Итальянец
Шрифт:
— И ты можешь сомневаться в причине моих чувств? И этих знаков отеческой привязанности?
— Но откуда же взяться уверенности, если подобная привязанность доселе была мне незнакома? — робко ответствовала Эллена.
Скедони разомкнул объятия и в красноречивом безмолвии несколько минут созерцал девушку в упор.
— Бедное невинное дитя! — сказал он наконец. — Ты сама не способна оценить, сколь много значат твои слова! Воистину, отцовскую нежность тебе до сих пор изведать не довелось!
Лицо Скедони потемнело, и он вновь поднялся с места. Эллену тем временем одолевали самые различные чувства, и она не находила в себе сил, чтобы спросить у Скедони, на чем основано убеждение, так сильно его волнующее, и почему он ведет себя так странно; вместо этого она обратилась за помощью к миниатюре в надежде разрешить свои сомнения, установив сходство
Скедони же, напротив, был человеком в годах; его суровые черты, изборожденные следами времени и — в не меньшей степени — мысли, омрачены были привычным потворством недобрым страстям. Можно было подумать, что со времени написания портрета Скедони ни разу не улыбнулся; казалось, живописец, провидя будущность своего героя, поспешил уловить и запечатлеть его улыбку, дабы оставить доказательства того, что и это лицо оживляла в свое время веселость.
Несмотря на различие в выражении, черты обоих Скедони, прежнего и нынешнего, несли на себе отпечаток надменной гордости; Эллена уловила сходство в смелом контуре лиц, но без дальнейших доказательств ей трудно было поверить, что изображенный на портрете юный кавалер и стоявший перед нею монах — один и тот же человек. Вначале череда сумбурных мыслей не оставляла Эл-лене досуга, чтобы оценить странность прихода Скедони к ней в самый глухой час ночи или задать прямой вопрос относительно родственной связи между ними. Теперь же сумятица в голове Эллены улеглась, а облик Скедони не представлялся столь ужасным, как прежде, и девушка осмелилась спросить, что побудило собеседника появиться здесь с таким необычайным сообщением.
— Время уже за полночь, отец мой, — проговорила она, — судите сами, насколько мне не терпится узнать, что привело вас сюда в столь поздний час.
Скедони безмолвствовал.
— Вы явились, дабы остеречь меня от опасности, — продолжала Эллена, — вам стало известно, что Спалатро замышляет недоброе? Ах, когда я прошлым вечером молила вас о сострадании, вы и не помышляли, что мне грозит, иначе бы…
— Ты права! — поспешно перебил ее Скедони. — Но оставим это. К чему снова и снова возвращаться к одному и тому же?
Слова эти повергли Эллену в недоумение, ведь до сей поры она ни разу не обмолвилась об интересовавшем ее предмете; но, заметив, что монах готов вновь впасть в неистовство, девушка предпочла умолкнуть и не указывать собеседнику на его ошибку.
В разговоре вновь наступила долгая пауза; Скедони между тем продолжал ходить по комнате; временами он останавливался и пронизывал Эллену пристальным, почти что безумным взглядом, после чего мрачно отводил глаза, тяжко вздыхал и направлялся в дальний конец комнаты. Эллена, взволнованная и изумленная поведением монаха и странностями собственной судьбы, несмотря на страх рассердить его расспросами, собрала все свое мужество, чтобы добиться объяснений, столь важных для ее спокойствия. Она наконец спросила, как поверить в истинность его поразительных утверждений, и напомнила собеседнику, что он еще не открыл ей причины своего неожиданного сообщения.
Исповеднику пришлось приложить некоторые усилия, чтобы унять захлестнувшую его бурю чувств и дать членораздельный ответ; он обнаружил короткое знакомство с некоторыми весьма сокровенными обстоятельствами, касавшимися семейства Эллены, — даже такими, которые, как полагала ранее Эллена, известны были только ей самой и синьоре Бьянки, — и таким образом устранил все сомнения.
Однако к долгой беседе исповедник не был расположен; душа его, переполненная угрызениями совести, ужасом, а также пробуждавшимися отцовскими чувствами, требовала полного уединения. Он жаждал очутиться там, где не придется сдерживать себя и прятать от посторонних глаз свою сердечную муку. Получив достаточные доказательства того, что Эллена действительно его дитя, и заверив девушку, что назавтра же она покинет этот дом и вернется к себе, Ске-дони внезапно удалился.
Когда монах спускался по лестнице, навстречу ему выступил Спалатро; в руках он держал плащ, в который сообщники намеревались завернуть тело Эллены, перед тем как отнести его к морю.
— Кончено? — сдавленным голосом спросил злодей. — Я готов. — Протягивая плащ, он стал подниматься.
— Стой,
— Что? — Спалатро отшатнулся в недоумении. — Ее жизни вам мало?
Он тут же испугался возможных последствий, когда увидел, как изменилось лицо духовника. Но буря, бушевавшая в груди монаха, не давала ему произнести ни звука — он молча поспешил вперед. Спалатро последовал за ним.
— Извольте сказать, что мне делать, — заговорил Спалатро, по-прежнему протягивая Скедони плащ.
Монах в ярости обернулся и крикнул:
— Прочь! Оставь меня!
— Как! — воскликнул рассерженный сообщник. — Выходит, вам тоже не хватило храбрости, синьор? Раз так, то пришел мой черед показать, что я не трус, как вы все время говорите, — сделаю-ка я все сам.
— Негодяй! Дьявол! — завопил Скедони и схватил головореза за глотку, как будто хотел его уничтожить; вспомнив, однако, что рвение подручного не выходит за рамки его же собственных недавних указаний, Скедони забыл о своей ярости, выпустил Спалатро и прерывающимся голосом, без тени прежней злобы, велел ему идти спать.
— Завтра, — добавил он, — я с тобой еще поговорю. А пока что мои намерения переменились. Ступай!
Оправившись от страха и изумления, Спалатро только собрался выразить негодование, но вынужден был подчиниться повторному, громоподобному приказу своего нанимателя, который захлопнул за ним дверь с такой яростью, как будто избавился от человека ему ненавистного. В его отсутствие Скедони вначале стал дышать свободнее, но затем припомнил, как Спалатро хвалился только что своей удалью, и стал опасаться, как бы тот, с целью показать себя, не совершил преступление, на которое не решался вначале. При мысли о том, что такое возможно — а то и уже свершилось, — Скедони бросился в коридор и обнаружил Спалатро у потайной лестницы. Каковы бы ни были намерения последнего, его облик да и поведение внушали тревогу. Завидев Скедони, он обратил к нему угрюмое, злобное лицо; на оклик, равно как и на вопрос о том, что ему здесь понадобилось, не ответил, требованию же удалиться к себе не спеша повиновался. Скедони последовал за ним и запер дверь его комнаты снаружи, затем поднялся к двери Эллены и обезопасил ее от вторжения. По возвращении в свою комнату монах не отошел ко сну, а предался мучительным угрызениям совести; он все еще дрожал от ужаса, подобно человеку, который едва-едва отпрянул от края пропасти, но продолжает измерять бездну взглядом.
Глава 10
Их пролегает путь Сквозь лес глухой по спутанным тропам; Кивки тенистых крон внушают ужас Скитальцам одиноким, заплутавшим.
Мильтон
Оставшись одна, Эллена принялась припоминать все, что Скедони счел нужным сообщить касательно ее семейства; когда она сопоставила эти сведения с теми, что получила от покойной синьоры Бьянки, то никаких противоречий между ними не обнаружила. Но и по сию пору Эллена слишком мало знала о себе и своих близких, чтобы понять, почему тетушка умолчала о некоторых обстоятельствах, раскрывшихся лишь сейчас. Из рассказов синьоры Бьянки Эллена знала, что ее мать вышла замуж за знатного юношу из рода Маринелла, обитавшего в герцогстве Миланском; что брак этот был несчастлив, а саму Эллену еще при жизни матери доверили попечению синьоры Бьянки, единственной сестры графини. Об этом событии, а также и о матери у Эллены не сохранилось никаких воспоминаний, ибо детские горести и потери изгладились из ее памяти благодаря доброте и заботе тетушки; она помнила только случайность, благодаря которой после смерти синьоры Бьянки обнаружила в ее кабинете портрет с именем своего отца. На вопросы о том, что побуждает ее к скрытности, синьора Бьянки всегда отвечала, что причиной тому тяжелые обстоятельства, в каких оказалась ее семья; из дальнейших расспросов по поводу судьбы своего отца Эл-лене удалось узнать, что он умер, когда она была во младенчестве. Миниатюрный портрет, попавший в руки Элле-не, Бьянки нашла в свое время среди безделушек покойной графини, своей сестры, и имела намерение передать Эллене в будущем, но не ранее, чем удостоверится, что та сможет хранить тайну. В то время синьора Бьянки не сочла возможным объясниться подробнее, когда же настал ее смертный час, она, судя по всему, желала бы открыть больше, но — увы! — чересчур поздно.