История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Смерть Маяковского удивила многих. Критики, писатели, мемуаристы, биографы, исследователи по-разному говорили о причинах трагической гибели Маяковского. Несомненно одно: связь Лили Брик с чекистами втянула и Маяковского в «узел», из которого выхода не было – только исполнять то, что шло из этого учреждения. А с течением лет у Маяковского возник собственный взгляд на общество, на любовь, на семью, на устройство собственной жизни, он не мог жить «втроём», что можно было по молодости. Встречи с такими женщинами, как Наталья Брюханенко, Татьяна Яковлева, Вероника Полонская, изменили его суть, он стал другим, а незримая связь с Лилей Брик оставалась, он по-прежнему платил ей деньги, он по-прежнему выполнял её прихоти… Личная трагедия неразрывно была связана с идейными и творческими метаниями от Лефа к РАППу. Маяковский видел узость и ограниченность этих литературных организаций, но ему просто не было места в литературном движении. М.М. Пришвин мог уединиться, М.А. Шолохов открыто боролся за свой «Тихий Дон», М.А. Булгаков был полностью занят своим романом «Мастер и Маргарита», а Маяковский, по натуре открытый и беспощадный, не видел перспектив в этой сложной и противоречивой жизни. Повсюду он терпел крах своих надежд – и в творчестве, и в личной жизни. И выстрел в сердце – это сведение счётов с конфликтами, которые невозможно было решить нормальным путём.
Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 12 т. М., 1955–1961.
Метченко А.И. Творчество Маяковского в 1925–1930 гг. М., 1967.
Михайлов А.А. Маяковский. М., 1988 (ЖЗЛ).
Ваксберг А. Загадка и магия Лили Брик. М., 2006.
Янгфельд Б. Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг. М., 2009.
Андрей Белый
(Борис Николаевич Бугаев)
(14 (26) октября 1880 – 8 января 1934)
В 30-х годах редакции газет и журналов часто обращались к известным писателям с просьбой рассказать о том, как они пишут, дабы передать их творческий опыт начинающим писателям. Андрей Белый тоже откликнулся на эту просьбу и написал статью «Как мы пишем», которая никак не укладывалась в какие-то примеры для подражания. В этой статье Андрей Белый предстал неподражаемым, мощным, оригинальным и неповторимым художником: «На основании 30-летней писательской практики, на основании не менее 30 написанных книг, и стихотворных, и романных, и мемуарных, и критических, и исследовательских, я утверждаю: шесть или семь книг, в которых я сознательно выступаю как художник слова, а не как публицист, написаны так; другие – совсем иначе: к этим 6–7 книгам я отношу: «Драматическую симфонию», «Серебряный голубь», «Петербург», «Крещеный китаец», «Москва», «Котик Летаев», и совсем иначе писаны другие мои книги, в которых я вижу себя критиком, мемуаристом, очеркистом, теоретиком, исследователем. Книги, подобные «Кубку метелей», «Запискам чудака», я считаю скорей лабораторными экспериментами, неудачи с которыми ложились в основу будущих достижений. Публицистику я «строчил» (более живо, менее живо), т. е. писал в обычном смысле слова, а произведения художественные в процессе эмбрионального вынашивания, собирания материала, синтезирования его в звуке, выветления из него образа, из образа сюжета, – произведения подобного рода писались мной, каждое, в веренице лет. Так что я могу говорить о писании в широком смысле: это – года; и о писании в узком смысле, которое опять-таки начиналось до писания за письменным столом скорее в брожении, в бегании, в лазании по горам, в искании ландшафтов, вызывающих чисто музыкальный звук темы, приводящий мою мысль и даже мускулы в движение, так что темп мысли удесятерялся, а организм начинал вытаптывать какие-то ритмы, к которым присоединялось бормотание в отыскивании нужной мне связи слов; в этом периоде и проза и стихи одинаково выпевались мною, и лишь в позднейших стадиях вторые метризировались как размеры, а первая осаждалась скорее как своего рода свободный напевный лад или речитатив; поэтому: свою художественную прозу я не мыслю без произносимого голоса и всячески стараюсь расстановкой и всеми бренными способами печатного искусства вложить интонацию некоего сказителя, рассказывающего читателям текст. В чтении глазами, которое я считаю варварством, ибо художественное чтение есть внутреннее произношение и прежде всего интонация, в чтении глазами я – бессмысленен; но и читатель, летящий глазом по строке, не по дороге мне» (Белый А. Проблемы творчества. М., 1988. С. 13).
Необозримо талатлив был Борис Бугаев, он мог бы стать учёным, мог бы стать композитором, философом, скульптором (увлекался резной скульптурой), педагогом, но однажды в полушутку он написал для чтения друзьям первое своё сочинение, оно попало к Валерию Брюсову, который, обнаружив талант, тут же его напечатал.
Родился в дворянской семье с высокими философскими и гуманитарными традициями. Отец, Николай Васильевич Бугаев (1837–1903), учёный-математик, профессор математики Московского университета, пять лет, с 1886 по 1891 год, занимал должность декана физико-математического факультета, но не чуждался изучения и современных философских проблем, собрал большую библиотеку на русском и иностранных языках – больше книг было по естественным наукам и философии, меньше художественной литературы. Мать, Александра Дмитриевна Егорова (1858–1922), молодая московская красавица из обедневшей купеческой среды, превосходно играла на рояле, пела, интересовалась гуманитарными науками, литературой, музыкой, собирала вечера. Были и молодые поклонники, но были и нервные срывы, несдержанность, опасения, что Боря будет вторым математиком. И эти два потока, математика, естественные науки, философия и музыка и литература, противоборствуя между собой, объединялись в душе Бориса Бугаева. Отец мечтал воспитать его серьёзным человеком, учёным, мать надеялась увлечь его музыкой, литературой, живописью. Борис Бугаев легко воспринимал и занятия наукой, и музицирование. Стоит посмотреть его дневниковые записи, чтобы убедиться, что они были переполнены музыкой, он любит Шуберта, Шумана, Бетховена, Мендельсона, его «художественно-философские и эстетические откровения как бы залиты» ему «волной музыки и озарены зорями природы»: «Моя старинная любовь к музыке получила теперь своё философское оправдание. Музыка как бы вторично открывается мне, и я весь отдаюсь ей». Он начинает, оставаясь в одиночестве, импровизировать на рояле, но не записывает свои композиции и быстро забывает их. В 1898 году он увлекается Григом, сначала купил первую тетрадь, музыка понравилась, вскоре, за два года, у него был уже весь Григ, и он переиграл музыку всего Грига, восхищаясь его всеобъемлющим талантом. Борис превосходно знал и естественные науки, но знал и о ссорах между отцом и матерью.
С 1891 по 1899 год Борис Бугаев учился в одной из лучших частных гимназий Льва Поливанова. В их доме, Арбат, 55, с 1895 года стала жить семья М.С. Соловьёва, сына знаменитого историка и брата известного философа и писателя Владимира Соловьёва, с женой О.М. Соловьёвой и их сыном С.М. Соловьёвым, который почти на пять лет был моложе Бориса Бугаева, что не помешало возникнуть дружеским отношениям. Семья Соловьёвых оставила большой след в воспитании и знаниях Бориса Бугаева.
Борису Бугаеву очень повезло – его учителями были знаменитые учёные в разных областях науки: Николай Алексеевич Умов (1846–1915), Климент Аркадьевич Тимирязев (1843–1920), Дмитрий Николаевич Анучин (1843–1923), Владимир Иванович Вернадский (1863–1945), Николай Дмитриевич Зелинский (1861–1953), блестящий литературовед и педагог Лев Иванович Поливанов (1838–1899). О каждом из этих учёных Андрей Белый сказал своё слово в своих мемуарах, о Поливанове он написал: «готовый художественный шедевр», «не человек, а какая-то двуногая воплощённая идея гениального педагога».
Борис Бугаев дружил с одноклассником Михаилом Толстым, сыном Льва Толстого, Бугаевы бывали у Толстых, Толстые бывали у Бугаевых, как это было принято в дворянских семьях. Лев Толстой заходил к сыну, когда тот играл с Борисом Бугаевым.
В 1899 году Борис Бугаев поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, в 1903-м закончил, не переставая увлекаться гуманитарными науками и музыкой. Одно время он заинтересовался буддизмом. Много читает серьёзных философов и писателей, Канта, Шопенгауэра, Ницше, Ибсена, Гауптмана, Метерлинка, пишет стихи, делает наброски прозы и пьес. А музыка – это главное его увлечение, он иногда думал, не стать ли ему композитором; обещающими были его композиции. С 1899 года Борис Бугаев полностью отдался изучению философии Фридриха Ницше. «С осени 1899 года я живу Ницше, – вспоминал Андрей Белый в своих мемурах, – он есть мой отдых, мои интимные минуты, когда я, отстранив учебники и отстранив философии, всецело отдаюсь его интимным подглядам, его фразе, его стилю, его слогу; в афоризме его вижу предел овладения умением символизировать: удивительная музыкальность меня, музыканта в душе, полоняет без остатка… Философ-музыкант мне казался типом символиста: Ницше мне стал таким символистом вплоть до жестов его биографии и до трагической его судьбы… Период с осени 1899 года до 1901 мне преимущественно окрашен Ницше, чтением его сочинений, возвращением к ним опять и опять; «Так говорил Заратустра» стала моей настольной книгой».
В 1900 году Борис Бугаев, вроде бы для себя, подверженный мощному влиянию Грига и Ницше, исполненного матерью романса «Королевна», начал писать симфонию на средневековые западноевропейские темы, пронизанные фантастикой и героизмом, сказочными персонажами, королями и королевнами, средневековыми рыцарями. Среди всего этого причудливого мира пробивается основное направление в творчестве Бориса Бугаева – «сочетание патетического с гротескным, приподнятого с великолепными нелепостями, с образами угловато-преувеличенными и чуть карикатурными» (Белый А. Проблемы творчества. М., 1988. С. 111). Так возникла «Северная симфония (1-я, героическая)», «Симфония (2-я, драматическая)», затем симфония «Возврат».
«Симфония (2-я, драматическая)» – это литературный дебют Бориса Бугаева, часть рукописи он прочитал Михаилу Сергеевичу и Ольге Михайловне Соловьёвым, они рукопись одобрили, с помощью Михаила Соловьёва были найдены средства и псевдоним – Андрей Белый; возникали и другие псевдонимы, но были отвергнуты. О рукописи «Симфонии» узнал Валерий Брюсов, прочитал её и предложил опубликовать (Скорпион, 1902). «Северная симфония» была опубликована в «Скорпионе» в 1904 году, «Возврат» – в 1905 году. По-разному встретили эти публикации критики и читатели: символисты одобряли, реалисты резко отрицали такую литературу. Валерий Брюсов высоко оценил талант молодого Андрея Белого: в своих симфониях Андрей Белый «создал как бы новый род поэтического произведения, обладающего музыкальностью и строгостью стихотворного создания и вместительностью и непринуждённостью романа» (Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6. М., 1975. С. 307).
С 1901 года Борис Бугаев вошёл в среду символистов, стал бывать у Валерия Брюсова, познакомился с Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус, К. Бальмонтом, создаёт свой литературный кружок «аргонавтов», преимущественно из единомышленников, студентов Московского университета. Через Ольгу Михайловну Соловьёву, она дружила с кузиной Александрой Андреевной Блок, матерью Александра Блока, «аргонавты» получали рукописные стихи Александра Блока и восхищались ими.
Переписка Андрея Белого с Александром Блоком началась до личного их знакомства. И поклонение Софии, вечному Женскому Началу, Вечной Женственности, как воплощению Истины, Добра и Красоты, отразилось в этой переписке и в стихах, которые они сочиняли. «Красота спасёт мир», – сказал Достоевский, а Владимир Соловьёв пошёл чуть дальше и написал: «В конце Вечная красота будет плодотворна, и из неё выйдет спасение мира». «Знайте же: Вечная Женственность ныне / В теле нетленном на землю идёт», – писал Владимир Соловьёв в одном из своих стихотворений. И эта тема плотно захватила двух юных поэтов. Александр Блок поклонялся Вечной Женственности в сборнике «Стихи о Прекрасной Даме». Андрей Белый выразил своё поклонение Софии, случайно увидев московскую красавицу Маргариту Кирилловну Морозову (1873–1958), которая тут же покорила его, и он провозгласил её своей Музой. Если в письмах к ней Андрей Белый признался, что Маргарита Кирилловна – это воплощение Души мира, Софии Премудрости Божией, символ Лучесветной Подруги, Подруги Светлых путей, то ничего нет удивительного в том, что она – «Моя сказка, мое счастье!». И подпись – «Ваш рыцарь». Всё это ещё юношеское, созданное под давлением прочитанных и услышанных авторитетов.
1903 год был трагическим для Андрея Белого: сначала умер Михаил Сергеевич Соловьёв, потом, не перенеся его смерти, застрелилась его жена, Ольга Михайловна Соловьёва, а через несколько месяцев умер Николай Васильевич Бугаев. Только что Борис Бугаев получил диплом об окончании университета, как на следующий день, ночью с 28 на 29 мая, наступила смерть отца. Мать была на даче. Первые хлопоты по погребению выпали на долю сына. Потом Андрей Белый на целое лето уехал в Серебряный Колодезь, где и подготовил свой первый поэтический сборник – «Золото в лазури», вышедший в марте 1904 года. Другие заботы охватили Андрея Белого, нужно было содержать дом, мать.