История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
И снова как яблоко раздора чаще всего возникал Александр Пушкин. Одни по-прежнему восхищались им, его творчеством, его бессмертным гением; другие видели в нём лишь помещика, эксплуатировавшего крепостного мужика.
«Новая Россия» вскоре была закрыта, вместо неё стал выходить журнал «Россия» под редакцией всё того же Исая Лежнева.
В первом номере «России» был напечатан отрывок из повести Владимира Лидина (1894–1979) «Ковыль скифский», в котором как раз и столкнулись эти разные точки зрения на личность и культурное наследие Пушкина. В самые тяжкие годы революции, когда холод и голод царствовали чуть ли не в каждой московской квартире, Илья Николаевич Страшунцев работает над книгой о Пушкине. Как раз третья глава книги должна дать ответ, в каком доме на Арбате поселился Пушкин, вернувшись из ссылки в Михайловское. Он ходит по домам, расспрашивает, сверяет данные с письмами и воспоминаниями близких Пушкина.
Это занятие удивляет военспеца Гоголева, который и говорит «по поводу Пушкина»:
– Вот вы всё: Пушкин, Пушкин… а что Пушкин такого написал? Всё природа, природа, помещики… помещиков эвон – тю, дым остался, природу тоже на топливо… Это так – одного почитания ради.
Страшунцев (глухо торжественно):
– Россия не может погибнуть, если есть Пушкин.
– Не только не может, но и погибла отлично, и стерженька не осталось.
– Это самое ужасное, что я слыхал за всю революцию.
Страшунцев, продолжая спор с военспецом Гоголевым, завершает успешно свой поиск дома: «ибо дом, где жил Пушкин по приезде из Михайловского, становится судьбой родины» (Россия. 1922. № 1. С. 5).
Здесь же, в первом номере «России», можно было прочитать, что Всероссийский союз писателей на основании особого постановления Совнаркома получил «Дом Герцена», тот самый дом, в котором сто с небольшим лет тому назад родился знаменитый писатель, дом номер 25 по Тверскому бульвару. Новоизбранное правление союза писателей: председателем стал Борис Зайцев, товарищами председателя – М. Осоргин и Н. Бердяев, секретарём – И.А. Эфрос, товарищами секретаря – Н.С. Ашукин и Ан. Соболь, казначеем – С.А. Поляков, председателем хозяйственной комиссии – Н.Д. Телешов, членами правления избрали Ю. Айхенвальда, В. Жилкина, Г.Г. Шпета, И.А. Новикова, кандидатами – В.Г. Лидина и В.Л. Львова-Рогачевского. Правление разработало обширный план работы, но прежде всего из дома предстояло выселить жильцов и «Рауспирт», бывшее Акцизное управление.
В Петрограде в издательстве «Алконост» вышел шестой номер «Записок мечтателей», в котором были напечатаны воспоминания о Блоке. Из раздела «Литературная хроника» можно было узнать, что Иван Шмелёв закончил рассказ «Это было» о том, как во время войны, недалеко от фронта, психически больные захватывают власть в городе и что из этого получается. Повесть И. Шмелёва «Чаша Неупиваемая» выходит в издательстве «Задруга». Борис Пильняк завершил повесть «Третья столица», Владимир Лидин – повесть «Ковыль скифский», эпопею «Ночи и Дни», Борис Пастернак издаёт том своей прозы в издательстве «Современник», Николай Никитин – «Рвотный форт», печатают свои произведения Андрей Соболь, Н. Никандров. В состоявшихся вечерах приняли участие поэты Г. Шенгели, Б. Пастернак, И. Новиков, О. Мандельштам, С. Клычков, П. Орешин, В. Фёдоров, А. Чумаченко, А. Кручёных. В издательстве Гржебина вышла в свет книга Евгения Замятина «Островитяне». В издательстве «Полярная звезда» – книга К. Чуковского «Футуристы», в издательстве «Время» – книга рассказов Михаила Слонимского «Шестой стрелковый», в издательстве «Былое» – книги рассказов В. Шишкова, Е. Замятина, Н. Никитина, Михаила Зощенко, Михаила Слонимского… Издательство «Петроград» приступает к печатанию периодических сборников по изобразительному искусству, книгоиздательство «Задруга» готовит к выпуску несколько книг по медицине. В издательстве «Шиповник» вышел первый номер «Шиповника», сборник литературы и искусства под редакцией Фёдора Степуна, в котором были помещены стихи Ф. Сологуба, М. Кузмина, А. Ахматовой, В. Ходасевича, рассказы Б. Зайцева, Н. Никитина, Л. Леонова, Б. Пастернака. Кроме того, в «Литературной хронике» «России» сообщалось, что в скором времени выйдет детский журнал под редакцией К. Чуковского, первый номер еженедельного журнала «Современное обозрение», петроградский «Дом искусств» приступает к изданию двухнедельного журнала «Диск».
В связи с публикацией различных книг упоминаются также издательства – «Первина», «Арена», «Никитинские субботники», «Московский Парнас», Л.Д. Френкеля, Госиздат, «Московский рабочий», «Колос», М. и С. Сабашниковых, «Книгопечатник», «Русский книжник», «Дом печати»…
Всё это разнообразие издательств, альманахов, сборников, журналов, которые стали выходить в Москве и Петрограде, внушало оптимистические чувства и желание работать, писать как можно больше…
Возникали споры, разногласия, недоуменные вопросы, порождавшиеся нетерпимостью некоторых литераторов и журналистов, выступавших в «Правде», «Известиях»… Так, в «Правде» была напечатана статья Сафарова, который, не разобравшись в искренних желаниях деятелей «Новой России» и «России», да и других близких этому направлению, огульно осудил все материалы, опубликованные в первых номерах журналов. Пришлось И. Лежневу, ответственному редактору, полемизировать с оппонентом, объяснять, что деятели старой интеллигенции искренне и честно пошли на службу к новой России, пошли на союз с пролетариатом и крестьянством, пошли для того, чтобы внести в происходящую работу обновления свой опыт, свой талант. И трудно с ним не согласиться, когда он полемизирует с теми, кто намерен регулировать и регламентировать всё происходящее в современной литературной жизни. «В области литературы, как и в других сферах современной жизни, мы имеем сейчас небывало пышный расцвет новых форм, – констатирует И. Лежнев. – Достигнуто высокое совершенство стихотворного мастерства, развёрнут многокрасочный спектр повествовательной техники; при всей внешней грубости рафинируется язык, перерождается и усложняется синтаксис. Сколько новых литературных течений, тенденций, потенций!» И необходимо подходить к оценке этого огромного богатства «не с механической простотой одноглазой зоркости, а с аппаратом более чутким и сложным» (Россия. 1922. № 3. С. 12, 15).
И. Лежнев выступил против тех, кто упрощённо, механически подходит к сложнейшим творческим вопросам развития современной культуры и искусства. Упрощение дошло до того, что всю творческую интеллигенцию разделили на коммунистов и врангелевцев, а всех, кто не попадал в эти две категории, заносили в категорию сменовеховцев. И Пильняк, и «Серапионовы братья», и журнал «Россия», и многое другое, левореволюционное, зачислялось в сторонники буржуазной реставрации и прислужники нэпа.
Так вот остро вставали вопросы идейно-творческого самоопределения для писателей, художников, людей творческого труда. Процесс познания сложного и глубокого, пёстрого и противоречивого мира действительности шёл во всех сферах человеческой деятельности. Звонкие, но пустые фразы словно бы повисали в воздухе, на них мало кто из здравомыслящих людей обращал внимание. Но эти фразы уже произнесены, диктующий их тон уже становится заметен в общественной жизни, к ним начинают прислушиваться, хотя звучат они смехотворно для тех, кто знает, что такое свобода, самостоятельность, предприимчивость. С первых своих шагов старая интеллигенция заговорила о свободе совести, о свободе печати, о праве личности высказывать собственные суждения, каких бы вопросов общественной и политической жизни они ни касались. Права человека и гражданина гарантированы провозглашёнными законами и установлениями. Так что писателю можно писать всё то, что наболело, что просится на перо.
Конечно, творческие люди читали и материалы, в которых от имени Революции высказывались решительные прямолинейные предупреждения. Так, перепечатав статью из сборника «Смена вех» в «Справочнике петроградского агитатора» (1922. № 12–13), редакция сопроводила перепечатку статьёй В. Невского «Метод революционного обучения», в которой прямо говорилось: «Пролетариат же умеет ждать и, принимая стремящихся с чистым сердцем в Каноссу, скажет: всякое удобряет коммунистическую ниву. Вы идёте с открытым сердцем. Прекрасно! Будем работать, но помните: Suprema lex – reboluliae lex (высший закон – закон революции)». Жесткие условия, на которых пролетариат принимает сменовеховцев, но всё-таки принимает… Вряд ли все согласятся быть удобрением коммунистической почвы. Другое дело, когда в «Вестнике литературы» (1922. № 2–3) В. Штейн рассуждает о путях возрождения русской интеллигенции: «Невыносимо тяжелые материальные условия жизни и участие в Гражданской войне произвели ужасные опустошения среди нашей интеллигенции. Нельзя позабыть и о сотнях тысяч политических эмигрантов, из которых, вероятно, очень многие совершенно потеряны для России. Особенно прочно, нужно думать, осядут носители русской культуры в южнославянских землях, где легче всего может произойти освоение их туземной культурной средой, где можно ожидать и прямого слияния русской и южнославянской крови путём браков, грозящих прочными узами связать беглецов с новой родиной. Русская эмиграция может послужить основой неожиданного необыкновенного расцвета культуры в Болгарии и Сербии и в то же время привести к крайнему оскудению человеческого капитала, представляющего нашу культуру.
Но Россия не может остаться без интеллигенции. Это значило бы стать на голову ниже, и притом на единственную голову. Все меры должны быть приложены к спасению русской культуры. Есть несколько путей. Прежде всего нужно трепетно беречь столь поредевшие в последние годы остатки русской интеллигенции. Русской интеллигенции будет очень трудно пробивать себе дорогу в народнохозяйственной обстановке, создаваемой новой экономической политикой. Погоня за лёгкой наживой, спекуляция или суровый физический труд, единственно рентабельные в наши дни занятия, не по плечу нашей интеллигенции. Гибель остатков интеллигенции может предотвратить только государственное о них попечение. Другая мера – возвращение эмигрантов из-за границы… Третья мера – подготовка кадров новой крестьянской и рабочей интеллигенции».
Трепетно беречь остатки русской интеллигенции… Какому же правительству не понять этого выстраданного русской революцией размышления. Так оно и было на деле… Уже многие старые интеллигенты заявили о себе, опубликовав свои выстраданные книги, Иван Шмелёв, Фёдор Сологуб, Георгий Адамович, Николай Бердяев и многие другие готовы сотрудничать с советской властью, не приспосабливаясь к официальным лозунгам, а пользуясь лишь свободой совести, свободой печати. Появились и молодые писатели, такие как Борис Пильняк и Всеволод Иванов, но они тоже ищут самостоятельности и свободы, без этого не может быть литературы.
Особенно много говорилось в печати о творчестве Андрея Белого, оказавшего подавляющее влияние на всех молодых и начинающих беллетристов. Молчание в годы Гражданской войны сменилось бурной активностью и самого Андрея Белого. В одном из обзоров «Литературной Москвы» Осип Мандельштам писал: «Русская проза тронется вперёд, когда появится первый прозаик, независимый от Андрея Белого. Андрей Белый – вершина русской психологической прозы, – он воспарил с изумительной силой, но только довершил крылатыми и разнообразными приёмами топорную работу своих предшественников». О. Мандельштам с неудовольствием думает о том, что ученики Белого Пильняк и «Серапионовы братья» могут возвратиться в «логово беллетристики, замыкая таким образом круг вращений, и теперь остаётся только ждать возобновленья «Сборников Знания», где психология и быт возобновят свой старый роман…». Много любопытного в литературных обзорах О. Мандельштама. Но, пожалуй, самое интересное – это его рассуждения о художественных особенностях молодых писателей «новой волны».