. «Рука это не ее, это рука Клондайка», — догадалась Надя, а мать тихо сказала: «Надюша, тебе сейчас будет чрезвычайно трудно определиться: захочешь ли ты остаться здесь или пойдешь со мной? Что ты думаешь?
— Мам! Я сама не знаю, что ты мне посоветуешь?
— Нет, нет! — с тихой печалью сказала она. — Это твой, и только твой выбор… Одно я могу тебе сказать, что там совсем не страшно, тихо и мирно. Ну, я пошла, мне торопиться надо.
Она подошла к Наде и потрепала ее по щеке. Мать так никогда не делала.
«Это не она!» — сказала себе Надя.
Потом мать шлепнула ее по обеим щекам раз и еще раз. Надя почувствовала боль и крикнула:
— Хватит! Мне больно!
— А ты открывай глаза, если не спишь, — сказала медсестра Дуся. — Вот, выпей лекарство.
— Дуся! Я буду жить?
— Жить? Да ты что? Тебя в понедельник выпишут, домой поедешь! Скажет тоже! Жить! — улыбнулась ей Дуся.
После завтрака пришел следователь. Он искал главврача спросить разрешение задать Михайловой несколько вопросов. Доктор Горохова была на утреннем приеме, и он заглянул к Наде.
— Ну как? Лучше вам?
Надя кивнула головой и повернулась лицом к стене.
Следователь протиснулся боком в дверь и сел на стул около Надиной койки.
— Он умер? — спросила она, не поворачивая головы.
— Да! Рана смертельная!
— А-а-а, — застонала опять Надя, схватила себя за волосы у висков и истерично зарыдав, ткнулась лицом в подушку.
— Успокойтесь, Михайлова, нельзя так. Контролируйте себя, так и с ума сойти можно! Чего хорошего! — Вы мне лучше скажите, почему Тарасов мог очутиться в районе пекарни? Помогите следствию, надо найти бандитов!
— Не знаю! — покачала головой Надя. — Как я могу помочь?
— Ведь это в стороне от его обычного маршрута в рабочий день, верно?
— Да! — осипшим голосом сказала она и повернулась.
— А что вы можете предположить?
— Что я могу предположить? Без всякого предположения, я точно знаю, он шел меня встречать.
— Так, так! — проявил интерес следователь. — Говорите!
— Больше нечего.
— Какое время?
Надя пожала плечами: «Не знаю!»
— Приблизительно, когда вы договорились?
— Мы не договаривались. Я просила его не встречать меня.
— Ну а все же? Когда?
— Между семью и восемью вечера!
— Так, так… — Следователь задумался на минуту и, внезапно нагнувшись к самому ее лицу, спросил: — Скажите, было у него оружие с собой?
Дверь отворилась и вошла главврач Горохова. Строгая, холодная…
— Кто разрешил? — сердито спросила она. — Немедленно освободить палату!
— Всего один вопрос! — попросил майор.
— Нет, сегодня нет! — и повернулась к Наде, — Ну как?