История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Роман «Сахарный немец» привлёк внимание критики и читателей. В книге воспоминаний «Несгораемые слова» Николай Любимов писал: «У Клычкова всё было особенное, всё самобытное: от писательского почерка до манеры одеваться. Когда Клычков шёл по улице, «на нём нельзя было не остановить взгляда. Только ему могла идти его «летняя форма одежды»: выглядывавшая из-под пиджака, обычно синяя косоворотка и шляпа, из-под которой выбивались чёрные волосы, шляпа и косоворотка не создавали кричащего разнобоя. У Клычкова это воспринималось именно как сочетание, хотя и несколько странное. Оригинальность манеры одеваться соответствовала оригинальности его внешнего облика. Черты лица его были крупны, резки, но правильны. Посмотришь на него да послушаешь окающий его говор – ну, ясное дело: русский мужик, смекалистый, толковый, речистый, грамотей, книгочей, с хитрецой, себе на уме, работящий, но и бутылке не враг… В горделивой посадке головы
В 1925 году роман «Сахарный немец» С. Клычков послал в Италию А.М. Горькому, который 31 марта 1925 года написал подробное письмо о достоинствах и недостатках романа, прочитав его «с великим интересом». О романе сразу стали говорить критики. В бюллетене Гиза была помещена рецензия, которая возмутила А.М. Горького, на что он откликнулся в письме своему секретарю П.П. Крючкову: «Писательское умение Клычкова, его великолепный образный язык, мастерское изображение человека и природы – достаточно хорошо известны, так же, как известны и все его недостатки. Роман «Сахарный немец», переиздаваемый «Федерацией», является первым прозаическим произведением Клычкова. В нём с большим лирическим напряжением показана гибель прочного мужицкого психологического и бытового уклада в столкновении с ужасами империалистической войны. Герой романа Зайчик, мирный, добрый человек и мечтатель, попадает на фронт. Он вынужден идти сам и посылать других на убийство – и это медленно, но верно опустошает его. В книге наряду с фронтом показана и деревня, родина Зайчика. Однако фронтовая часть производит более сильное впечатление своим реализмом, ярким и чётким изображением солдатской и денщицкой жизни, окопного и блиндажного быта. Читается роман с большим интересом» (Архив А.М. Горького. Т. XIV. С. 463).
В 1926 году в журнале «Новый мир» (№ 1. С. 3–9) опубликован роман «Чертухинский балакирь», а в журнале «Молодая гвардия» за 1927 год (№ 9—12) – роман «Князь мира», которые поставили С. Клычкова в ряд из самых талантливых прозаиков в новой России. А.В. Луначарский в статье «Литературный год» писал: «Приходится признать большое художественное достоинство за такими произведениями, как «Братья» Федина и «Неразменный рубль» Клычкова. Само собой разумеется, попутнический роман сводится не только к этим двум произведениям. Я называю их потому, что в художественном отношении и по глубине анализа некоторых явлений нынешнего времени у Федина и прошлого – у Клычкова эти романы мне кажутся самыми замечательными и такими, которые, несомненно, войдут прочно в нашу литературу» (Красная панорама. 1929. № 1).
А. Воронский отметил, что «Чертухинский балакирь» – «произведение большой общественной значимости» (Мистер Бритлинг пьёт чашу до дна: Сб. М., 1927. С. 120).
Но совсем по-другому думали законодатели литературной моды – рапповцы-налитпостовцы: В. Фриче, Г. Лелевич, О. Бескин и другие назвали С. Клычкова «Баяном реакционного прошлого». Если в «Чертухинском балакире» С. Клычков заглянул в события конца XIX века, то в романе «Князь мира» он ушёл в исторические события, полные вранья и сказок, как раз накануне отмены крепостного права. Мол, порой не веришь в рассказанное, но тут же возникает рассказчик, от имени которого ведётся повествование, и всё становится ясно. Слишком часто критики упрекали всех, кто уходил в прошлое. Но и в этом романе – много живых действующих лиц. Особенно ярко Клычков изобразил барыню Рысачиху, вдову майора Рысакова, имевшую четыреста крепостных душ, с которыми она расправлялась, как известная Салтычиха. Постельная девка Алёнушка по своей бесхитростности и простоте, сонная, забеременела от майора, который вроде бы в шутку её «тилискал». Барыня приказывает ей выйти замуж за страшного Хомку. Лукерью выпороли так, что она умерла. Хомку убил Буркан, который любил Алёнушку, а Алёнушка повесилась. А узнав про все эти несчастья, Раиса Васильевна в то же утро согласилась стать женой князя Копыто, а князь попросил Рысачиху исполнить его любимую песню. Страшны в своём бесчувствии и жестокости владельцы крепостных, и Клычков беспощадно их разоблачает: «Словом, когда-то и в самом деле словно царица, Рысачиха стала помахивать на заправскую ведьму» (Там же. С. 559–622). Но критики не угомонились, разоблачая художника как кулацкого писателя. С. Клычков попытался бороться, написал две статьи: «Свирепый недуг» и «О зайце, зажигающем спички», но всё напрасно – пятно антисоветчика плотно легло на его биографию.
Однажды в кругу друзей и коллег С. Липкин прочитал несколько стихотворений. С. Клычков тут же неожиданно сказал: «Еврей не может быть русским поэтом.
Клюев: Проснись, Сергулька, рядом с тобой – Мондельштам (именно так, через о).
Клычков: Мандельштам – исключение, люблю Осипа крепко, ценю его, не то что Пастернака, тот – спичечный коробок без спичек» (Липкин С.И. Из книги «Квадрига» // Николай Клюев глазами современников. СПб., 2005. С. 210–211).
Несколько ярких эпизодов рассказала в своих воспоминаниях В.Н. Горбачёва, вторая жена С. Клычкова: «28 октября 1933 года. Сегодня отнёс Сергей статью в «Известия» о колхозе и мужицкой зажиточности, и – мучается, и – не понимает, верен ли этот шаг (для души и для его неподкупной незапятнанности). С одной стороны, он видит и видел в колхозе множество действительно хорошего, с другой стороны, сытая Русь ещё только сказка – Ахламонное царство, – и писать о колхозной сытости не есть ли измена? «Измена? – спрашиваю я, невольно поддаваясь его тревоге. – Но чему? Голодной Руси, которая выползла на площади и закоулки Москвы просить милостыню? Только!» (Записи разных лет // Новый мир. 1989. № 9. С. 213).
В «Записях разных лет» В.Н. Горбачёва упоминает многих действующих лиц того времени. Зимой 1930/31 г. С. Клычков с трудом переживал «глупые газетные нападки», они доводили до того, что «он – как лось в клетке» в раздражении метался в маленькой комнате, потом садился на диван и стонал, как мокрый галчонок: «Я совсем больной», а потом брался за перо и сочинял: «Слава Богу, что нас двое, что нас двое здесь с тобой, я с дубиной у порога, ты с лампадой голубой» (стихи были опубликованы в Париже в 1985 году. – В. П.). В этих «Записях» даны характеристики – «пьяненького» Владимира Кириллова, Николая Клюева, «удивительный конгломерат искренности и позы, ханжества и настоящей любви к древнему благочестию, к старой прекрасной Руси», Осипа Мандельштама, «удивительное сочетание обыденного и торжественно-напыщенного, от французской классики, соединение одесского жаргона («сбондили»!) с утончённостью европейца и с трогательным чисто еврейским порывом к «русской натуре», Павла Васильева, «кудрявый гибкий высокий юноша, тоненький с маленькими глазами и большим ртом».
В.Н. Горбачёва, прожив с Клычковым восемь лет, уверена в своих впечатлениях: «Клычков никогда не был в душе ни мракобесом, ни контрреволюционером. Был плоть от плоти русского народа. Жил в туманной сказке, а не в политике, в которую его насильно вовлекали критики, делая из него кулацкое пугало. Погиб напрасно, погубив и свой могучий стихийный талант. Как он говорил: «Попал под колесо истории». Как художник не высказался и не раскрылся. «Замыслов у меня – на триста лет». «Писать – некогда». Боже мой, мне ли не знать, какие у него были возможности! Вот подлинная трагедия» (Клычков С.: переписка, сочинения, материалы к биографии // Новый мир. 1989. № 9. С. 217).
По лживому доносу Сергея Клычкова объявили участником контрреволюционного заговора и взяли под арест, 8 октября 1937 года осудили и в тот же день расстреляли. Реабилитирован по недоказанности преступления.
Клычков С. В гостях у журавлей. М., 1985.
Клычков С. Чертухинский балакирь. Романы. М., 1988.
Клычков С. Переписка. Сочинения. Материалы к биографии // Новый мир. 1989. № 9.
Александр Иванович Куприн
(26 августа (7 сентября) 1870 – 25 августа 1938)
Родился в августе 1870 года в небогатой дворянской семье коллежского регистратора Ивана Ивановича Куприна (1834–1871) и Любови Александровны (1839–1910), в девичестве носившей фамилию древних татарских князей Кулунчаковых. Иван Иванович скончался от холеры, оставив двух дочерей и Александра на попечение матери, имевшей на содержание скудные средства.
В статье «Родина», опубликованной в парижской «Русской газете» 25 декабря 1924 года, А. Куприн писал: «С трёхлетнего возраста до двадцатилетнего я – москвич. Летом каждый год наша семья уезжала на дачу в Петровский парк, в Химки, в Богородское, в Петровско-Разумовское, в Раменское, в Сокольники. И, живя в зелени, я так страстно тосковал по камням Москвы, что настоятельнейшею потребностью, которую безмолвно и чутко понимала моя мать, – было для меня хоть раз в неделю побывать в городе, потолкаться по его жарким, пыльным улицам, понюхать его известку, горячий асфальт и малярную краску, послушать его железный и каменный грохот» (Голос оттуда. 1919–1934. М., 1999. С. 21).