Итальянец
Шрифт:
— Поразительно, что даже забота о собственной чести не внушила им подобной мысли, — проговорила маркиза в раздумье.
— И все же справедливость существует, пусть ее законы и пребывают в небрежении. Мы слышим ее голос сердцем, и тот, кто не сообразует свои поступки с ее велениями, отдает тем самым дань слабости, а отнюдь не добродетели.
— Эту истину никому еще не приходило в голову оспаривать, — отозвалась маркиза.
— Простите, но я в этом далеко не уверен. Когда встает выбор между справедливостью и укоренившимся предрассудком, мы склонны почитать добродетельным
— О! — негромко воскликнула маркиза. — Что вы имеете в виду? Я докажу вам, что обладаю не только мужским умом, но и мужской неустрашимостью.
— Я говорю, ничего не скрывая, мне нечего скрывать.
Маркиза задумалась.
— Мой долг исполнен, — вновь заговорил Скедони после краткого молчания. — У вас есть всего лишь один способ смыть пятно со своей чести, и я вам его указал. Если мое усердие вам неприятно, ну что ж, я умолкаю.
— Вы меня неправильно поняли, досточтимый отец. Новизна идей, непривычность положения — вот что смущает мой разум! Он пока еще недостаточно закален для восприятия столь необычных мыслей; женская слабость еще жива в моем сердце.
— Я должен просить у вас прощения, — с притворным смирением промолвил Скедони. — Вы вправе пенять мне за мое опрометчивое рвение. Слабость, о которой вы говорите, — черта привлекательная, и ее, возможно, следовало бы скорее поощрять, чем осуждать.
— Как, отец мой! Если она заслуживает поощрения, то это не слабость, а, напротив, добродетель.
— Пусть будет так, — холодно ответствовал Скедони, — допускаю, что оказался в данном случае пристрастным судией. Не думайте об этом долее, разве что только затем, чтобы извинить мое неуместное рвение.
— За свое участие вы достойны не прощения, а благодарности, более того — награды. Досточтимый отец, я надеюсь, время докажет искренность моих слов.
Духовник склонил голову.
— Могу заверить, что оказанные мне услуги не останутся без вознаграждения — я не говорю «щедрого» лишь потому, что никакая награда не покажется щедрой в сопоставлении с теми воистину бесценными свидетельствами преданности моему семейству, о каких мне, возможно, придется вас просить! Чего стоят все знаки признательности, когда речь идет о спасении чести старинного рода!
— Мои слова благодарности, а равно и заслуги, меркнут радом с вашей добротой. — Скедони произнес это и вновь замолк.
Маркиза желала бы вернуться к той теме, от которой недавно увела нить беседы, духовник же, по всей видимости, твердо решил предоставить ей самой сделать первый шаг. Она раздумывала и колебалась. До сих пор она не знала тяжелой вины, и преступление, предложенное Скедони, несколько пугало ее. Она боялась думать, а еще более — упоминать о нем вслух, но уязвленная гордость, беспредельное негодование, страстное стремление насытить свою мстительность делали свое дело: разум маркизы кипел как бурливый океан, и волны злобы грозили
— Итак, вы советуете, отец мой… — заговорила маркиза после долгой паузы, — по вашему мнению… Эллену…
Маркиза помедлила в надежде, что Скедони предварит ее слова, но тот предпочел пощадить не ее чувства, а свои.
— Так вы полагаете, что дерзкая интриганка заслуживает… — Она снова остановилась.
Не прерывая паузы, Скедони с напускным смирением ожидал дальнейших слов маркизы.
— Повторяю, отец мой, вы утверждали, что девушка заслуживает сурового наказания…
— Вне всякого сомнения, — отвечал Скедони. — Вы этого не разделяете?
— Каре надлежит быть предельно строгой? Справедливость наряду с целесообразностью требуют смерти преступницы? Таково ваше суждение?
— Простите меня, быть может, я заблуждался; таково было мое мнение, но не породила ли его излишняя пылкость? Как сохранить холодной голову, когда сердце в огне?
— Так, значит, ваше суждение вовсе не таково, святой отец, — с неудовольствием заключила маркиза.
— Этого я не утверждаю. Предоставляю вам решать, насколько оно справедливо.
С этими словами духовник поднялся и выказал намерение удалиться. Маркиза в смятении и тревоге просила его повременить с уходом, но он в свое извинение сослался на необходимость поспешить к мессе.
— Что же, святой отец, не стану злоупотреблять вашим драгоценным временем ныне, но вы знаете, как я ценю ваш совет, и, надеюсь, не откажетесь помочь, когда я вновь обращусь к вам.
— Могу ли я отказать вам в том, что почитаю для себя честью, — кротко ответствовал монах, — но предмет нашей беседы столь щекотлив…
— Что заставляет меня еще более ценить ваше мнение о нем, — вставила маркиза.
— Я желал бы, чтобы превыше всего вы почитали свое собственное, ибо более верного руководства вам не сыскать.
— Вы мне льстите, отец мой.
— Я всего лишь отзываюсь на ваши слова, дочь моя.
— Завтра, — произнесла маркиза значительно, — я собираюсь присутствовать на вечерне в церкви Сан-Николо; если вам случится там быть, мы сможем по окончании службы, когда разойдутся прихожане, увидеться в северной аркаде. Там нам будет удобно с глазу на глаз побеседовать о предмете, для меня в данное время самом насущном. Прощайте.
— Да пребудет с вами мир, дочь моя, и да станет вашим советчиком сама мудрость. Я буду в Сан-Николо всенепременно.
Исповедник скрестил на груди руки, опустил глаза долу и покинул комнаты той бесшумной походкой, что указывает на утомление — и на сознательное двуличие.
Его духовная дочь осталась у себя в будуаре; противоречивые страсти и изменчивые суждения боролись за власть над ее душой; замышляя беды другим, маркиза навлекала их на свою собственную голову.
Глава 4