История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Общеизвестна трудность изображения новых явлений: нужно иметь зоркий глаз, острую наблюдательность, чтобы проникнуть в глубины только что возникших явлений. Но в этом – весь интерес писателя. Если писатель идёт по проторённой дороге, не делает художественного открытия, он незначителен как творец. Каждый художник, писал Достоевский, должен открывать новые характеры. Если писатель не может этого сделать, значит, он отстаёт от своего времени. В одном из писем он указывает на пьесу Тургенева «Холостяк» как «на старую торную дорогу»: «Всё это было сказано до него и гораздо лучше его» (Достоевский Ф. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1972—1990. Письма. С. 127). Неудача Писемского в том, по мнению Достоевского, что он не открыл ни одного нового человеческого характера. Главная заслуга гениев и талантов в том, что они своеременно замечают в жизни появившиеся новые характеры, первыми их изображают, создавая художественные типы: «Только гениальный писатель или уж очень сильный талант угадывает тип своевременно; а ординарность только следует по его пятам, более или менее рабски, и работая по заготовленным уже шаблонам» («Дневник писателя», 1873).
В 80-х годах в русской советской литературе, как и прежде, возникали споры о путях развития современной прозы, поэзии и драматургии. Некоторые молодые прозаики и критики старались отделиться от общего литературного потока, пытаясь выделиться в свою группу писателей с новыми взглядами на жизнь и на творчество, называли себя «тридцатилетними», «сорокалетними», якобы имеющими свои задачи и творческие особенности. Однако единство «сорокалетних» состояло, как писал один из критиков, «в стремлении смотреть современной жизни в глаза, как бы трудно это ни было для изображения». То есть писать правду о современной жизни, какой бы горькой она ни была, – вот к чему сводилась попытка отмежеваться от общего развития современной литературы. Что же случилось впоследствии? Все «тридцатилетние» и «сорокалетние», несмотря на громкие декларации, пошли по старому доброму пути русского классического реализма.
Прекрасным доказательством добротности классического реализма явился роман «Драчуны» Михаила Алексеева. Много возникало разговоров и обсуждений этого искреннего, правдивого романа, смысл которого пробивается до самых глубин человеческого ума и сердца, затрагивая самые тонкие и задушевные струны. Такова уж сила истинного художника, способного «оживить» своих персонажей и сделать своих читателей заинтересованными в их судьбах, в их бедах, тревогах и радостях.
Роман Михаила Алексеева посвящён 30-м годам России, когда крестьянство вроде бы потянулось к колхозам, плохо понимая смысл и суть колхозного движения. Роман автобиографичен, лирический герой, от имени которого ведётся повествование, видит жизнь глазами мальчишки, озорного и смышлёного, не по годам быстро взрослеющего. Он подробно рассказывает о судьбах взрослых односельчан, реконструирует те вчерашние, подлинные события, где весёлое, комическое сплетается с тяжёлым, трагическим в живые картины жизни, обретая под талантливым пером писателя высокую духовную и художественную значимость.
«Драчуны» были опубликованы в журнале «Наш современник» в 1981 году. О голодном 1933 годе почти не упоминали в художественной литературе, а потому роман подвергся острой критике в газетных и журнальных статьях. Журнал «Волга» опубликовал статью критика М.П. Лобанова «Освобождение» в 1982 году в десятом номере. В это время генсеком ЦК КПСС стал Ю. Андропов, который 21 декабря 1982 года в своей речи к 60-летию СССР назвал дореволюционную Россию «тюрьмой народов» и призывал к «слиянию наций» в одну «советскую нацию». И тут же дал указание М.В. Зимянину разгромить статью М.П. Лобанова. На экстренном совещании главных редакторов в ЦК КПСС под председательством М.В. Зимянина «было и произведено судилище над статьёй Лобанова и над главным редактором «Волги» Н. Палькиным», – вспоминал участник совещания М. Алексеев. Н. Палькина сняли с работы, а Лобанова подвергли острой критике в Литературном институте и в Союзе писателей России. Официальные критики П. Николаев, Ю. Суровцев, В. Оскоцкий, узнав о результатах совещания в ЦК КПСС, тут же набросились на статью М. Лобанова в «Литературной газете», «Литературной России» и «Правде». Казалось бы, выхода нет, иди и сдавайся на милость яростных русофобов.
Но были и другие голоса… «Дочитал последние главы «Драчунов». С горьким, щемящим чувством дочитал. Как всё знакомо! И мать умирающая… И дедусь с его «доню»… человек в своём будничном величии, даже не сознающем, что оно велико. Истинно народная книга. Всё ненавязчиво, естественно, с горькой улыбкой… Душа есть. Свет человечности.
Многие, многие скажут тебе спасибо, друже, за эту книгу. Видимо, и в самом деле это идёт главная книга твоей жизни.
По-братски поздравляю тебя. Твой Олесь Гончар».
И ещё: «Дорогой Михаил Николаевич! Только что закончил читать последнюю часть «Драчунов». Что сказать о романе в целом? Я думаю, что неимоверно сильная вещь. Сила в скупой правде, в правде документа жизненного, доведённого силой искусства до большого поэтического обобщения. Великая правда «Драчунов» – это правда истории, переплетённая неразрывно с правдой судеб людей. Я так рад за потрясающий роман. Ион Чобану».
Позднее М. Алексеев признался о трудностях прохождения этого романа: «Это была полностью запретная тема. Но она жила во мне, терзала. Я, выпустивший столько книг, не рассказал о самом главном для моих земляков, для всего народа! О самой большой беде, 33-й год – это был геноцид, никто ещё не назвал истинной цифры погибших… Голод пытались объяснить засухой. Но никогда засуха не могла охватить такие обширные области. Урожай был вполне нормальный. Но всё вымели. Сначала фураж – подохли все колхозные лошади, потом стали умирать люди. Кто-то успел убежать, но немногие. Паспортов нет, куда побежишь без документов?.. За роман пришлось вести самую настоящую войну с цензурой… Во спасение целого я наиболее спорные куски убирал – где про людоедство и т. п. Но всё равно роман получился страшным. У меня на даче в углу огромная стопка писем со всех концов страны. Ни на одну свою книгу я не получал столько отзывов, как на «Драчунов». 10 лет его замалчивали, вычёркивали из списка моих книг…» (Русская литература. М., 2004. С. 74).
Всё это напомнило очерк М. Шолохова «По правобережью Дона» (Правда. 1931. 25 мая), его же письма Петру Луговому и Сталину (1933) об огромных нарушениях Устава колхозного строительства, о грубом вторжении уполномоченных Кальманов в колхозную жизнь, о голоде, о репрессиях против честных коммунистов, о чём уже говорилось в этой книге.
И ещё одно очень важное событие было связано с романом «Драчуны». 12 марта 1982 года «Московский литератор» опубликовал краткий отчёт о выступлениях писателей на расширенном заседании секретариата правления Московской писательской организации, посвящённом обсуждению романа Михаила Алексеева «Драчуны». Выступили Б. Леонов, А. Алексин, В. Поволяев, И. Стаднюк, Г. Бакланов, В. Сорокин, М. Прилежаева, М. Лобанов, Л. Карелин, М. Годенко, И. Стрелкова, О. Михайлов, Я. Козловский, М. Чернолусский, В. Кожинов, В. Шугаев. Правда о великом историческом опыте народа, высокий историзм повествования об одном из самых сложнейших периодов в жизни нашего народа, превосходная степень художественного постижения человеческих характеров, глубокие обобщения, по-современному звучащие сегодня, – таковы особенности романа Михаила Алексеева, которые отмечались в ходе обсуждения. Роман называли «энциклопедией деревенской, крестьянской жизни, где удивительно точно уравновешено вечное и социальное».
Потом появилась статья М. Лобанова и бурные страсти вокруг неё после прихода к власти Ю.В. Андропова. 8 февраля 1983 года состоялось заседание Секретариата Правления Союза писателей России под председательством С. Михалкова, который тут же заявил, что М. Лобанов в «Волге» напечатал статью, «которую Центральный Комитет партии определил как ошибочную». Многие секретари поддержали С. Михалкова, но особенно интересен один. Почти год тому назад на обсуждении романа на Московском секретариате Ф. Кузнецов, подводя итоги, хвалил роман, а тут прямо заявил, что статью М. Лобанова «прочитал внимательно и не принял её внутренне, принципиально и категорически», статья М. Лобанова «реакционно-романтическая», «это продолжение идеологии, которая вошла в русскую общественную мысль после революции 1905 года как попытка отречения от русских революционных традиций и поворота сознания в направлении защиты реакции», но все эти бурные переживания и обвинения быстро улеглись: и Ю. Андропов, и М. Зимянин, и вся их «округа» поняли, что общественное мнение не победить, политическая цензура отступила, и роман и статья М. Лобанова по-прежнему в центре внимания читателей и историков литературы.
И приведу ещё один пример редакционной работы. Речь о рукописи романа Ивана Акулова «Касьян Остудный». Дали В.В. Петелину, по старой памяти, на рецензию рукопись романа Ивана Акулова в журнале «Молодая гвардия». Через несколько дней рецензент принёс восторженную рецензию, которую в редакции не ожидали, думали, напишет отрицательную. Роман Акулова в «Молодой гвардии» не прошёл. Автор давал в другие журналы, но тоже не приняли к публикации. Вышел роман «Касьян Остудный» в издательстве «Современник» в 1978 году. В.В. Петелин тут же написал рецензию в еженедельник «Литературная Россия», где до этого несколько месяцев работал заведующим отделом критики и библиографии. Через какое-то время О. Добровольский, завотделом, прислал ему письмо:
«Уважаемый Виктор Васильевич!
Я звонил Вам домой по поводу Вашей рецензии на роман И. Акулова, но выяснилось, что Вы уже уехали в Коктебель. Наше руководство читало статью, в частности М.М. Колосов. Были сделаны сокращения, связанные главным образом с тем, что в рецензии много говорится о «крепком», «справном» крестьянине, но мало о классовой борьбе в деревне, реакционной роли кулачества, к тому же очень пессимистичен конец рецензии. Ю.Т. Грибов предложил больше вести разговор о художественных особенностях романа.