История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Бунина многое беспокоит потому, что утрачена моральная стойкость Русского государства. Русский человек, оказавшийся в тяжелейших условиях, пытаясь приспособиться, чаще всего занимается не тем, чем ему подобает заниматься. Бунин внимательно следит за литераторами, с которыми был дружен, и полностью разочарован их приспособленчеством. 2 марта он делает такую запись: «Новая литературная низость, ниже которой падать, кажется, уже некуда: открылась в гнуснейшем кабаке какая-то «Музыкальная табакерка» – сидят спекулянты, шулера, публичные девки и лопают пирожки по сто целковых штука, пьют ханжу из чайников, а поэты и беллетристы (Алешка Толстой, Брюсов и так далее) читают им свои и чужие произведения, выбирая наиболее похабные. Брюсов, говорят, читал «Гавриилиаду», произнося всё, что заменено многоточиями, полностью. Алешка осмелился предложить читать и мне, – большой гонорар, говорит, дадим… Читал новый рассказ Тренёва (1876–1945. – В. П.) (Батраки). Отвратительно. Что-то, как всегда теперь, насквозь лживое, претенциозное,
«Съезд Советов». Речь Ленина. О, какое это животное!»
В марте Бунин заметил, как изменились личности тех большевиков, кто пришёл к власти, заметил то, что и Бердяев. Он был у одного знакомого, который беспощадно точно описал большевика Фриче: «Да, да, давно ли это была самая жалкая и смиренная личность в обшарпанном сюртучишке, а теперь – персона, комиссар иностранных дел, сюртук с атласными отворотами!» И тут же Бунин рассказывает о жене архитектора Малиновского, в поведении которой та же самая величавость революционного руководителя: «Тупая, лобастая, за всю свою жизнь не имевшая ни малейшего отношения к театру, теперь комиссар театров: только потому, что они с мужем друзья Горького по Нижнему… И битый час ждал Малиновскую где-то у подъезда, когда же подкатил наконец автомобиль с Малиновской, кинулся высаживать ёе с истинным холопским подобострастием» (Окаянные дни. С. 50–74).
В одной из первых записок за 6 февраля 1918 года Бунин сообщил свои впечатления о позиции Блока: «Блок открыто присоединился к большевикам. Напечатал статью, которой восхищается Коган (П.С.). Я ещё не читал, но предположительно рассказал ее содержание Эренбургу – и, оказалось, очень верно. Песенка-то вообще не хитрая, а Блок человек глупый» (Там же. С. 52–53).
Здесь Бунин не понял всей глубины и всесторонности Александра Блока, который встал на сторону революции из тех же соображений, что и левые социал-демократы, победившие на выборах в Учредительное собрание и противостоящие кровавой диктатуре пролетариата и вскоре выступившие против кремлёвских большевиков. Статья Блока «Интеллигенция и революция» была опубликована 19 января 1918 года в газете «Знамя труда», которая выходила под руководством левых социал-демократов (эсеров). Она поддерживала те революционные силы, в том числе и большевиков, которые разрушили старый монархический мир и провозгласили рождение новой демократической власти, куда входили не только меньшевики, но и правые и левые эсеры; это была власть, которая опиралась как на фундамент на Учредительное собрание, избранное народом, где были и 140 большевиков, и 246 эсеров. Председателем Учредительного собрания был избран эсер В.М. Чернов. В газете «Знамя труда» и в сборниках «Скифы» печатались преимущественно известные писатели, такие как Иванов-Разумник, Белый, Брюсов, Клюев, Есенин, Орешин, Пришвин, Ольга Форш, Ремизов, Замятин, Блок, Чапыгин, Ширяевец.
Иванов-Разумник (Разумник Васильевич Иванов (1878–1946), левый эсер, был организатором и руководителем «скифского» литературного направления. Увлечённый творчеством Герцена, Иванов-Разумник прекрасно помнил, как он писал в 41-й главе книги «Былое и думы»: «Я, как настоящий скиф, с радостью вижу, как разваливается старый мир». У Иванова-Разумника и псевдоним был – Скиф, и сборники он составлял под названием «Скифы», в которых чаще всего печатались авторы с революционным отношением к старому миру. «Скифы» были недовольны Февральской революцией, ничего не сделавшей для простого народа, особенно для крестьянства. Все надежды были на Октябрьскую революцию, но и Октябрьская революция провозгласила только лозунги. Иванов-Разумник работал вместе с большевиками, он был в Смольном «безвыходно» с 26 по 28 октября, самые жгучие дни революции. Потом, в 1918 году, стал заведующим литературным отделом газеты «Знамя труда», редактором литературного отдела журнала «Наш путь», где увидели свет все публикации Александра Блока, и статья, и поэма, и стихотворение «Скифы».
Вокруг этих публикаций возник литературный скандал. Андрей Белый писал Блоку 17 марта 1918 года: «Читаю с трепетом Тебя. «Скифы» (стихи) – огромны и эпохальны, как «Куликово поле»… По-моему, Ты слишком неосторожно берёшь иные ноты. Помни – Тебе не «простят» «никогда»… Кое-чему в твоих фельетонах в «Знамени труда» и не сочувствую, но поражаюсь отвагой и мужеством Твоим… Будь мудр: соединяй с отвагой и осторожность». Блок был очень благодарен Белому: «Твое письмо очень поддержало меня, и Твое предостережение я очень оценил» (Переписка. С. 335). Иванов-Разумник эти произведения подверг серьёзному анализу, который одобрил сам Блок. С одобрения Блока Иванов-Разумник издал сборник его произведений со своим предисловием в московском издательстве «Революционный социализм». Но вскоре и Блок, и Иванов-Разумник, как и многие другие, отошли и от Октябрьской революции, и от левых эсеров. 14 марта 1918 года левые эсеры вышли из Совнаркома после того, как IV Чрезвычайный съезд Советов ратифицировал Брестский мирный договор, а немцы перешли в наступление на русские земли. Все происходило не по тем правилам, которые диктовала жизнь, диктовал христианский гуманизм, русская этика, всё изменилось. Кадеты, Мережковский злятся на Блока, называют
В это время заговорили о болезни В.И. Ленина, порой говорили о том, что он утратил политическое чутьё, чаще всего о том, что нет никакой возможности к возвращению его к исполнению своих высоких обязанностей… Со всей остротой встал вопрос о преемнике, о личности, способной его заменить. Для большинства писателей и журналистов сомнений не возникало – Лев Давыдович Троцкий. И уверяли в гениальности Льва Троцкого. Вышла книга Г. Устинова «Трибун революции», опубликованная в 1920 году и ставшая настольной книгой многих его сторонников. Не раз писатели, журналисты, партийные деятели панегирически говорили и писали о Троцком, указывая на его могучий талант трибуна, оратора, на его ум, такт и другие выдающиеся способности как вождя революции. Упоминались Зиновьев, Каменев, Бухарин, Дзержинский… Но, сравнивая Льва Троцкого с этими видными деятелями партии и государства, чуть ли не в один голос говорили о Троцком как о несомненном преемнике Ленина на посту председателя Совета народных комиссаров. А потому не жалели слов для панегириков Троцкому, посвящали стихи, ходили на его выступления, рукоплескали ему, добивались встречи с ним.
Вышла книга Александра Безыменского «Как пахнет жизнь» с предисловием Л. Троцкого, и обезумевший от счастья автор всем дарил книгу и непременно показывал на предисловие Л. Троцкого как на билет в бессмертие… Вышел журнал «Молодая гвардия» с приветствием Л. Троцкого. Журнал выходил под редакцией Л. Авербаха, Ил. Вардина, И. Лепешинского, К. Радека, О. Тарханова и Ем. Ярославского. Почти одновременно стал выходить журнал «На посту» под редакцией Б. Волина, Г. Лелевича, С. Родова, в списке участников все те же, что и в «Молодой гвардии»: Л. Авербах, Д. Бедный, А. Безыменский, Исбах, Левман, Г. Лелевич, Михаил Кольцов, Юрий Либединский, Карл Радек, Лариса Рейснер, Фриче, Ярославский. В редакционной статье первого номера выражено недовольство литературно-критической чехардой; каждый «бухает во что горазд»: «Этому должен быть положен конец. Нам необходима твердая, выдержанная, пролетарская линия в литературе. Старые боевые знамена должны быть вновь гордо и несокрушимо подняты перед лицом оживающей буржуазной литературы и пошатывающихся «попутчиков» (На посту. 1923. № 1. С. 5). Призывали «освободиться от влияния прошлого и в области идеологии, и в области формы», «неустанно стоять на посту ясной и твердой коммунистической идеологии». А «твердая идеология» – это статьи и указания Троцкого, Зиновьева, Каменева и многочисленных, помельче, последователей.
Возник всё тот же трагический конфликт, как между Пролеткультом (1917–1932), организаторы которого ратовали за «чистую» пролетарскую культуру, полностью отрицая мировую классическую культуру и наследие русского классического реализма; и всеми, кто продолжал следовать за русскими классиками, которых Троцкий назвал «попутчиками», над творчеством которых чаще всего напостовцы и молодогвардейцы просто издевались – издевались над творчеством Горького, Алексея Толстого и других «буржуазных» писателей; словом, возник конфликт, который условно можно было охарактеризовать как трагическое противоречие между Каннегисером и Урицким, между «убийцем» и «жертвой».
Максим Горький, который принял Февральскую революцию, с увлечением работал с культурными слоями Петербурга над сохранением культурного наследия России, скрепя сердце пошёл на сотрудничество и с большевиками. Он задумал грандиозные культурные проекты, но Зиновьев, глава Петербурга, ставил палки в колеса: во главе всех структур он утвердил своих единомышленников, которые не давали никакого хода практическому осуществлению замыслов Горького.
Любопытная запись в дневнике Корнея Чуковского. Как-то пришёл он в «Комиссариат просвещения»: «Кругом немолодые еврейки, акушерского вида, с портфелями. Открылось заседание. На нас накинулись со всех сторон: почему мы не приписались к секциям, подсекциям, подотделам, отделам и проч. Я ответил, что мы, писатели, этого дела не знаем, что мы рады бы, но… Особенно горячо говорила одна акушерка – повелительным, скрипучим, аффектированным голосом. Оказалось, что это тов. Лилина, жена Зиновьева…» И все эти «немолодые еврейки акушерского вида» занимали почётные места в культуре, в театре, в литературе, в науке… Во главе Госиздата, вспоминает Корней Чуковский, «стоит красноглазый вор Вейс, который служил когда-то у Гржебина в «Шиповнике», и этот Вейс препятствует выходу в свет книг, подготовленных Горьким и его сотрудниками, среди которых Блок, Чуковский, Десницкий, Горький… (См.: Чуковский К.И. Дневники. М., 1991).
Зиновьев и его приспешники просто лютовали в борьбе против «врагов народа», против дворян, купцов, предпринимателей, священников. Горький многих выручал, спасал от застенков, от гибели. Однажды поехал к Ленину, доказал, что надо отпустить великих князей, один из которых – замечательный историк, а чекисты, узнав о поездке Горького к Ленину, ночью расстреляли их.
Такова была установка большевистской верхушки – в Гражданской войне, начатой и навязанной русскому народу, беспощадно уничтожать образованные слои русского общества, носителей русского национального характера.