Итальянская записная книжка
Шрифт:
— Чао! — из глубины помещения, где виднелась кухонная плита и моечная машина, появилась хрупкая, белозубо улыбающаяся женщина с большими карими глазами. Улыбка была задорной, девичьей у этой Карлы, как оказалось, матери пятерых детей, тут же представленных гостям. Маттиа был старшим.
А ещё по крутой лесенке без перил с первого этажа шустро спускалась, выкрикивая что-то приветственное согнутая старушка — мать Карлы.
Предводительствуемые Маттиа, Артур и Маша взошли по этой лестнице наверх, где им были указаны их комнаты.
Оставшись один, Артур опустился на стул у письменного столика.
За раскрытым окном в свете фонаря виднелась устланная керамической плиткой неогороженная веранда под навесом. Посреди неё стоял овальный стол, окружённый плетёными стульями.
Артур хотел было вынуть записную книжку, но, подчиняясь накопившейся за этот длинный день усталости, скинул туфли, растянулся поверх аккуратно застеленного одеяла.
Он лежал, закинув руки за голову.
«Господи, спасибо Тебе за все,» — прошептали его губы. И в ту же секунду в закрытых глазах сквозь голубой туман проступили лучистые глаза, затем все лицо, скорбное, исполненное муки…
Артур замер.
Четвёртый раз в жизни, как всегда неожиданно, возникло оно, застало врасплох.
Взгляд не вопрошал, как раньше. Он был устремлён в самую душу. Необычайный жар охватил Артура.
Но вот глаза, чуть рыжеватые усы, все лицо стали уходить в голубоватый туман.
Ощущение Присутствия было таким сильным, что Артур вскочил с кушетки в наивной надежде застать.
Комната была пуста. В окно из темноты сада, как голос вечности, доносилось стрекотание цикады.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Он встал, отодвинул раскладной парусиновый стульчик подальше от разгорающегося костра. Поднырнул в душноватое пространство между двумя деревьями, усыпанными плодами — инжиром и грушей, за которыми, ближе к ограде, поверх старых досок валялись полуразбитые деревянные ящики.
В два приёма перетащил все это добро к тому месту на травянистом бугорке, где теперь находился стульчик.
Пока что под двумя металлическими, поставленными на высокие стойки из кирпича бочками, было достаточно с треском горящих веток, и Артур не спешил протянуть руку к лежащему в траве тесаку.
Можно было спокойно сидеть, издали глядя на огонь, ощущать лицом исходящее от него тепло и одновременно чувствовать спиной жар солнца.
Это тепло и этот жар не были схожи между собой. Определить, в чём они разнятся могла, наверное, белая бабочка, вольно мелькающая в восходящих потоках нагретого воздуха.
Но уж совсем они не были похожи на внутренний жар, испытанный Артуром несколько дней назад вечером в комнате Маттиа, на этой вилле семейств Сирони.
Сейчас он думал о том, что после гибели отца Александра ни с кем не может поделиться происшедшим, вопросить, почему именно здесь, в Италии, это произошло, какой вывод он должен сделать. По опыту предыдущих трёх Посещений он знал, насколько это серьёзно, как меняется после этого течение жизни.
Увиденное в закрытых глазах было РЕАЛЬНЕЕ вот этого костра, этой бабочки.
«Не с кем поделиться, — думал Артур. — Маша скажет — приснилось, Донато может сказать — мистика. Дома, в Москве, кто-нибудь испуганно перекрестится, процитирует
Когда грянуло первое появление в закрытых глазах этого Лица, Артур немедленно поехал в церковь, исповедался и, к своему изумлению, услышал от тогда ещё живого духовного отца буквально следующее: «Мне приходится исповедовать сотни, тысячи людей. Такое бывает. Он ведь обещал, что не оставит нас. Он приходит к тем, кого нужно поддержать в вере, в каком-то очень важном духовном деле. А вы, вместо того, чтоб день и ночь работать над своей книгой, уже сейчас размышляете о том, напечатают её или нет, склонны впадать в отчаяние от действительно нелёгкой вашей жизни, не хотите нести свой крест.»
«Что Он мне хочет сказать? — продолжал думать Артур. — Бесцельно шляюсь по Италии. Но ведь совершенно внятно: для чего-то прислал Машу, Донато, Лючию, Пеппино с Амалией… Теперь Карлу с Джулио, всю эту славную семью…»
Подняв из травы тесак, он стал разрубать ящики и доски, подкидывать в костёр.
Сегодня, в субботу, был первый день, когда они с Машей решили дать себе роздых и не поехали в Рим, куда с утра пораньше ежедневно ездили на электричке, как на работу.
Тем более, что для семейства Сирони, наступил день заготовки помароллы — томатного соуса, без которого, кажется, не обходится приготовление ни одного блюда, будь оно мясным, рыбным, овощным или же просто пастой — макаронами.
Томатный соус во многих разновидностях можно в любое время года запросто и недорого купить в любом магазинчике, но итальянцы, как оказалось, обожают делать его сами.
Хозяин виллы Джулио, обычно до вечера пропадающий на работе, где он заведовал сверхсовременной механизированной прачечной, сегодня дирижировал работой своей большой семьи.
…После завтрака Артур сидел под утренним солнцем на веранде, проглядывал обнаруженное среди книг Маттиа зеркальное издание стихов Маяковского — на русском и итальянском языке. Он словно брата родного встретил здесь, под Римом.
Несоединимыми были эти миры: мир Маяковского, мир Джулио, его семьи и мир Артура Крамера. Казалось, объединяет их только солнце да щебет воробьёв, порхающих под кроной растущей неподалёку пальмы, да отдалённые вопли радостно возбуждённых детей.
«Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека» — прочёл Артур. Отложив лупу, он потёр уставшие от напряжения глаза и пошёл в обход дома по устланной плитками дорожке, спустился к гаражу, откуда были изгнаны автомашины, и теперь стоял длинный стол, в одном торце которого возвышался над грохочущей электросоковыжималкой Джулио. Из неё в белый пластиковый таз извергался густой томатный сок. У противоположного торца Маттиа с помощью специальной машинки, нажимая на длинную тугую рукоять, насаживал на уже заполненные готовым соусом бутылочки красные жестяные крышечки. А по обеим сторонам стола младшие в длинных белых передниках разливали по бутылочкам с помощью черпаков и воронок подсоленный помидорный сок. При этом нужно было сначала бросить на дно каждой листик базилика.