История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Сейчас я работаю над историческим романом «Колонгинское Распятие» – об освоении Северного Урала. Десять лет изучал в Российском архиве древних актов подлинные документы того времени. Мало кто знает, что Сибирь и Дальний Восток были присоединены к России в Смуту конца XVI – начала XVII века. Отрезок в каких-то 30 лет, за которые изменилась геополитическая карта мира. В Москве тогда сменилось несколько царей, и казалось бы – не до жиру, быть бы только живу. Но в это же самое время деятельные казаки и купцы упорно двигались к неведомым землям. Герой моего романа, верхотурский ямщик Максим Михайлович Походяшин (реальный прототип), в глухой уральской тайге при безлюдье построил три медеплавильных завода и производил треть всей меди Урала. На походяшинских пушках Россия выиграла не одну войну. Вот что значит истинная предприимчивость и желание быть полезным Отечеству! Разве не пример для подражания? Почему мы сегодня так бездарно транжирим национальные ресурсы и запускаем Сибирь и Дальний Восток? За последнее время не открыто ни одного крупного месторождения. Гоним остатки нефти и газа на Запад, обкрадываем будущие поколения. Разве это секрет? Вразумительного ответа на эти вопросы от властей не слышно. Внимание народа отвлекают пошлостью, различными шоу, низкопробной литературой. Массовый дебилизм никого не пугает. Печёмся о гражданском обществе, а где оно? Мыслящая интеллигенция оттёрта от управления делами в государстве. На прошедшем недавно в Москве Гражданском форуме в основном тусовались поднадоевшие всем лица. Это граждане «территории Рублёвки». А есть ведь ещё огромная Россия, молчащий народ. Кому отстаивать его интересы? Та же картина и в Общественной палате, где большинство либералы-прозападники. Всё какие-то ватные персонажи! С непонятными идеями. Если судить по завсегдатаям телеканалов, то складывается впечатление, что русские люди совсем перевелись. 55 лет, как нет Сталина, а всё талдычим о 37-м годе. Но ведь и 2037-й уже недалеко… Может, одумаемся? Вывихи сами собой не проходят. Когда вправляют суставы – очень больно. Хочется верить, что всё-таки возобладает здравый смысл и мы выберемся из кризиса без бунтов и потрясений.
Я каждый год бываю на родине. Урал – это кладезь не только природных богатств, но и талантов, народной мудрости. С величайшим уважением отношусь к землякам, которые, несмотря на трудности, вкалывают в рудниках, выплавляют металл…»
Возможно, этот монолог Александра Арцыбашева излишне длинен, но в нём выражена вся суть его творчества, его любовь к крестьянству и земле – и к слову.
В ноябре 1981 года Секретариат Союза писателей СССР принял постановление вместо скончавшегося С.С. Наровчатова назначить главным редактором журнала «Новый мир» Владимира Васильевича Карпова, известного писателя и общественного деятеля. Но официально он становился главным редактором после утверждения его на Политбюро ЦК КПСС. В. Карпов вспоминал, как это происходило:
«Вёл заседание всесильный Суслов. Я удивился, как быстро решаются сложнейшие проблемы. Несколько фраз, реплик, и всё:
– Переходим к следующему вопросу – о назначении главного редактора журнала «Новый мир». Предлагается кандидатура писателя Карпова. Он несколько лет был первым заместителем и, по сути дела, вёл журнал. Наровчатов болел долго. Карпов дело знает, есть предложение утвердить. Голосуем. Принимается.
Вдруг Суслов посмотрел на мою Золотую Звезду и сказал:
– Герой-то вы герой, но в «Новом мире» публика очень сложная. Журнал этот позволял себе серьёзные политические отклонения. Будут ли вас слушаться диссидентствующие писатели?
– А я их просто не допущу на страницы журнала, – быстро ответил я.
Присутствующие одобрительно рассмеялись» (Карпов В. Большая жизнь. М.: Вече, 2009. С. 334).
В первом номере журнала, подписанном В. Карповым, прошли воспоминания о юности С. Наровчатова, сказочная повесть В. Каверина «Верлиока», роман Н. Задорнова «Гонконг», стихи Давида Самойлова, Владимира Соколова, стихи азербайджанского поэта в переводе Р. Казаковой, подборка стихотворений молодых поэтов, заметки Л. Лазарева о поэзии К. Симонова. Ничего неожиданного и предосудительного в идеологическом смысле в журнале не было. Потом «Новый мир» опубликовал роман Чингиза Айтматова «И дольше века длится день», вокруг которого началась полемика в критике и читательских кругах. Позвонил В. Молотов, состоялась с ним беседа, в ходе которой Молотов заявил, что в журнале опубликована «вредная антисоветская вещь». Ч. Айтматов побывал у Молотова, неизвестно, чем закончилась эта встреча.
Много лет в «Новом мире» печатался Валентин Катаев: повести «Трава забвения» (1967), «Кубик» (1969), «Алмазный мой венец» (1978), но уж совсем поразительно, почему в журнале «Новый мир» за 1980 год (№ 6) была опубликована повесть «Уже написан Вертер». Эти строчки взяты из стихов Пастернака. Далее следовало: «И кровь лилась рекой». Как удалось С. Наровчатову напечатать эту повесть, доказать цензуре, что в тексте нет ничего страшного, это всего лишь напоминание о репрессиях 1937 года? Начиналась повесть в Одессе в первые годы революции, когда действительно «кровь лилась рекой». «Я не случайно начал воспоминание о Катаеве с «Вертера». Эта повесть была своеобразно поворотной в его творчестве, – писал В. Карпов. – Её публикация вызвала глухое и тяжёлое раздражение «на самом верху». Говорят, Суслов просто негодовал. Но повесть уже напечатана. Чтобы ослабить воздействие её на читателей, было приказано нигде ни слова о ней не говорить. Никаких выступлений, ни критических, ни похвальных. Просто нет этой вещи. Журнальную публикацию забыть. Для того чтобы читатели имели представление о содержании «Вертера», который очень сложен по композиции и языку, приведу два небольших отрывка, из них видно, почему так были напуганы официальные партийные деятели: в повести показаны истоки и безумства массовых репрессий, а эта тема намертво была запрещена в любых публикациях. Катаев первым нарушил табу» (Там же. С. 357). И Карпов приводит отрывки из повести, когда предгубчека Маркин со своими подручными расстреливает якобы русских контрреволюционеров, а потом сам Маркин оказывается врагом революционной власти и его уже другой исполнитель дожидается, пока он разденется и его в том же гараже, где буйствовал он, расстреливают. «Такого в советской литературе ещё не бывало!» – восклицает В. Карпов (Там же. С. 358).
«Уже написан Вертер» В. Катаев написал в 1979 году в посёлке Переделкино. Он – одессит, много видел и красных, и белых в Одессе, много видел невинной крови, порой чудовищных в своей нелепости беззаконий. Автор представляет нам человека, который убил «императорского посла для того, чтобы сорвать Брестский мир и разжечь пожар новой войны и мировой Революции. Его кличка была Наум Бесстрашный (Катаев В. Железное кольцо. М., 1989. С. 515). Он только что прибыл из Монголии, где всем входящим в город отрезали косы. «Отрезанные косы – это урожай реформы», – говорил Наум, радуясь крушению феодализма. Он мечтал этот афоризм произнести в «Стойле Пегаса», а лучше всего, если ему удастся сказать это Льву Давыдовичу Троцкому. «Теперь он, нетерпеливо помахивая маузером, ожидал, когда все четверо – бывший предгубчека Макс Маркин, бывший начальник оперативного отдела по кличке Ангел Смерти, женщина-сексот Инга, скрывшая, что она жена бежавшего юнкера, и правый эсер, савинковец, бывший комиссар Временного правительства, некий Серафим Лось, – наконец разденутся и сбросят свои одежды на цветник сизых петуний и ночной красавицы» (Там же. С. 516). Только недавно Маркин и Лось командовали уничтожением врагов, а сейчас предстали перед Наумом Бесстрашным и раздеваются в гараже, наводившем ужас на одесситов. Наум не сомневался: в органах ЧК измена, и эти четверо виновны. А через какое-то время революция сделала виток в обратную сторону, и Наум Бесстрашный был взят на границе с поличным, «с письмом, которое он вёз от изгнанного Троцкого к Радеку». А значит, виноват – «и понял, что никакая сила в мире его не спасёт, и он бросился на колени перед незнакомыми людьми… Он хватал их за руки, пахнущие ружейным маслом, он целовал слюнявым ртом сапоги, до глянца начищенные обувным кремом. Его втолкнули в подвал лицом к кирпичной стене, посыпалась красная пыль, и он перестал существовать» (Там же. С. 566). Но это был лишь маленький эпизод из одесской трагедии.
К появлению последних повестей В.П. Катаева либеральные и державные критики отнеслись по-разному, одни сдержанно-положительно, другие сдержанно-отрицательно, трудно было оценить новую форму повестей, о которой и сам автор не мог ничего определённого сказать: «Не роман, не рассказ, не повесть, не поэма, не воспоминания, не мемуары, не лирический дневник… Но что же? Не знаю» – это признание В. Катаева обнародовано в книге «Алмазный мой венец». За время своего долгого существования в русской литературе В. Катаев часто менял свои творческие принципы – от сатирической повести «Растратчики» (1926) и комедии «Квадратура круга» (1928) он шагнул к роману «Время, вперёд!» (1932) об энтузиастах Магнитогорска, автобиографическому роману «Белеет парус одинокий» (1936), повести «Сын полка» (1945, Сталинская премия второй степени). Писатель жил двойной жизнью, он был скован принципами социалистического реализма, и в этом русле писались его произведения, а тут, годы спустя, произошёл процесс освобождения от этих пут – отсюда возникла новая форма произведений: «Может быть, отсюда моя литературная «раскованность», позволяющая так свободно обращаться с пространством… Время не имеет надо мною власти хотя бы потому, что его не существует, как утверждал «архискверный» Достоевский («Что такое время? Время не существует, время есть цифры, время есть отношение бытия к небытию» (Достоевский Ф. Преступление и наказание. М.: Наука, 1970. С. 457—458). Что же касается ассоциативного метода построения моих сочинений, получившего у критиков определение «раскованности», то это лично моё. Впрочем, как знать? Может быть, ассоциативный метод давным-давно уже открыт кем-нибудь из великих и я не более чем «изобретатель велосипеда» (Катаев В. Алмазный мой венец. М.: Советский писатель, 1979. С. 10).
Повести «Трава забвения», «Кубик», «Алмазный мой венец», «Уже написан Вертер» венчают творческий путь талантливого и противоречивого в своих исканиях Валентина Катаева.
В начале января 1983 года в «Новый мир» пришёл Александр Александрович Крон (настоящая фамилия Крейн), с которым В. Карпов был хорошо знаком по Литературному институту, бывал у него на семинаре по драматургии, знал его пьесы, недавно вышедший роман «Бессонница», опубликованный в «Новом мире» (1977. № 4—6; отд. изд. – Советский писатель, 1979). Крон пришёл с предложением издать многострадальную рукопись о подводнике Маринеско: «Десять лет назад я написал повесть о замечательном подводнике Маринеско. Он храбрейший из храбрых, искусный из искусных. Совершил много успешных походов, потопил десятки посудин противника. Его называют подводником № 1, он совершил «Атаку века»: провёл через минные поля и многочисленные заграждения подлодку в залив, где скрывалось много фашистских кораблей. И там – никто не ожидал, и даже предположить не мог, подобной дерзости – ударом со стороны берега атаковал гитлеровский суперлайнер «Вильгельм Густлов». За такой подвиг славному подводнику полагалось присвоить звание Героя Советского Союза, но ему не только не дали это звание, а по сути дела, жизнь сломали штабные крысы и кагэбэшные соглядатаи. Они заподозрили и официально раздули версию о возможном предательстве Маринеско ввиду «связи с иностранкой». Из рассказа А. Крона В. Карпов узнал о том, что Маринеско и его друг в городе Турку под Новый год, 1945-й, пришли в ресторан, познакомились с хозяйкой и её помощницей, выпили и уехали в хозяйский дом.
Естественно, об этом эпизоде донесли, раздули, ему пришлось уйти из флота, по необходимости капитан прихватил железную кровать, а его осудили как за хищение государственной собственности на три года. Повесть «Капитан дальнего плавания» В. Карпов прочитал в первую же ночь. И дал распоряжение поставить повесть в очередной номер, цензурное разрешение получили в штабе сухопутных войск, с офицерами которого Карпов был хорошо знаком.
С вышедшим номером «Нового мира» В. Карпов пришёл в госпиталь к А. Крону (у него рак) и подарил публикацию романа прослезившемуся автору. Столько же хлопот было у В. Карпова, депутата Верховного Совета СССР, когда он решил добиться заслуженной славы подводнику № 1 – присвоения ему за исключительные заслуги звания Героя Советского Союза! Это произошло 5 мая 1990 года, накануне Дня Победы.
А в июне 1986 года на очередном VIII съезде писателей СССР В.В. Карпов по предложению Политбюро ЦК КПСС был избран первым секретарём Союза писателей СССР, а вместо него главным редактором журнала «Новый мир» был назначен Сергей Павлович Залыгин.
Журнал «Наш современник» опубликовал рассказ Виктора Астафьева «Ловля пескарей в Грузии» (1986. № 5), вокруг которого возникли разные мнения; некоторым показалось, что писатель резко критикует Грузию и грузинский народ. В. Астафьев в ответ говорил, что только недоброжелательные критики могли так предвзято истолковать его рассказ. В полемику вмешался историк Натан Эйдельман (1930) 24 августа 1986 года, отметивший, что В. Астафьев хорошо пишет о природе («Царь-рыба»), правдиво о войне. «Главное же – писатель честен, не циничен, печален, его боль за Россию настоящая и сильная: картины гибели, распада, бездуховности – самые беспощадные». Не скрывает Виктор Астафьев и своего мнения о «ненавистных» и «винов ных»: «Это – интеллигенты-дармоеды», москвичи, «наконец, инородцы». А «корень зла» – это «зловещий Гога Герцев», «Гога куда хуже всех пьяниц и убийц вместе взятых, ибо от него вся беда…». Н. Эйдельман приводит фразы В. Астафьева о безнравственности монголов, врывавшихся в храмы, о безнравственности русских, воевавших с чеченцами. «С грустью приходится констатировать, – заключает это письмо Н. Эйдельман, – что в наши дни меняется понятие народного писателя: в прошлом – это, прежде всего, выразитель высоких идей, стремлений, ведущий народ за собой; ныне это может быть и глашатай народной злобы, предрассудков, не понимающий людей, а спускающийся вместе с ним.