Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Не токмо из удела, но и в Русской земле доли не дам, - отрезал Изяслав.
– А ныне поди прочь, коли сказать больше нечего!
У Василёва задержались на несколько дней - ждали, когда Всеволод Ольжич приведёт половцев. Иван изводился в бездействии. Чуть не каждый день выезжал он из ворот с малой дружиной и без устали, как волк, кружил в заснеженном поле, высматривая, не идут ли полки. И именно он заметил одинокого всадника, что, отчаянно нахлёстывая коня, мчался к городу по обочине дороги.
Дорога уже у самого Василёва делала
– Ух ты! Буерака не страшится, - ахнул Гаврилка, успевший познакомиться с занесённым снегом оврагом.
В этот миг конь доскакал до края оврага, сделал последний прыжок и вместе со снежным оползнем рухнул вниз.
– Что встали? Скачите в помочь, - приказал Иван своим людям.
Дружинники подлетели, осторожно спешились на краю, помогли выбраться гонцу. Конь его, по счастью, не пострадал и ног не сломал, но сильно хромал.
– Княже?
– гонец подбежал к Ивану.
– Из Киева я! С недоброй вестью!
– Что такое?
– Пока князь Изяслав полки здесь собирает, к Белгороду рать движется! Тысяцкий гонца послал.
– Что за рать?
– Я почём ведаю. Не то волынцы, не то галичане…
И Галич, и Волынь - всё было плохо. Оставив гонца со своими ратниками, Иван погнал коня обратно в Василёв.
Когда Изяслав Давидич подошёл к Белгороду, его уже взяли полки Мстислава Изяславича. Галичане Ярослава Владимирковича стояли под стенами города - внутрь крепости вошли и луцкие дружины Ярослава Изяславича.
В пути Изяслава нагнал Святослав Всеволодич с половцами и берендеями, которых прихватил в Поросье. Соединившись с новгород-северцами, киянами и немногочисленными дружинами вжищевцев, они образовали грозную силу. Кабы сошлись эти две силы в чистом поле - с половецкой конницей легко бы войска Изяслава опрокинули Изяславичеи и галичан. Но Изяславичи успели занять Белгород, а его кручи над берегом Ирпени обложил Ярослав Галицкий. Грозная сила стояла в десятке вёрст от Киева, угрожая взять сам стольный град.
«Откуда они взялись?» - терялся в догадках Изяслав Давидич, вместе со Святославами, Иваном и Владимиром Мачешичем объезжая вражий стан.
Дело было во Владимире Андреиче. К нему тоже посылали гонцов с призывом идти на войну, обещая долю на Волыни. Но Дорогобужский князь решил по-своему и послал гонцов в Галич и к сыновцу Мстиславу. Хоть и был ненамного старше его, почитал за главного именно Изяславича и, едва тот кинул клич, встал под его знамёна. Сейчас дорогобужские полки тоже стояли в Белгороде.
На двенадцатый день Мстиславу Изяславичу доложили, что к нему пришли послы от берендеев. Эти торкские наёмники стояли за Изяслава Давидича, ибо жили в пределах Киевской земли. Волынский князь долго думал, прежде чем согласиться на встречу, тем более что посол пришёл ночью, в самую глухую её пору
Послом оказался русский боярин, один из приближенных князя Изяслава, Кузьма Сновидич. Он вошёл осторожно, словно боясь, что его ударят в спину. Посол с любопытством смотрел на невысокого ростом, как все в роду Изяславичей, но широкого в кости и потому кажущегося массивным Мстислава, кутающегося в корзно.
– Кто ты и зачем пожаловал? Кузьма Сновидич откашлялся:
– Послали мя к тебе, княже, ханы берендеев - Тудор Сатмазович, Каракозь Мнюзович, Карась да Кокби и велели тако передать: «От нас тебе будет и добро, и зло. Но ежели дашь нам в награду по городу каждому, то отступим от Изяслава и в степи уйдём».
Мстислав переглянулся с братом Ярославом. Потом перевёл взгляд на Владимира Андреевича. Тот был ещё во власти сна и смотрел на Изяславичей мутным взором. Поняв, что от трёхродного стрыя ничего не добьёшься, Мстислав снова обратился к брату:
– Ну, Ярославе, како мыслишь?
– А чего мыслить?
– хмыкнул тот.
– Жареного вепря едят по кускам, врага бьют поодиночке.
– Так тому и быть, - хлопнул широкой сильной ладонью Мстислав по подлокотнику.
– Ступай, Кузьма Сновидич, к ханам и передай - коли отойдут от Изяслава, то слово своё сдержу. Стану великим князем Киевским - оделю их городами, какие сами пожелают взять!
Удивлённый такой речью, Владимир Андреевич даже пробудился и захлопал глазами - а ежели, к примеру, захотят взять его Дорогобуж? Но Мстислав даже не покосился на стрыя. Он нашарил глазами одного из немногих своих приближенных, которые одолели сон и пришли в палату.
– Олбырь Шерошевич, - позвал он, - езжай с послами да проследи, чтоб слова своего берендеи не нарушили.
Перед рассветом Изяслава разбудили крики и шум. Князь вскочил, путаясь в меховой полсти, в одном исподнем сунулся наружу:
– Чего там? Кто кричит?
– Беда, княже!
– отрок бросился к нему.
– Берендеи обоз наш жгут, а торки снялись и в степь уходят!
В оконцах терема, где ночевал князь, полыхало зарево, виднелись тёмные тени мечущихся людей. В сенях громко хлопнула дверь:
– Стрый!
Изяслав узнал голос сыновца Святослава Владимирича.
– Измена, стрый!
– кричал юноша.
– Берендеи и торки…
– Княже, они уходят! Уходят к Белгороду!
– добавил голос Ивана Берладника.
При свете пожарища Изяслав торопливо одевался, путаясь в рукавах и портах. Кое-как набросив корзно, выскочил наружу, в зимнюю ночь, в крики, топот копыт и суету. Дружинники уже выводили коней, спешно тащили княжью казну, но большая часть обозов с припасами и оружием для ополчения была охвачена пламенем. Торки и берендеи грабили догорающие возы и спешно отходили к городским стенам.