История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
В тот же день Л. Троцкий направил письма в редакции «Известий», «Правды», «Рабочей Москвы», ЦК РКП, Зеленскому, предлагая читателям сообщить, что «в советской республике существует централизованная антинародная контрреволюционная организация, которая прикрывается религией, а на деле является политическим сообществом…».
В это время с Запада поступил яростный протест против большевистских преследований служителей церковного культа, прежде всего против расстрела католического викарного епископа Будкевича, осуждённого 23 марта 1923 года, за выступления против гонений на патриарха и синод. Дзержинский, учитывая реакцию зарубежных политиков, предложил в Политбюро отложить процесс над Тихоном на неопределённое время, и Политбюро согласилось с ним.
А между тем Московский трибунал вынес решение – расстрелять 11 священников, протестовавших против изъятия церковных ценностей. Л. Троцкий предложил «лояльным» священникам,
Но и на этом дело с Русской православной церковью не закончилось: в ночь с 12 на 13 августа 1922 года были расстреляны митрополит Петербургский и Гдовский Вениамин (Казанский), архимандрит Сергий (Сергей Павлович Шеин), профессор Петроградского университета Юрий Петрович Новицкий и председатель правления православных приходов Иван Михайлович Ковшаров, которые действовали «путём возбуждения населения к массовым волнениям в явный ущерб диктатуре пролетариата» (Новый мир. 1994. № 8. С. 210).
Весь этот поход против Русской православной церкви подробно освещался в газетах и журналах и хорошо был известен литературной, художественной, научной общественности, пытавшейся протестовать против этого бесчеловечия. Бесполезно.
Одновременно с этим происходили серьёзные перемены в творческой жизни России, почувствовавшей себя свободной после введения нэпа. Во всяком случае, 1922 год отмечен оживлением в журналистике: выходили альманахи, сборники, возобновились дискуссии по самым различным вопросам. И прежде всего по главному – куда пойдёт Россия?
Возник журнал «Новая Россия», «первый беспартийный публицистический орган», который провозгласил желание русской творческой интеллигенции сотрудничать с советской властью. «Жизнь раздвинулась, и пути её стали шире», – писал в первом номере журнала писатель В. Тан в статье «Надо жить». Владимир Германович Тан-Богораз (1865–1936) до революции не раз бывал арестован, потом выпущен, потом опять посажен… Он в это время много писал, стихи, прозу, «Колымские рассказы», два тома «Американских рассказов», три тома «Чукотских рассказов», романы, больше этнографические, множество статей. В своей автобиографии он признавался: «Был я Натан Менделевич Богораз, стал Владимир Германович Богораз, – Германович по крёстному отцу, как тогда полагалось… Но с ранней юности я себя считал не только евреем, но также русским. Не только россиянином, российским гражданином, но именно русским. Считаю себя русским и чувствую русским… (Деятели СССР и революционного движения России. М., 1989. С. 235). Надо жить, несмотря на большевистскую цензуру, утверждал Тан-Богораз, надо жить, как рекомендуют в Берлине, в Европе, как рекомендует сборник «Смена вех». Чуть ли не в каждом номере журнала непременно говорилось, что интеллигенция может сотрудничать с новой властью только при одном непременном условии – интеллигенция должна быть независима в своих мнениях и высказываниях, интеллигенция «по одному своему существу не может служить интересам какого-либо одного класса, одной группы». Об этом в статье «О задачах интеллигенции» решительно заявил А.С. Изгоев в альманахе «Парфенон» (Кн. 1. Пг., 1922. С. 36).
5 января 1922 года в Доме литераторов в Петрограде на одном из многочисленных обсуждений сборника «Смена вех» кооператор В.Ф. Измайлов заявил, что «литература и либеральная интеллигенция нужны только для Европы, «чтобы показать ей, что у нас есть и то и другое. Народ ни этой литературы, ни этой интеллигенции не знал». И далее кооператор говорил, что и вот это обсуждение сборника «Смена вех» нужно всё той же Европе, чтобы показать, что у нас есть умственная жизнь. А народу всё это не нужно. И только, дескать, народ спасёт Россию, он по-прежнему будет обрабатывать землю, добывать хлеб, чинить хаты. И в 1812 году Россию спас народ, а не дипломаты, не полководцы…
Возражая против этого «первобытно-наивного народничества», Александр Изгоев (Арон Соломонович Ланде. 1872–1935), сын учителя Виленского раввинского училища, впоследствии нотариуса города Ирбита Пермской губернии) напомнил, что почти сто лет в русских школах учат произведения Пушкина, Некрасова, Толстого, Достоевского, в школах учились миллионы людей, по одному этому можно сказать, что русская литература нужна была не только Европе, но и для русского народа. «Всякий писатель, художник, артист, всякий пропагандист, всякое духовное лицо, словом, все, ставящие своей целью стремление чему-либо научить людей, входят в группу, именуемую интеллигенцией». Другое дело, чему учит эта интеллигенция. Партийная принадлежность определяет содержание учительства, пропаганды знаний. И все интеллигенты, независимо от партийной
«История, однако, даёт жестокие уроки и гонителям и гонимым, – продолжает спорить А.С. Изгоев. – Вчерашний гонитель сегодня сам превращается в гонимого и собственным жестоким опытом познаёт необходимость существования узаконенной свободы.
Очень часто бывает, что вчерашний гонимый, получив власть, сам становится гонителем. По закону реакции он тем более усердствует, чем тяжелее жилось ему в своё время. Но и ему скоро приходится убеждаться, что в вопросах учительства и пропаганды насилие приводит к совершенно обратным результатам. Идеи, которые ещё вчера были так популярны и влиятельны, несмотря на сильные преследования, сегодня вдруг утрачивают свою мощь, вызывают уже не любовь, а недоверие, пренебрежение и ещё худшие чувства. Официальные проповедники канонизированных доктрин, не встречая ни критики, ни отпора, быстро засыпают и замирают, превращаются в заводные куклы, только и способные твердить свои «па.п. па» и «ма.м. ма», когда их дёрнуть за верёвочку. Несмотря на сильную внешнюю, и полицейскую и финансовую поддержку, официальная доктрина начинает загнивать в сердцевине. Падение её нечасто, поэтому бывает внезапное и сокрушительное. Более дальновидные деятели всегда понимают опасность искусственного и насильственного единомыслия. Должно быть ересям…» (Парфенон. С. 35).
У интеллигенции есть одно оружие борьбы: воспитание и пропаганда. Если же, добившись власти, интеллигенция использует средства насилия, террор, то она всегда совершает крупнейшую политическую ошибку, как это было и в 1881 году, и в 1918 году. Нет, А.С. Изгоев не против насилия в общественной жизни: мир погиб бы без насилия. «Этой страшной ценой человечество кое-что приобретает, движется по пути к тому строю, когда насилие будет сведено до минимума».
Не принадлежа к борющимся за власть классам и группам, интеллигенция должна, по мнению А.С. Изгоева, выяснять разнородные интересы и указывать возможные пути их согласования и примирения в интересах целого. «Идея компромисса есть по существу идея интеллигентская… Интеллигенция призвана выявлять общественное мнение страны, создавать условия для мирного сожительства под одной крышей групп часто с противоположными и враждебными интересами. Это общественное мнение ярче всего в наше время выражается прессой. Но опыт учит, что оно складывается и проявляется даже там, где почти не существует никакой печати. Не только высшая, но даже средняя школа, церковная кафедра, всякие собрания, даже частные встречи и разговоры людей – всё это служит каналами, по которым ручейки отдельных взглядов сливаются в реку общественного мнения. Интеллигенция не создаёт общественного мнения. Оно создаётся из взаимоотношений людей различных общественных групп. Но интеллигенция его осмысливает, оформляет, осознаёт и выражает».
Интеллигенция не может стать господствующей группой над миллионами русского народа, хотя бы просто потому, что она не принимает участия в производстве материальных благ, основы жизни. И в минуты революционных взрывов интеллигенция отходит на задний план событий. «Но когда революционная передвижка социальных сил приостанавливается, начинается эволюционное течение процесса и устанавливается некое новое, хотя бы и колеблющееся, равновесие, роль интеллигенции снова становится серьёзной и ответственной»: она обязана распространять в народе знания, способствовать людям в их организации общества на наиболее разумных и справедливых началах. «Но призвание её не сводится к простому обслуживанию интересов того или иного класса, а к пропаганде в стране таких условий быта, которые, удовлетворяя все законные интересы, обеспечивали бы наибольшее процветание целого.
Если уничтожение классов, т. е. замена всех их одним, оказалось в данное время неосуществимым, то тем самым оправдана и признана эта основная задача интеллигенции. Никакой закон, никакое право не может созидаться на принципе homo homini lupus est («человек человеку волк»).
На волчьем положении совместная жизнь разных социальных групп немыслима. Надо строить отношения человеческие» (Там же. С. 37–39).
К этому и призывает в своей статье «О задачах интеллигенции» А.С. Изгоев («По-детски прямолинейный, – по словам кадета Гессена, – но искренний и честный»), который за свои антибольшевистские взгляды не раз сидел в советских тюрьмах и ссылках, изредка печатался. И не только он: весь пафос созидательной культурной деятельности многих «старых» интеллигентов заключался в том же – надо жить, надо строить человеческие отношения на взаимном доверии, на взаимном понимании разных интересов различных групп, классов. В ноябре 1922 года А.С. Изгоев был выслан.