История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
После 1917 года, потеряв Анну Тургеневу как супругу, Андрей Белый сблизился с Клавдией Николаевной Васильевой, в трудные дни жил в доме своих друзей, а вернувшись в конце 1923 года из-за границы, он снова был покорён Клавдией Николаевной. Через несколько лет она стала его женой.
В последние годы самыми значительными художественными произведениями Андрея Белого были роман «Москва», состоящий из трех частей: «Московский чудак», «Москва под ударом» (М., 1926) и «Маски» (М., 1932), и увлекательные мемуары «На рубеже двух столетий» (М., 1930), «Начало века» (М.; Л., 1933), «Между двух революций» (Л., 1934).
Умер от солнечного удара, полученного в Крыму, в любимом Коктебеле, в 1934 году.
Белый А. Собр. соч.: В 6 т. М., 2003–2005.
Воспоминания об Андрее Белом. М., 1995.
Дёмин В. Андрей Белый. М., 2007.
Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988.
Часть шестая. Русская литература 30-х годов
В процитированном письме писателей о М. Шолохове, при всём его положительном пафосе, чувствовались всё те же напостовские нотки, грубый, прямолинейный стиль, всё тот же набор слов – «классовые противники», «враги пролетарской литературы». Хотя «На посту» был уже расформирован, Семён Родов как главный «проработчик» всех оппонентов снят с должности, тут же возник новый журнал – «На литературном посту», суть его осталась всё та же: во главе журнала встал тот же Леопольд Авербах, в редколлегию во шли Б. Волин, Ю. Либединский, М. Ольминский, Ф. Раскольников. Тон полемики стал чуть-чуть другой, помягче, тоньше, но пафос критики остался таким же, как и в журнале «На посту».
Не было ничего удивительного в том, что разразился Александр Воронский саркастическим фельетоном при возникновении нового журнала «На литературном посту», который тут же заявил, что «Карфаген должен быть разрушен» – то есть Воронский и его журнал «Красная новь». В статье «Мистер Бритлинг пьёт чашу до дна» Воронский писал: «Из грозовых филиппик Авербаха следует, что хотя я и Карфаген, но занимаюсь «сентиментальным пустословием», клевещу и потерял «всякое чутьё и такт». И Воронский обрушивает на Авербаха факты передержек, мелочной завистливости и злобной клеветы. «Это ваша беда и ваше несчастье, – писал Воронский. – Почему об Авербахе и его сочинениях? Мелкотравчаты и убоги его наскоки, скучно рыться во всех этих измышлениях и благоглупостях. Но, во-первых, Авербахи – не случайность. Он – из молодых, да ранний. Нам примелькались уже эти фигуры вострых, преуспевающих, всюду поспевающих, неугомонных юношей, самоуверенных и самонадеянных до самозабвения, ни в чём не сомневающихся, никогда не ошибающихся. Разумеется, они клянутся ленинизмом, разумеется, они на иоту никогда не отступают от тезисов. В нашей сложной, пёстрой жизни их вострота подчас принимает поистине зловещий оттенок. Лёгкость и немудрость конкурируют с готовностью передёрнуть, исказить, сочинить, выдумать. Они уверены, что бумага всё стерпит, оттого такая прыткость, развязность тона. Они метят в Катоны, но мы-то знаем, что в них больше от Хлестакова и Ноздрёва. Одно они усвоили твёрдо: клевещи, от клеветы всегда что-нибудь останется… В журнальчике «На литературном посту» наряду с Авербахами, Арго, Романами встречаются и нарком А.В. Луначарский, Ольминский. Пусть их статьи не схожи со стилем авербаховских сочинений, но их фамилиями прикрываются изделия этих юрких и прытких публицистов.
Вот почему приходится заниматься даже Авербахами» (Мистер Бритлинг пьёт чашу до дна // Круг. 1927. С. 12–18).
В марте 1927 года состоялось расширенное заседание коллегии Отдела печати ЦК ВКП(б), на котором обсуждалось положение в журнале «Красная новь». С докладом выступил А.К. Воронский, рассказавший о том, что он напечатал за последние полтора года в журнале: роман «Дело Артамоновых» и широкое повествование «Сорок лет» Максима Горького, «Разин Степан» Алексея Чапыгина, роман «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого, рассказы Всеволода Иванова, «Дневник Кости Рябцева» Николая Огнева, роман «Колокола» Ивана Евдокимова, повесть «Жилой дом» Глеба Алексеева, рассказы Пантелеймона Романова, Владимира Лидина, повесть «Растратчики» Валентина Катаева. «Я спокойно могу заявить, что этот материал, если бы попал в руки любого редактора, любящего искусство, был бы использован не менее энергично, чем это сделано мной», – заявил на заседании Воронский. Докладчик полемизирует с Н. Бухариным, упрекавшим журнал в том, что в стихах чаще всего «преподаётся блинная идеология и есенинщина», однако редакция журнала принимает Есенина «отселе и доселе», принимает его таким, каким он был. Н. Бухарин упрекал журнал за то, что он не ведёт борьбу с национальной ограниченностью. Это тоже неправильно. Воронский напоминает собравшимся, что в своих статьях и очерках о Пильняке, о Есенине, о Клычкове, о сменовеховцах он «серьёзно хлестал эту ограниченность».
«Перехожу к отделу «Литературные края», – продолжает докладчик. – Этот отдел для настоящего собрания самый жгучий. Я вёл борьбу против напостовцев и скажу сейчас, что и буду её вести, пока не установятся нормальные отношения у меня с товарищами напостовцами… Я обороняюсь и иногда довольно свирепо, но в драке иначе нельзя… Как же, например, пройти мимо последних номеров «На литературном посту»? Нужно отвечать, и отвечать я буду…» (Воронский А.К. Мистер Бритлинг пьёт чашу до дна. М., 1927. С. 227–228).
Но Отдел печати ЦК ВКП(б), заслушав оппонентов в лице С. Гусева, Сорина, Кнорина, Ф. Раскольникова и других выступавших на совещании, принял решение ввести в редколлегию журнала Фриче, Раскольникова, Васильевского. Однако А. Воронский отказался работать в журнале «Красная новь», и со второй половины 1927 года Воронский в работе журнала не принимал участия.
С каждым годом положение в современной русской литературе ухудшалось. Подвергались острой критике произведения Корнея Чуковского, Алексея Толстого, Михаила Пришвина, Сергея Сергеева-Ценского, Вячеслава Шишкова, Михаила Булгакова, Андрея Платонова… Свирепствовала цензура, острее и чётче в напостовском духе стали выступать идеологические работники ЦК ВКП(б).
Не решилась печатать продолжение «Тихого Дона» редакция «Октября», сняли все пьесы Михаила Булгакова, остро прозвучала критика Авербаха по адресу А.М. Горького, Алексей Толстой обращается к Горькому с просьбой защитить от поругания одну из запрещённых цензурой повестей Вячеслава Шишкова, Александр Фадеев резко осудил повесть-очерк «Впрок» Андрея Платонова…
С ежегодными приездами А.М. Горького с 1928 по 1931 год положение несколько упростилось, по-прежнему налитпостовцы боролись за гегемонию пролетарской литературы, устраивали острые дискуссии в журналах и газетах, созывали конференции, выступали с докладами, выступали с критикой Плеханова, выдвигали собственные тезисы, которые должны были быть обязательными. В одной из передовых журнала «На литературном посту» редакция заявляла: «Мы вовсе не поставили в дальний угол нашу, столь популярную у наших противников, напостовскую дубинку. Она, к нашему великому удовольствию, всегда с нами» (1929. № 14. С. 5).
Мелкая, грубая напостовская дубинка решительно надоела руководству страны, начавшему очищаться от Троцкого и троцкистов. И в этом отношении Горький не раз выступал в печати со своими предложениями объединить все современные литературные силы в единый Союз писателей с единым уставом общедемократических установлений в духе Постановления ЦК ВКП(б) 1925 года, где предоставлена возможность писать по-своему, допускается разница в стилях и литературных направлениях, но считается необходимым признавать советскую власть и борьбу за социализм всего советского народа.
Об этом мечтали Александр Серафимович и многие другие, которым надоели эти литературные схватки из-за пустяков, из-за желания, чтобы единая пролетарская литература господствовала на литературном фронте. В сущности, пролетарская литература давала только первые слабые ростки: ведь Шолохов – это не пролетарская литература. Споры, полемика захватили литературное движение. И повсюду у власти – молодые «фигуры вострых, преуспевающих». Авербах, Безыменский, Шкловский, Лелевич, Осип Брик, Юрий Либединский, Михаил Голодный, Зонин, Вардин, Чужак, Арватов, Корнелий Зелинский и многие другие полностью были на стороне Троцкого, Каменева, Зиновьева, Радека, разрушителей России.