История последних политических переворотов в государстве Великого Могола
Шрифт:
Часто также один или два эмира показывают государю свою кавалерию. В таком случае эмиры стараются, чтобы всадники их были одеты лучше, чем обыкновенно, а лошади имеют на себе железную сбрую и украшены всевозможными фантастическими попонами.
Государь развлекается также испытанием лезвий ножовщиков на тушах овец, которые ему приносят без внутренностей и изящно связанными. Молодые эмиры, мансабдары и гурзбердары, т.е. вооруженные дубинками, показывают свою силу, ловкость, одним ударом отрубая от тела овцы четыре ноги, связанные вместе.
Но все эти развлечения только приправа, или, если хотите, интермедия среди серьезных дел, ибо, как я уже сказал, государь неукоснительно производит смотр своей кавалерии и обращает внимание на всякие мелочи. Когда война окончилась, мы сами были свидетелями того, как он не пропустил ни одного всадника или вообще воина, без того чтобы не присмотреться к нему и решить, следует ли увеличить ему жалованье или уменьшить, или же совсем уволить его со службы. Кроме того, он каждый день заставляет подавать себе жалобы, которые ему издали показывают в толпе, заставляет прочитывать их себе, вызывает к трону тяжущиеся стороны, расспрашивает их и часто тут же на
Собрания в ам-казе, о которых я сейчас рассказал, представляются мне достаточно значительными и величественными, но что меня всегда чрезвычайно неприятно поражало, так это крайне низменная и пошлая лесть, которую там обыкновенно приходится слышать. Стоит государю сказать какое-нибудь слово, хотя бы совсем некстати, его немедленно подхватывают и кто-нибудь из его эмиров, воздевая руки, словно для того, чтобы получить благословение неба, немедленно восклицает: «Карамат, карамат!» (чудеса, чудеса). «Он сказал чудесное слово». И нет того могола, который не знал бы и не щегольнул бы перед вами поговоркой в персидских стихах:
Если шах скажет днем: «Наступила ночь», - «Вижу месяц и звезды!» — кричи во всю мочь.Этот порок проникает даже в гущу народа. Сотни раз со мной случалось, когда моголы, если им что-нибудь было нужно от меня, не стеснялись мне говорить в виде предисловия, что я Аристоталис, Бократ, Амоисина Улзаман, т.е. что я Аристотель, Гиппократ и Авиценна нашего времени. Вначале я пытался возражать, что я совсем не таков, каким они меня называют, что я далеко не имею заслуг этих великих людей. Но потом я увидел, что от этого дело становится еще хуже и что каждый раз приходится повторять то же самое. Тогда я решил, что надо наконец приучить свой слух к их лести, так же как я приучил его к их музыке. Я не могу не привести здесь маленький образчик такой лести, потому что он Вам лучше всего покажет, до каких пределов они доходят. Брахманский пандит, или индусский ученый, которого я пригласил на службу к моему ага, счел нужным при первом своем появлении произнести панегирик, в котором сначала сравнил ага с величайшими завоевателями, какие когда-либо существовали. Затем он наговорил ему целый короб грубой и наглой лести и наконец серьезно закончил следующими словами: «Когда вы, государь мой, ставите ногу в стремя и едете на лошади во главе вашей кавалерии, то земля дрожит под вами, так как восемь слонов, которые держат ее на своих головах, не могут выдержать такого напряжения». Я с трудом удерживался от смеха и попытался серьезно сказать моему ага, который тоже готов был рассмеяться, что ему следует как можно реже садиться на лошадь во избежание землетрясений, так как они часто вызывают большие бедствия. «Именно поэтому, — тотчас же ответил он мне, — я обыкновенно заставляю себя носить в паланкине».
Из большого зала ам-каза входят в большое уединенное помещение, называемое госель-канэ, что означает место для омовения. Туда пускают только немногих. Двор здесь не так велик, как в ам-казе. Однако зал все-таки очень красив, просторен, раскрашен и позолочен, возвышается на 4-5 футов над мостовой, представляя собой как бы большую эстраду. Здесь государь сидит в кресле, а эмиры стоят вокруг него. Здесь он дает аудиенции более частного характера своим чиновникам, принимает их отчеты и решает наиболее важные дела государства. Все эмиры обязаны каждый вечер присутствовать на этом собрании, так же как и утром в ам-казе, в противном случае у них производится вычет из жалованья. Только мой ага Данешменд-хан мог не являться на эти собрания, потому что он считался человеком ученым, всегда занятым либо науками, либо иностранными делами. Однако и он должен был присутствовать по средам в день своего дежурства. Это уже строго заведенный обычай, и вполне справедливо, что он обязателен для эмиров, ибо он почти обязателен для государя. Последний никогда не пропускает обоих собраний, за исключением тех дней, когда его задерживает какое-нибудь важное дело, или когда он очень болен. Мы были свидетелями, как Аурангзеб во время своей последней болезни, хотя она была очень опасной, заставлял по крайней мере раз в день приносить себя на собрание. И действительно, при тех обстоятельствах, когда он был так серьезно болен, его отсутствие неизбежно повергло бы все государство в смуту и в городе стали бы закрываться лавки.
В то время как государь занимается делами в этом зале госель-канэ, перед ним считают нужным снова пронести большую часть тех предметов, которые проносят в ам-казе, с той лишь разницей, что, так как дело происходит вечером и двор невелик, то не устраивают смотра кавалерии эмиров, который производят утром в ам-казе. Затем есть еще другая особенность: все мансабдары, которые несут караул, приветствуют государя и проходят перед ним с разными церемониями. Впереди них торжественно несут кур, т.е. фигуры из серебра, на толстых серебряных палках. Фигуры очень красивы и хорошо сработаны: две из них изображают больших рыб, две другие — каких-то фантастических животных с ужасными телами, которых они называют эйедеха. Другие фигуры изображают двух львов, две руки, есть фигуры, изображающие весы, и целый ряд других фигур, которым индийцы придают мистическое значение. К этим кур и мансабдарам присоединяются несколько гурзбердаров, или носителей дубинок, как я уже говорил, которые подбираются из людей рослых, красивых. На их обязанности лежит не допускать беспорядков на собрании и спешно передавать распоряжения государя или выполнять его приказы.
Теперь я хотел бы провести вас в сераль, так же как я провел вас по всей остальной крепости. Но найдется ли путешественник,
Вот приблизительно все, что я могу рассказать Вам о крепости. Но прежде чем выйти оттуда, я попрошу Вас еще раз вернуться в ам-каз. Я хочу изобразить, что я видел в этом зале во время некоторых годовых праздников. В особенности я хочу рассказать о том празднике, который был устроен после войны для всеобщего увеселения, ибо это одно из самых замечательных зрелищ, какие я видел.
Государь восседал в роскошном одеянии на своем троне в глубине большого зала ам-каза. Куртка на нем была из белого сатина с маленькими цветочками и была украшена тонкой вышивкой из золота и серебра. На голове был тюрбан из золотой ткани, с султаном, прикрепленным к тюрбану необыкновенно огромными и ценными бриллиантами, а кроме того, большим восточным топазом, который, можно сказать, не знал себе равного и сверкал, словно небольшое солнце. С шеи до живота у него свисало ожерелье из больших жемчугов вроде четок, какие здесь носят индусы. Трон его стоял на четырех толстых ножках, которые, говорят, сделаны из массивного золота и сплошь усеяны рубинами, бриллиантами и изумрудами. Я не берусь Вам назвать количество драгоценных камней, которыми он был усыпан, а также их цену, потому что к трону не позволяют подойти настолько близко, чтобы их можно было сосчитать и судить об их прозрачности и редкости. Могу Вам только сказать, что больших бриллиантов среди прочих камней было целое множество и что весь трон, если память мне не изменяет, оценивается в четыре корора рупий. Я уже говорил, что рупия стоит приблизительно тридцать соль, а лек стоит сто тысяч рупий, корор же равен ста лекам. Таким образом, трон оценивается в сорок миллионов рупий, что составляет около шестидесяти миллионов ливров. Трон этот сооружен Шах-Джаханом, отцом Аурангзеба, для того чтобы показать огромное количество драгоценных камней, которое с течением времени накопилось в казначействе вследствие ограбления прежних патанов и раджей, а также от подарков, которые эмиры обязаны делать ежегодно по случаю известных праздников. По искусству самой работы трон хуже, чем по материалу, который на него затрачен. Лучше всего сделаны два павлина, покрытые драгоценными камнями и жемчугом. Это художественная работа одного француза по имени..., который был удивительным мастером и который нашел убежище и сделал карьеру здесь при дворе, после того как обманул нескольких европейских князей удивительно выполненными подделками.
У подножия трона собрались все эмиры, роскошно одетые. Они стояли на эстраде, покрытой большим парчовым балдахином с длинной золотой бахромой и обнесенной серебряными перилами. Колонны зала были покрыты золотой парчой, и по всему залу был раскинут большой балдахин из цветного сатина, прикрепленный канатами из красного шелка, с которого свисали длинные кисти, сделанные из шелка и золота. Пол был покрыт большими коврами из лучшего шелка, очень длинными и широкими. На дворе была разбита палатка (она называется аспек), такая же длинная и широкая, как зал, и даже, пожалуй, еще больше. Она соединялась с залом крышей и доходила почти до середины двора, причем была вся окружена большими перилами, украшенными серебряными пластинками. Палатка поддерживалась тремя столбами, которые по толщине и высоте были с мачту. Кроме того, имелось еще несколько маленьких столбов, и все они были покрыты серебряными пластинками. Снаружи палатка была обтянута красной материей, а изнутри красивым ситцем, т.е. холстом, разрисованным кистью, который выделывается в Масулипатаме (Маслипатаме). Ситец этот был сделан специально на заказ, и цветы были выполнены в таких ярких красках, что можно было подумать, что это настоящий цветник, так естественны были цветы, нарисованные на всевозможный лад.
Так был разукрашен большой зал ам-каза. Что касается галерей с аркадами, о которых я говорил и которые окружают двор, то каждому эмиру было приказано разукрасить их на свой счет. А так как каждому хотелось сделать свою аркаду наиболее великолепной, то все они были разукрашены сверху донизу парчой и устланы богатыми коврами. На третий день этого празднества король дал себя взвесить с большими церемониями на огромных весах, причем говорят, что гири были из литого золота; после государя взвешивались некоторые эмиры. Я припоминаю, что все эмиры выражали большую радость по поводу того, что государь весил на два фунта больше, чем в предыдущий год. Такие празднества устраиваются каждый год, но никогда еще праздник не отличался таким блеском и не потребовал таких расходов. Говорят, что Аурангзеб затеял столь великолепный праздник специально для того, чтобы помочь торговцам парчой, у которых магазины были переполнены этим товаром, портившимся в течение четырех или пяти лет войны, когда он не находил сбыта. Эмирам пришлось сильно раскошелиться, но в конечном счете за это поплатились простые всадники, потому что после празднества эмиры заставили их взять эту парчу себе на куртки.