Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Путь лежал прочь от больших городов, в сторону и от Чернигова, и от Новгорода-Северского. Мчались по бездорожью, то застревая в сугробах, то выскакивая на лёд небольших речушек, пока не достигли Снови. Но по широкой реке легче было двигаться не только беглецам, но и погоне, потому свернули на первую попавшуюся притоку.
Это была река Ирпа, на которой стоял городок Ропеск. Десятник отряда, Фёдор, склонился к возку, где сидела княгиня:
– Велишь сразу к городу править или сперва пусть на вороп кто съездит? (На вороп - в разведку.
– Прим. авт.)
– Делай, как хочешь, - подняла на него усталые глаза Елена.
Фёдор ускакал к Ропеску сам. А воротился не один. Вместе с ним были ещё десятка три всадников, а впереди гарцевал на сером в яблоках жеребце молодой витязь в княжеском корзне.
Ещё издалека Фёдор махнул шапкой своим - мол, стойте на месте. Елена молча выбралась из возка. Она слишком устала, чтобы бороться дальше. Даже если это и ловушка, она готова на всё.
– Елена Васильевна, - молодой всадник лихо спешился, - здравствуй! Как услышал я, что ты приехала, так и поспешил навстречу. Ропеск мой - городок малый, да Чернигов нам, Всеволодичам, не указ. Будь гостьей моей, отдохни с дороги!
– Всеволодичам?
– пролепетала Елена.
– Ярослав я, брат Святослава Всеволодича Новгород-Северского, - ответил юноша.
Он с улыбкой протянул руку, и Елена, заплакав от облегчения, бросилась к молодому князю и обняла его.
А ещё через седмицу обнимала уже мужа в Гомеле, куда её с бережением и под присмотром проводил Ярослав.
Глава 11
Забрав жену, казну и верных соратников, Изяслав Давидич ушёл в вятичские леса, где затаился, прислушиваясь к тому, что происходит на Руси.
Всё то время, что Елена моталась по Черниговщине, в Киеве не было князя. Поступив осмотрительнее своего отца, Мстислав Изяславич пригласил на золотой стол стрыя Ростислава Мстиславича. Тот с радостью принял приглашение, но поставил условием, чтобы и ноги Климента Смолятича не было в окрестностях Киева. Митрополит Константин же уехал в Чернигов, когда туда вошёл Мстислав, и отказывался возвращаться. Сам Мстислав неожиданно упёрся (Константин проклинал его отца и его самого с братьями, его не признала половина земель), он не хотел, чтобы сварливый грек снова стал главой Русской церкви. Ростислав стоял на своём:
– Климента Смолятича не благословил в Царьграде патриарх, он не имеет права быть пастырем Всея Руси.
Так рядили и спорили большую часть зимы, пока не догадались встретиться в Вышгороде. На этом снеме решили, что Руси нужен новый митрополит, некто третий. Постановили послать за оным в Царьград. Довольный решением Ростислав Мстиславич въехал-таки в Киев и назвался великим князем. Вскоре из Константинополя прислали нового митрополита, Феодора, и он венчал Ростислава на княжение.
Вскоре после этого Ростислав встретился в Моровийске со Святославом Ольжичем, который с удовольствием целовал ему крест. На радостях, что всё устроилось, князья три дня пировали, говорили друг другу много ласковых и весёлых слов. Договорились до того, что сговорили Святославова первенца Олега женить вторым браком на младшей дочери Ростислава Софье - первая жена Олега, дочь Юрия Долгорукого, после нескольких лет бесплодного брака умерла, пытаясь разрешиться от бремени. Девочка, названная Варварой, осталась жива, но была слаба и болезненна. Свадьба должна была состояться через три года, когда невеста достигнет брачного возраста.
С тем и разъехались, уговорившись в дальнейшем действовать заодно, особливо если возникнет угроза со стороны Изяслава Давидича.
Но недолго продержался мир после вокняжения Ростислава Мстиславича. Не прошло и двух месяцев, как из Олешья пришли худые вести - на торговый город напали берладники…
Трудно расставался с бывшими соратниками князь Иван. Берладские воеводы уговаривали его переждать, собраться с силами и атаковать галицкие города с другой стороны, предлагали заключить союз с торками и берендеями - эти всё-таки были ближе, чем половцы. Но Иван был непреклонен.
– Изяслав Давидич - мой благодетель, - отвечал он.
– Как могу его бросить? А вдруг война? Вдруг моя помощь ему понадобится?
Воротившись на Русь и узнав, что произошло, пока он воевал Ушицу и Кучелмин, Иван послал Мошку с десятком верных соратников в Берлад, дабы уговориться о совместных действиях. Переждав зиму, берладники сколотили большую ватагу и на захваченных прошлым летом ладьях пошли вниз по Серету и Дунаю, наводя ужас одним своим появлением. Задержались в Малом Галиче, где собрали ещё дружину добровольцев и через устье Дуная вышли в Русское море.
Часто берладники на лёгких ладьях-однодревках выходили в море для торговли и набегов. На сей раз всё было, как раньше, только шли они не торговать, да и цель их лежала дальше обычного. Без задержки миновали Белгород Днестровский, не тронув ни одного корабля, заходящего в его гавани. Оставили позади устье Южного Буга с вымирающими греческими колониями и ясным летним днём показались в виду Олешья.
Днём и ночью не смолкал портовый город. Сюда стекались товары со всей Руси и из Дикой Степи. Половцы пригоняли русских пленников, свозили нехитрые товары, сгоняли скот и коней, которых скупали греки. Эти везли из Византии дорогие ткани, благовония, приправы, украшения. Смуглые персияне тоже вносили свою лепту - оружием, конями, но больше покупали - русское зерно, русские кожи, русскую рыбу, русский лен, русские меха, а также драгоценный рыбий зуб и янтарь, который доставляли сюда новгородские купцы вместе со свеями - потомки викингов торговлей получали то, что ещё сто-двести лет назад предпочитали добывать силой.
Олешье одновременно было воротами и устьем. Оно открывало для иноземцев Русь - и накрепко запирало все дороги вглубь её. Каждый караван торговых судов, пришедших по Днепру, приводил с собой вооружённую дружину, дабы отбиваться в пути от половцев. А то часто случалось - пошёл купец на свой страх и риск торговать, но повстречал степняков - и вот уже сам стал товаром.
Летом торговля в разгаре. До самой глубокой осени будут шуметь ярмарки, на причале тесно от кораблей, звенит воздух от иноземной речи. Зимой торговище стихнет, большая часть купцов отправится восвояси, откочуют на зимние становища половцы, и город притихнет, ожидая, когда всё опять начнётся сначала.