История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
В 1930 г. в моём политическом сознании и социальном самочувствии наступает большая депрессия. Социальной подоплёкой этой депрессии является ликвидация кулачества как класса. Моё восприятие этого процесса выражено в стихотворении «Холодная весна», прилагаемом к настоящему протоколу допроса и написанном летом 1932 г. после моего возвращения из Крыма. К этому времени у меня возникает чувство социальной загнанности, которое усугубляется и обостряется рядом столкновений личного и общественно-литературного порядка…» (Цит. по: Шенталинский В. Рабы свободы в литературных архивах КГБ. М., 1995. С. 232–233).
Вот это стихотворение полностью:
Холодная весна. Бесхлебный, робкий Крым.Как был при Врангеле, такой же виноватый,Комочки на земле, на рубищах заплаты,Всё тот же кисленький, кусающийся дым.Всё так же хороша рассеянная даль,Деревья, почками набухшие на малость,Стоят как пришлые, и вызывает жалостьПасхальной глупостью украшенный миндаль.Природа своего не узнаёт лица.И тени страшные Украйны и Кубани —На войлочной земле голодные крестьянеКалитку стерегут, не трогая кольца.Мандельштам написал о том, что видел собственными глазами, и не скрывает своего впечатления от страшных картин увиденного.
Но вернёмся к хронологическому порядку повествования. Сначала о полемике О. Мандельштама против символистов и о своих творческих раздумьях. В 1919 году О. Мандельштам написал статью «Утро акмеизма», в которой поддерживает тезисы Н. Гумилёва о гибели символизма, отказавшегося от реальности (Мандельштам О. Собр. соч. Т. 2. Нью-Йорк, 1971. С. 324). В статье «О природе слова» (1921–1922) О. Мандельштам продолжает развенчивать ос новоположников символизма: «Положение Бальмонта в России – это иностранное представительство от несуществующей фонетической державы, редкий случай типичного перевода без оригинала. Хотя Бальмонт и москвич, между ним и Россией лежит океан. Это поэт совершенно чужой русской поэзии…» (Проза поэта.
С. 201). Поэт не должен быть выше общества, писал Мандельштам в статье о Вийоне (Аполлон. 1913. № 4).
В статье «О собеседнике» О. Мандельштам продолжает выступать против символизма (Аполлон. 1913. № 2). И наконец, вступает в полемику в альманахе «Дракон» (1921), в котором (споры остались позади, наступило новое время) были напечатаны как акмеисты Гумилёв, Мандельштам, Георгий Иванов, так и символисты Александр Блок, Андрей Белый, Фёдор Сологуб. Альманах завершается статьёй Мандельштама «Слово и культура», в которой выражено и отношение к революции: «Социальные различия и классовые противоположности бледнеют перед разделением ныне людей на друзей и врагов слова… Отделение культуры от государства – наиболее значительное событие нашей революции. Процесс обмирщения государственности не остановился на отделении церкви от государства, как его понимала французская революция. Социальный переворот принёс более глубокую секуляризацию. Государство проявляет к культуре то своеобразное отношение, которое лучше всего передаёт термин терпимость. Но в то же время намечается и органический тип новых взаимоотношений, связывающий государство с культурой наподобие того, как удельные князья были связаны с монастырями. Князья держали монастыри для совета. Этим всё сказано» (Проза поэта. С. 184).
В это время Осип Мандельштам женился на двадцатилетней Надежде Хазиной, дочери присяжного поверенного при Киевском окружном суде, девушке образованной, начитанной, современной. Через много лет в своих воспоминаниях о Мандельштаме она написала просто: сблизилась, «сошлась» с Осипом, зарегистрировались в загсе, но документы о браке тут же потеряли. Жизнь у них была не простой, Осип увлекался женщинами, порой у них возникали конфликты. Осип ушёл к Ольге, Надежда хотела уйти к Т. Мимолётность уходила, и брак возобновлялся с новой силой, но Надежда Яковлевна детей не хотела иметь (См.: Мандельштам Н. Воспоминания. М., 1999. Мандельштам Н. Вторая книга. М., 1999). И оба вновь отдавались искусству. О. Мандельштам внимательно всматривался в текущую русскую литературу, писал о Хлебникове, Северянине, о Блоке, многое пугало его в новаторских поисках. О Северянине он писал: «Чудовищные неологизмы и по-видимому экзотически обаятельные для автора иностранные слова пестрят в его обиходе. Не чувствуя законов русского языка, не слыша, как растёт и прозябает слово, он предпочитает словам живым слова отпавшие, или отжившие, или не вошедшие в него» (Собр. соч. Т. 2. Нью-Йорк, 1971. С. 83). В статье о Блоке О. Мандельштам подчеркнул, что Блока тянет «домашнее, русское, провинциальное»: «В литературном отношении Блок был просвещённый консерватор.
Во всём, что касалось вопросов стиля, ритмики, образности, он был удивительно осторожен: ни одного открытого разрыва с прошлым. Представляя себе Блока как новатора в литературе, вспоминаешь английского лорда, с большим тактом проводящего новый билль в палате» (Там же. С. 273. Статья была напечатана в 1922 году в журнале «Россия» И. Лежнева). Анализируя поэму Блока «Кармен», О. Мандельштам пишет: «Тяжёлый трехдольник Некрасова был для него величав, как «Труды и дни» Гесиода. Семиструнная гитара, подруга Аполлона Григорьева, была для него не менее священна, нежели клссическая лира. Он подхватил цыганский романс и сделал его языком всенародной страсти… Он жадно расширял и углублял свой внутренний мир во времени, подобно тому, как барсук роется в земле, устраивая своё жилище, прокладывая для него два выхода» (О поэзии. М., 1928. С. 59). В это же время О. Мандельштам выделял в ряду символистов Вячеслава Иванова, считая его более народным и доступным, чем другие русские символисты. Внимательно изучал поэзию В. Хлебникова, который «возится со словами, как крот, – между тем он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие» (Проза поэта. С. 197).
Второй сборник стихотворений Tristia («Скорбные песни», так называлась книга сосланного из Рима Публия Овидия Назона (43 до н. э. – ок. 18 н. э.), стихи 1916–1921 годов, вышли в Германии без ведома автора, собрал их и издал известный поэт Михаил Кузмин). Н.Н. Пунин в рецензии на сборник Мандельштама утверждал, что здесь отразилось поэтическое сознание, «когда свет предыдущего дня, приведший однажды мир в порядок, погас» (Жизнь искусства. 1922. 17 октября).
«Прославим, братья, сумерки свободы, – / Великий сумеречный год… / Восходишь ты в глухие годы / О солнце, судия, народ», – писал О. Мандельштам в мае 1918 года.
«О, этот воздух, смутно пьяный, / На черной площади Кремля! / Качают шаткий «мир» смутьяны, / Тревожно пахнут тополя», – и в этом стихотворении Мандельштам беспокоится о том, что закрываются «запечатанные соборы», Успенский, Благовещенский, «Архангельский и Воскресенья», но чувствуется, что «Повсюду скрытое горенье, / В кувшинах спрятанный огонь…» (Мандельштам О. Избранное. СПб.: Паритет. 2008. С. 91).
О. Мандельштам протестует против всего античеловеческого, против слома устройства обычной жизни, со всеми её достоинствами и недостатками, уж так сложилась жизнь, ломка её – бьёт по сердцу человека, нарушая его права.
В 1928 году у О. Мандельштама вышел сборник «Стихотворения», куда вошли стихи из сборника Tristia, цикл стихотворений «1921–1925», новые стихотворения.
«Стихотворения» не вышли бы, если бы не помощь Н.И. Бухарина. «Всеми просветами в своей жизни О. М. обязан Бухарину, – писала Н. Мандельштам. – Книга стихов 28-го года никогда бы не вышла без активного вмешательства Николая Ивановича, который привлёк на свою сторону ещё и Кирова. Путешествие в Армению, квартира, пайки, договора на последующие издания, не осуществленные, но хотя бы оплаченные, что очень существенно, так как О. М. брали измором, не допуская ни к какой работе, – все это дело рук Бухарина. Его последний дар – переезд из Чердыни в Воронеж… О. М. случайно узнал на улице про предполагаемый расстрел пяти стариков и в дикой ярости метался по Москве, требуя отмены приговора… Приговор отменили, и Николай Иванович (Бухарин. – В. П.) сообщил об этом телеграммой в Ялту, куда О. М., исчерпав все свои доводы, приехал ко мне» (Воспоминания. С. 134–135).
В 1928 году в Ленинграде выходит сборник статей «О поэзии».
В 1925 году в Ленинграде выходит автобиографическая повесть «Шум времени», и там же в 1928 году – повесть «Египетская марка». Мандельштам занимается переводами с иностранных языков. Сложилась такая литературная обстановка, когда честную и объективную прозу и поэзию невозможно стало писать, а главное – печатать. В ноябре 1933 года О. Мандельштам написал стихотворение о Сталине как виновнике подобной обстановки и читал его в широких кругах литературной общественности.