История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Скорее всего, вызвала раздражение статья А.Л. Рафаловича «Новая экономическая политика», в которой автор сразу же говорит, что ничего нового в этой политике, в сущности, нет: новой может быть названа лишь экономическая политика, проводившаяся с конца 1917 года до половины 1921 года: «Это было, действительно, нечто новое в экономической области… Подобная экономическая политика привела страну к большим затруднениям, почему и пришлось эту политику ликвидировать, и искать спасения в её коренном изменении». И автор рисует картины той экономической жизни, которая возникла сразу же после Октябрьской революции. Повсюду возникла разруха, «сельское хозяйство России постепенно превращалось в бесплодную смоковницу», разрушен транспорт, «национализированные промышленность, транспорт и торговля» приносили «огромный убыток, принуждающий прибегать к всё увеличивающейся бумажноденежной эмиссии». И автор приходит к выводу, что полная разруха народного хозяйства возникла как результат «огосударствления всего производственного процесса, учёта и распределения государством всех результатов этого процесса, уничтожения частной собственности, аннулирования денег и т. д. … Отмена принципов, на которых строится хозяйственная жизнь в современных исторических условиях, превратила цветущие поля в пустыни, потушила фабричные трубы, остановила железные дороги, заставила умирать от голода население… Можно было победить Колчака и Юденича, Деникина и Врангеля – но пришлось сложить оружие перед гранитною стеною законов, управляющих экономическим бытиём народов…».
Так программные теоретические положения марксистов рухнули от столкновения с реальной жизненной действительностью.
Рафалович, исследуя различные стороны экономической жизни России, сельское хозяйство, торговлю, промышленность, финансы и пр., приходит к заключению, «что новая экономическая политика в современном объеме её мероприятий, в состоянии дать лишь очень немного… Новая экономическая программа справедливо осуждает прошлое…» Автор статьи доказывает, что декреты о натуральном налоге, заменившем продразвёрстку, оказались чрезвычайно сложными и трудновыполнимыми из-за многочисленных инструкций и дополнений. В результате в деревнях и сёлах научились скрывать количество пахотной земли: «Исчезли неизвестно куда с лица земли русской миллионы десятин пашни, и тщетно налоговая инспекция и особые комиссии разыскивали по российским степям пропавшие без вести десятины… Так ответило крестьянство на новую экономическую политику. Нужно признать, что ставка на натуральный налог проиграна; очевидно, что «припрятанная» земля появится вновь на свет Божий и вновь будет обрабатываться лишь когда наступят иные условия и иные времена…»
И следующая статья – «Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе» Б.Д. Бруцкуса – полна интересных и свежих мыслей, острых, полемичных, но ни в одной строчке её нет «белогвардейщины», нет «пособника Антанты» и «растлителя учащейся молодежи».
Талантливые писатели и экономисты, предлагая работать с советской властью, высказали свои честные мысли, но советская власть отвергла их. В их мыслях был и тот самый протест, который подвигнул Леонида Каннегиссера убить Урицкого, но форма этого протеста была не террористской, а интеллектуальной. Но им не удалось двинуть развитие России по своим строго продуманным экономическим путям. Н.В. Монахов, А.С. Изгоев, Г.Ф. Чиркин, А.Л. Рафалович, Б.Д. Бруцкус в двух номерах «Экономиста» подвергли острой критике высказывания лидеров большевизма о введении новой экономической политики и предрекли скорейший её крах. Этого большевики не могли себе позволить…
В ноябре 1922 года из Петербурга были высланы больше двухсот писателей, философов, экономистов, математиков, журналистов, среди них Л.П. Карсавин, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Н.О. Лосский, И.И. Лапшин, А.С. Изгоев, П. Сорокин и другие – все они «метлой» Дзержинского и Троцкого были выметены из России как «контрреволюционеры, пособники Антанты», «шпионы и растлители молодёжи», как утверждал В.И. Ленин.
Троцкий по этому поводу без сожаления сказал:
– Те элементы, которых мы высылаем и будем высылать, сами по себе политически ничтожны. Но они потенциальное оружие наших возможных врагов… В случае новых военных осложнений все эти наши непримиримые и неисправимые элементы окажутся военно-политическими агентами врага.
Лев Троцкий жил в Кремле, но часто уезжал в Архангельское, бывшую усадьбу князя Феликса Юсупова, и целыми днями бродил по прекрасному парку, отдаваясь ничегонеделанию, потом входил в кабинет и часами писал свои статьи, воспоминания, записки с указаниями своим помощникам. Одна за другой выходили его книги…
Вместо уехавших представителей творческой интеллигенции и просто бежавших из Советской России Бунина, Куприна, Мережковского и Гиппиус, Шаляпина и других двух-трёх миллионов граждан, разъехавшихся по всему миру, Лев Троцкий и близкие его духу большевики решили создать свою творческую пролетарскую интеллигенцию.
Картина художественной жизни в начале 20-х годов была настолько пёстрой, столько было различных направлений, течений, кружков, групп, столько было разноречивых программ, деклараций, что, скажем, В.В. Вересаев (Смидович, 1867–1945), приехав в Москву после длительного отсутствия, как он вспоминает, просто оторопел от неожиданности. На улице он увидел множество расклеенных объявлений, в которых сообщалось о литературных вечерах неоклассиков, неоромантиков, символистов, футуристов, презантистов, имажинистов, ничевоков, эклектиков. «Сколько стойл нагородили сами себе художники, как старательно стремится каждая группа выстроить себе отдельное стойлице и наклеить на него свою особую этикетку!» – с горечью писал В. Вересаев. И тут же высказывал сокровенное желание «вместо этой длинной конюшни с отдельными стойлами увидеть табун диких лошадей, не желающих знать никаких сектантских стойл, свободно скачущих через загородки всяких деклараций» (Вересаев В. Что нужно для того, чтобы быть писателем // Печать и революция. 1923. № 1. С. 12).
Писатели – участники литературных группировок «Серапионовы братья» (1921), «Перевал» (1923), «Кузница» (1920), групп «Октябрь», «Молодая гвардия», «На посту» и т. д. – расходились в понимании ряда основных проблем литературы и искусства, между ними шла острая литературная борьба.
Новая действительность поставила перед художниками главный вопрос: каким должен быть человек – таким же, как и в жизни, сложным, противоречивым, «пегим», когда новое уживается со старым, или художник может искусственно возвысить человека, перестраивающего жизнь, отбросить всё старое, христианский и православный гуманизм, милосердие, неприязнь к чужому добру и другие моральные качества старого общества, что ещё мешает ему стать целиком носителем новой нравственности, новых моральных устоев.
В реальном движении искусства 20-х годов, сквозь пёструю ветошь манифестов и деклараций, сквозь мимолётные категорические лозунги, проступает главное: само развитие литературы, зачастую не желавшей считаться с односторонними положениями тех или иных теоретиков. И не случайно в активе русского литературного движения остались произведения наиболее талантливых писателей, безотносительно к их групповой принадлежности, будь то рапповцы Александр Фадеев, Демьян Бедный (настоящее имя и фамилия Ефим Алексеевич Придворов, 1883–1945), Николай Погодин (настоящая фамилия – Стукалов, 1900–1962), Александр Афиногенов (1904–1941), не входившие в группировки Максим Горький, Леонид Леонов, Алексей Толстой, «серапионы» Константин Федин, Михаил Зощенко, Николай Тихонов, Всеволод Иванов, «кузнецы» Николай Ляшко и Фёдор Гладков (1883–1958), конструктивисты Илья Сельвинский (настоящее имя Карл, 1899–1968), Вера Инбер (1890–1972), Эдуард Багрицкий (Дзюбин, 1895–1934), Владимир Луговской (1901–1957), лефовцы Владимир Маяковский, Николай Асеев (1889–1963), Борис Пастернак, перевальцы Михаил Пришвин и Андрей Платонов.
Дело было не в принадлежности к той или иной группировке, а в отношении к революции, строительству новой действительности, в отношении к поразительным реформам, меняющим человека и его мораль, в отношении к новому человеку и его новым чертам. Одни писатели в своих новаторских поисках шли по неуклонному пути сближения с народом, с жизнью, всё глубже и глубже познавая объективные, ведущие закономерности противоречивой и страдальческой эпохи, и тогда в своих книгах они всё более правдиво воссоздавали реальный мир в его трагических противоречиях и конфликтах; другие всё дальше и дальше отходили от жизни народа, теряли почву под ногами, не понимая основных тенденций, не отличая главного от второстепенного; одни своим искусством звали человека к активной жизни, видя в своём герое человека большого, гордого в своих порывах, благородного в своих поступках, другие в поисках героя бродили по закоулкам человеческого общежития, находили там только маленького, забитого несчастьями человека, смиренного, запуганного, страдающего.
Среди многочисленных журналов, возникших с началом нэпа, можно выделить «Вестник литературы», в котором опубликовали свои статьи всё те же публицисты Питирим Сорокин («Смена вех» как социальный симптом» (1921. № 12), Александр Изгоев. «Личность и власть» (1922. № 1) всё на ту же тему – о самостоятельности творческой личности, о её независимости от власти. Это было самое главное условие для писателя. В «Вестнике литературы» был особый отдел под названием «Летопись дома литераторов», который отделился от «Вестника литературы» и стал самостоятельным журналом – «Литературные записки», но тоже требовал творческой независимости. Во втором номере журнала за 1922 год была опубликована статья Аркадия Горнфельда, в которой утверждалось, что русская литература будет создаваться в эмигрантской среде, но вышло только три номера, и в третьем номере большая подборка статей о «Серапионовых братьях».