История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Петелин Виктор Васильевич

Хлебников В. Собр. произведений: В 5 т. Сост. и предисл. Ю. Тынянов. М., 1928–1933.

Хлебников В. Стихотворения. Поэмы. Драмы. Проза. Сост. и предисл. Р. Дуганов. М., 1986.

Валерий Яковлевич Брюсов

^{(1 (13) декабря 1873 – 9 октября 1924)}

Родился в купеческой семье как со стороны отца (Кузьма Андреевич Брюсов (1817–1891), крепостной крестьянин, заплатил немалую сумму за волю и держал торговлю пробками в Москве), так и со стороны матери (её отец, Александр Яковлевич Бакулин (1813–1894), сын купца, занимался торговлей, арендовал имения, писал басни, занимался с внуком основами стихосложения, признавал великими только трёх писателей – Державина, Пушкина и Крылова).

Отец, Я.К. Брюсов (1848–1907), помогал отцу в торговых делах, ничем определённо не занимался, слушал лекции в Петровской сельскохозяйственной академии, писал стихи, переводил с иностранных языков.

Валерий

Яковлевич получил хорошее домашнее образование, знал древние языки, почти все европейские, превоходно знал европейскую литературу, особенно французскую. В гимназию Ф.И. Креймана поступил сразу во второй класс, учился до 1889 года, потом, в 1890 году, перешёл в гимназию Л.И. Поливанова, окончив её в 1893 году. В это время Брюсов живёт полной жизнью, пишет стихи, редактирует вместе со своим одноклассником В.К. Станюковичем газету «Листок V класса», публикует «Письмо в редакцию» детского журнала «Задушевное слово» (1884. № 16), увлекается Еленой Андреевной Красковой, изучает философию (Спинозу, Лейбница), позже окунулся во французскую поэзию и был покорен её шармом и многообразием форм. И сотни, тысячи стихотворений были написаны в эти годы, особенно много любовных стихотворений было посвящено Елене Красковой. В 1893 году Брюсов поступил на отделение классической филологии Московского университета, потом перешёл на историческое, окончив университет одним из первых в 1899 году. Это был уже сложившийся учёный, превосходный поэт и прозаик, отличный переводчик с иностранных языков. Увлекшись в начале 90-х годов ХIХ века французскими символистами, Брюсов издаёт три тоненькие книжки. Выпущенные под разными названиями и подписанные разными фамилиями, суть они сохраняли, все три можно было озаглавить, как и первую книжку, «Русские символисты».

Во французской литературе обозначилась смена эпох, импрессионизм расцветал, бурно развивался символизм, выходили книги, писались манифесты и трактаты. И, внутренне готовый к этим переменам, Брюсов в «Дневнике» записывает, что он полностью принимает символизм, декадентство – это «путеводная звезда в тумане», и он непременно станет вождём этого течения в искусстве, способным загипнотизировать читателя, выражая «тонкие, едва уловимые настроения», давая «поэзию оттенков», противопоставляя её «прежней поэзии красок». На первых порах Брюсов высказывает много спорного, непродуманного, сомнительного. В появившихся рецензиях на три поэтических сборничка критики высказали немало справедливых упрёков. «Символизм располагает обращаться к чувствам и настроениям современного человека, но отсюда не следует, чтобы всякое подобное произведение было символическим», – писал юный Валерий Брюсов. Рецензент журнала «Русское обозрение» (1895. № 9) убедительно возражает против такого скороспелого толкования символизма: «Нам не думается, чтобы всеми перечисленными признаками разновидностей символизма обусловилось точное и правильное понятие о нем». Особенно обидной была рецензия на третий сборник, «Русские символисты», в котором есть не только пародийное истолкование, но высказаны были и дельные мысли. В «Вестнике Европы» Вл. С. (Владимир Соловьёв. – В. П.) «увлекся желанием позабавить публику, что повело его к ряду острот сомнительной ценности и к умышленному искажению смысла стихотворений… На этом мы и покончим и не будем разбирать других заметок, потому что они… представляют из себя простые перепечатки из других газет и журналов или бездоказательные насмешки и осуждения; ведь не обязаны же мы спорить со всяким, кто станет на большой дороге и начнет произносить бранные слова». На критические рецензии сборников «Русские символисты» В. Брюсов, скрывшийся под псевдонимом, ответил острой статьей «Зоилам и Аристархам», предъявив обвинение в «такой беспощадной критике со стороны и мелких и крупных журналов» (Сочинения: В 2 т. М., 1987. С. 36).

Страсть его к литературе всё возрастала, вспоминал Брюсов: «Беспрестанно начинал я новые произведения. Я писал стихи, так много, что скоро исписал всю толстую тетрадь Poesie, подаренную мне. Я перепробовал все формы – сонеты, терцины, октавы, триолеты, рондо, все размеры. Я писал драмы, рассказы, романы… Каждый день увлекал меня все дальше. На пути в гимназию я обдумывал новые произведения, вечером, вместо того, чтобы учить уроки, я писал… У меня набирались громадные пакеты списанной бумаги» (Из моей жизни. М., 1927. С. 35).

Так было не только по дороге в гимназию, но так было и всю жизнь. Стоило появиться статье Льва Толстого «Что такое искусство?», как Валерий Брюсов тут же обнаружил у себя в дневнике почти такую же запись, как и у Толстого: Брюсов тоже рассматривал искусство как «средство общения».

Одна за другой выходят книги В. Брюсова: «Chefs d’ceuvre» (Шедевры. М., 1895), «Me eum esse» (Это – я. М., 1897), полные эротических, декадентских, эгоистических мотивов, встреченные читателями и критикой резко отрицательно. Немало думал Валерий Брюсов над этими отрицательными рецензиями. И написал брошюру «Об искусстве» (М., 1899), в которой подвёл итоги своих воззрений на искусство. Он только что перевёл новую книгу Поля Верхарна, хорошо знает Метерлинка, сонеты Маларме, блистательного Теофиля Готье, он знает современную классическую литературу. С раннего детства ему близки размышления о сути искусства. Много общих настроений сменилось в его душе, а от некоторых ему уже пришлось отказаться. Что ж такое искусство? Прежде всего искусство должно быть свободным выражением души художника. Никто не властен над художником. Мелькают мгновения жизни. Каждое мгновение неповторимо. «Мгновения отходят в могилу без надежды воскреснуть, – писал В. Брюсов. – Задача искусства – сохранить для времени, воплотить это мгновение, это мимоидущее. Художник пересказывает свои настроения; его постоянная цель раскрыть другим свою душу. Человек умирает, его душа,

не подвластная разрушению, ускользает и живет иной жизнью. Но если умерший был художник, если он затаил свою жизнь в звуках, красках или словах, – душа его, все та же, жива и для земли, для всего человечества.

Кто дерзает быть художником, должен найти себя, стать самим собою… Кто дерзает быть художником, должен быть искренним – всегда без предела. Все настроения равноценны в искусстве, ибо ни одно не повторится; каждое дорого уже потому, что оно единственное. Душа по своей сущности не знает зла. Чем яснее кто поймет свою душу, тем чище и возвышеннее будут его думы и чувства…» (Из моей жизни. С. 39).

Свобода личности и талант – вот главное в искусстве.

28 сентября 1897 года Валерий Брюсов отважно женится на гувернантке дома Иоанне Матвеевне Рунт, внимательно и чутко следившей за его творчеством и ставшей помощницей в его творческих делах. После смерти В.Я. Брюсова она ещё немало лет была издательницей его произведений и хранительницей его архива.

Брюсов в эти годы побывал в Германии, в Крыму (впервые его стихи и переводы были напечатаны в газете «Южное обозрение»), познакомился с И.А. Буниным, П.И. Бартеневым, стал у него работать в журнале «Русский архив». Поэт тщательно изучает биографию и творчество Фёдора Тютчева, творчество Пушкина, входит в мир литературоведческих интересов, знакомится с литературоведами и историками литературы С.А. Венгеровым, В.И. Саитовым, Н.О. Лернером, В.В. Каллашем, становится интересным собеседником «старших» символистов Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус, Н.М. Минского, Ф.К. Сологуба, К.М. Фофанова, К.К. Случевского. А с К. Бальмонтом и И. Каневским Брюсов просто подружился и многое взял из их размышлений и суждений о тайне музыки стиха и глубине замысла в поэтическом произведении.

И постоянно публикует свои стихотворения, рассказы. Брюсов увлекается спиритизмом, входящим в моду в России, печатает заметки о спиритизме, открывает свои «среды» и бывает на приемах у единомышленников. А с организацией нового издательства «Скорпион» становится одним из руководителей (хозяин издательства – С.А. Поляков), редактирует альманах «Северные цветы». В «Скорпионе» выходит новая книга Валерия Брюсова Tertia vigilia (Третья стража. М., 1900). С организацией издательства и альманаха «Северные цветы», выпуском книги Валерия Брюсова, как считают биографы и исследователи, «символизм заявил о себе как о целостном и самостоятельном литературном направлении» (Русские писатели. М., 1989. Т. 1. С. 334). Затем Брюсов стал редактором журнала «Весы», в журнале появилось и десятки новых стихотворений и статей. Там же извещалось о том, что молодой поэт Борис Бугаев, успевший познакомиться с Д. Мережковским и З. Гиппиус и побывавший на одной из «сред» В. Брюсова, работает над интересным символическим произведением. Вскоре в журнале «Весы» была опубликована «Симфония» (2-я, драматическая) (М.: Скорпион, 1902). Затем в «Скорпионе» были опубликованы произведения Константина Бальмонта, Валерия Брюсова, Андрея Белого, Александра Блока, Фёдора Сологуба, Вячеслава Иванова, Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус и многих других писателей, без которых невозможно было представить себе русскую литературу начала ХХ века. Надо отдать должное Сергею Александровичу Полякову, он не вмешивался в творческий процесс, он был хозяином, журнал был бесприбыльным, но авторы получали гонорары за опубликованные произведения, а сам он был совладельцем фабрики «Знаменская мануфактура», полиглотом, литератором-переводчиком, а главное – московским капиталистом и меценатом. В это время Борис Бугаев стал Андреем Белым, подписавшись этим псевдонимом под публикацией своей первой «Симфонии».

Запомнился портрет Валерия Брюсова в воспоминаниях Андрея Белого, когда они впервые увиделись в квартире М.О. Соловьёвой, где часто встречались символисты начала века: «Пятого декабря 1901 года я встретился с Брюсовым. У меня сидел Петровский, когда я получил листок от О.М. Соловьёвой: «У нас – В.Я. Брюсов: ждем вас»; позвонился, входим; и – вижу, за чайным столом – крепкий, скуластый и густобровый брюнет с большим лбом; не то – вид печенега, не то вид татарина, только клокастого (клок стоит рогом): как вылеплен, – черными, белыми пятнами; он поглядел на нас с напряженным насупом; и что-то такое высчитывал. Встал, изогнулся и, быстро подняв свою руку, сперва к груди отдернул ее, потом бросил мне движеньем, рисующим, как карандаш на бумаге, какую-то египетскую арабеску в воздухе: без тряса пожал мне руку, глядя себе в ноги; и также быстро отдернул к груди; сел и – в скатерть потупившись, ухо вострил, точно перед конторкой, готовяся с карандашом что-то высчитывать, точно в эту квартиру пришел он на сделку, но чуть боясь, что хозяева, я и Петровский его объегорим. Этот оттенок мнительности, недоверия к людям, с которыми впервые вступал он в общение, был так ему свойственен в те годы: он ведь был всеми травим…» (На рубеже двух столетий. М., 1989).

Валерий Брюсов, в свою очередь, тоже написал литературный портрет Андрея Белого, как бы предчувствуя, что вскоре жизнь их закрутит с особой яростью и беспощадностью. Андрей Белый поставил Брюсова во главе литературного движения символистов, сравнивал его с Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, Фетом, Некрасовым, Баратынским, утверждал, что Брюсов научил современников понимать природу стиха, что он проложил новые пути в поэзии, не порывая с традициями искусства прошлых времен.

И ещё одно примечательное явление нужно отметить, характеризуя это время и его особенности. Появился новый тип девушек и женщин, об этом часто вспоминали очевидцы того времени. «Как из-под земли, – вспоминал К.В. Мочульский, – возникали рои модернистических девушек: тонкие, бледные, хрупкие, загадочные, томные, как героини Метерлинка, они переполняли залу Литературно-художественного кружка и символистические салоны» (Александр Блок. Андрей Белый. Валерий Брюсов. М., 1997). Об этом в своих воспоминаниях писал и Андрей Белый.