Итальянец
Шрифт:
Вечер был мрачен, море темнело, вздувались волны, морские птицы с резкими криками описывали крути среди облаков, а затем скрывались в верхушках скал, где были спрятаны их гнезда, — все указывало на близость бури. Собственные горести не настолько поглотили Эллену, чтобы сделать ее бесчувственной к страданиям ближних; она порадовалась за рыбаков, счастливо избежавших непогоды, и представила себе, как они, обретя надежное пристанище в своих домиках, наслаждаются теплом очага и обществом домашних, а рев волн помогает им острее ощутить уют родных пенатов. Эти воображаемые картины, впрочем, навеяли мысли о том, как несчастна и одинока она сама.
— Увы! — произнесла Эллена. — У меня
Сказав это, Эллена содрогнулась и вновь обернулась назад, чтобы проверить, следует ли за ней Спалатро. Не обнаружив его, она с удивлением и радостью поняла, что перед ней открывается возможность бегства, но вдруг заметила монаха, молча бредущего среди нависших над берегом утесов. Инок, закутанный в черное одеяние, по всей видимости, всецело ушел в раздумья, взгляд его был устремлен долу.
«Мысли этого человека, надо полагать, посвящены предметам достойным и богоугодным, — подумала Эллена, разглядывая незнакомца с изумлением и некоторой надеждой. — К монаху священного ордена я могу обратиться без боязни. Вероятнее всего, помощь ближнему для него не только обязанность, но и призвание души. Могла ли я ожидать, что на этом безлюдном берегу обрету такого святого заступника! И монастырь его, как видно, неподалеку!»
Монах приближался, не поднимая головы; Эллена двинулась ему навстречу, от волнения едва переставляя ноги. Будучи уже совсем рядом, монах искоса оглядел ее; он по-прежнему прятал лицо, но под тенью капюшона девушка различила большие глаза и всю верхнюю часть его своеобычной физиономии. Вера в его защиту стала покидать Эллену; она заколебалась, не находя в себе сил ни заговорить, ни встретиться с незнакомцем взглядом. Монах молча прошествовал мимо, не выказав при этом ни единого признака любопытства или удивления. Нижняя часть его лица оставалась скрытой за складками ткани.
Эллена остановилась и решила подождать, пока он отойдет, а затем попытаться достигнуть деревни и обратиться с мольбой о помощи к ее обитателям, не полагаясь на содействие подозрительного незнакомца. Но тут же сзади раздались шаги: монах вновь приближался. Он выступал, как и раньше, надменно, но при встрече смерил Эллену лукавонастороженным косым взглядом. Его лицо, да и весь облик произвели на нее впечатление столь отталкивающее, что она вновь не нашла в себе решимости воззвать к состраданию незнакомца, а, напротив, отшатнулась от него, как от врага. Гигантская, молчаливо шествовавшая фигура внушала ужас, поражая мощью и коварством. Монах медленно удалился и скрылся среди скал.
Эллена повернулась в намерении, пока поблизости нет Спалатро, поспешить в отдаленную деревню — о причинах загадочного отсутствия своего тюремщика ей недосуг было раздумывать. Но она не успела отойти далеко, как перед ней вновь оказался монах. Девушка вздрогнула и едва удержалась от крика; монах же оглядел ее еще пристальнее, чем прежде. Он помедлил в неуверенности (так показалось Эллене), а потом вновь прошел мимо. Смятение Эллены росло: инок удалялся по той самой тропинке, которой она собиралась бежать, а следовать за ним ей было так же страшно, как возвращаться в темницу. Внезапно монах поменял направление и вскоре снова прошел мимо нее; Эллена поспешила вперед. Опасаясь преследования, она обернулась и увидела, что незнакомец беседует со Спалатро. Оба медленно зашагали вперед, по всей видимости, совещаясь на ходу, затем Спалатро заметил, что Эллена удаляется чересчур поспешно,
— Куда ты направляешься? — спросил монах голосом, сдавленным от волнения.
— Я хотела бы знать, отец, кто задает мне этот вопрос? — отозвалась Эллена, стараясь казаться спокойной.
— Куда ты направляешься и кто ты? — повторил монах уже суровей.
— Я несчастная сирота, — с глубоким вздохом отвечала Эллена, — и если, как можно судить по вашему облачению, милосердие вам не чуждо, вы должны отнестись ко мне с состраданием.
— Кого же и чего ты опасаешься? — продолжил Ске-дони после краткого молчания.
— Мне приходится опасаться… за свою жизнь, — сказала Эллена колеблясь.
По лицу ее собеседника пробежала тень.
— Твою жизнь? — проговорил он с видимым удивлением. — Кому же она нужна?
Слова эти поразили Эллену.
— Несчастная букашка! Кому придет в голову раздавить тебя?
Вместо ответа Эллена в изумлении воззрилась на монаха. Интонация его речи вызывала еще большее недоумение, чем смысл слов. Испуганная его поведением, как и сгущавшимся мраком и громоподобным шумом прибоя, Эллена отвернулась и вновь побежала к деревне, по-прежнему очень далекой.
Вскоре монах догнал беглянку, грубо схватил ее за руку и вопросил, напряженно глядя ей в лицо:
— Кого ты боишься, скажи: кого?
— Об этом я не осмеливаюсь сказать. — От страха Эллена едва держалась на ногах.
— Ага! Вот как? — вскричал монах, все более приходя в возбуждение. Лицо его стало так ужасно, что Эллена попыталась вырваться, сопровождая свои усилия отчаянными мольбами отпустить ее руку. Монах взирал на девушку, не говоря ни слова, но, когда она прекратила бесплодную борьбу, взгляд его застыл и принял отсутствующее выражение, как у человека, который ушел в себя и утратил восприимчивость к окружающим предметам.
— Молю, отпустите меня! — повторила Эллена. — Уже поздно, а дом мой далек.
— Так и есть, — пробормотал Скедони, не выпуская ее руки. Казалось, он отозвался на собственные мысли, а не на слова девушки. — Воистину так и есть.
— Темнота быстро надвигается; буря застигнет меня в пути.
Скедони все еще размышлял, потом пробормотал:
— Буря, говоришь? Что ж, пусть будет буря.
Не ослабляя хватки, он позволил Эллене опустить руку и медленно двинулся по направлению к дому; Эллена принуждена была следовать за ним. Вид монаха, его бессвязные речи, приближение к узилищу — все это заставило Эллену возобновить свои мольбы и попытки вырваться на свободу. Голосом, полным отчаяния, она воззвала:
— Мой дом неблизко, отец, а ночь вот-вот наступит. Взгляните, как потемнели скалы. Мне далеко идти, а дома меня ждут.
— Ложь! — вскричал Скедони. — Ты лучше всех знаешь, что это ложь!
— Увы, это так, — признала Эллена со стыдом и печалью. — У меня нет друзей, и ждать меня некому!
— Чего заслуживают те, кто сознательно лжет и сладкими речами вовлекает юношей в погибель?
— Отец мой! — воскликнула изумленная Эллена.
— Чего заслуживает нарушительница покоя благородных семей, обольстительница, улавливающая в свои сети наследников знатных родов, чего заслуживает та, кто повинна во всем этом?