Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Ни с чем воротился Избигнев Ивачевич в Галич. Бледнел и исходил потом, переступая порог думной палаты. Ярослав Владимиркович только с виду хилый да бледный, словно растение, выросшее в тени, - разум у него дай Бог всякому, словно не одна, а сразу восемь мыслей рождаются в его голове. Вот сидит на золотом столе, длинными тонкими пальцами в подлокотники вцепился, вытаращил немигающие глаза, смотрит, кажется, прямо в душу… И на вид вроде спокоен, а внутри буря бушует. И не ведаешь, чего лучше - под эту бурю попасть или под спокойный немигающий взгляд.
К облегчению боярина, Ярослав Галицкий спокойно выслушал весть о том, что посольство вернулось ни с чем. Спросил только:
– А что прочие князья? Неужто никто не отозвался?
– Отзывались, княже. Все своих мужей прислали, все грамоты отправили. А как я уезжал, так и ляшские послы прибыли…
– И неужто всем отказал князь Изяслав?
– Всем, княже. Ни с чем и уехали.
– Быть того не может! Неужели встал один против всех? И ради кого? Ради Берладника? Изгоя? Виданное ли дело?
Избигнев только развёл руками - мол, так всё и было.
– И ведь никто он ему! Ни кум, ни сват, ни брат, ни сын!
– Князь Изяслав сказал - крест он ему, мол, целовал и крестного целования нарушать не желает.
Ярослав задохнулся. Его отец всю жизнь играл клятвами так и эдак. Став князем, Ярослав применил недюжинный ум, чтобы примирить меж собой отцовых недоброхотов. За умение думать сразу за двоих-троих, за навык предугадывать, что и как ему скажут, и прозван он был Осмомыслом. В первый раз не удалась хитрая задумка. Мнилось - перед лицом всех остальных князей дрогнет Изяслав, зная, что нет у него сынов и непрочен под ним стол. Ради спокойствия и власти откажется от Берладника - ан нет. И сам на месте усидел, и изгоя не выдал.
– Поди. Думу думать буду.
Боярин Избигнев не смог скрыть улыбки, выходя из палат, и его нечаянная радость не ускользнула от Ярослава. Чему радовался боярин? Не тому ли, что остался Иванка на свободе? Небось поспешит донести эту весть до своих дружков… Наверняка ведь остались в Галиче Ивановы доброхоты. Теперь, когда стало ясно, что за ним стоит великий князь, как они поведут себя? За него, Ярослава, никто не вступится - не ответил же на его грамоты Андрей Юрьич! Да и Глеб Юрьич, женатый на дочери Изяслава, тоже отстранился от дел. А прочие союзники после такого посольства десять раз подумают прежде, чем помочь вторично. Выходит, он остался один? Один, в окружении врагов?
Ну да ничего! Он им ещё покажет! Пусть хоть десять великих князей встанет на сторону Берладника - в Галиче ему не на кого будет опереться!
Чёрные тучи сгустились над галицким боярством. Кого изгнали из думы, кого перестали звать на пиры, а кого упредили, чтоб ехал в свою вотчину и носа оттуда не казал, если хочет жить. Первым пострадал Степан Хотянич - вспомнив, что был он когда-то в числе Ивановых ратников, боярина бросили в поруб, а земли его отобрали. Старый Хотян от горя слег и в одночасье помер, а молодая жена Степанова, дочь могущественного Юрия Молибоговича, оказалась почти без приюта.
Молибожичи - род старинный и уважаемый. Почти половина всех бояр Галича связана с ними родством. Боярство издавна крепко двумя корнями - родством и землёй. И после того, как пострадал ещё один их родич, Зеремей, братья Молибожичи поняли, что больше сидеть сложа руки не могут.
Все обиженные князем Ярославом собрались в богатом тереме Молибожичей. Был тут Избигнев Ивачевич, был Тудор Елчич, был молодой Константин Серославич, в самый последний час из-под Ушицы прискакал боярин Святополк. Был Василий, брат сидевшего в порубе Зеремея.
– Тяжкие времена настают, бояре, - говорил старший Молибожич.
– Ополчился князь Ярослав на старое боярство. Приблизил к себе Владислава, сына своей кормилицы да этих Чагровичей. А они родом худы. Боярин Чагр - так тот и вовсе не русич родом, а крещёный торк. Окружили тройным кольцом, нас не допускают. А ведь на нас, на старых родах, что старый дуб на корнях, держится земля. Не будет нас - и как земле жить?
– Истину глаголешь, Василий, - поддакнул Тудор Елчич, - мы - княжеству опора и сила. Без нас князь - никуда…
– А вот решил, что без нас может!
– Ну, коли он может без нас, то и мы без него не пропадём, - вставил слово Константин Серославич.
Старшие бояре в удивлении воззрились на него. Совсем недавно вместе с ними заседал его отец, многомудрый Серослав. Потом одолела хворь, и старик, уйдя в монастырь, оставил дела сыну. Недолго здесь был Серославич, не успели ещё привыкнуть к его речам.
– Неразумные речи молвишь, Кснятин Серославич, - насупил седые брови Молибожич.
– Князь - он земле нужен. Аки защитник сирых и убогих да добытчик славы воинской…
«И для боярства наград и привилегий», - мысленно добавил каждый.
– Это я ведаю, - согласно кивнул Константин.
– А токмо помыслите, бояре, ежели князь земле неугоден, ежели передних мужей не уважает, родовитых и знатных в поруба бросает, то не надобен земле такой князь. Иного надо на его место ставить!…
– Скажешь тоже - иного, - фыркнул Тудор Елчич и полез обеими руками в блюдо, где были горкой навалены перепела.
– Кого ставить-то? Малолетнего Владимира? Так ему едва шестой годок пошёл…
– А Ростиславича забыли?
– Берладника, что ль?
Бояре разом перестали жевать, подтянулись, переглядываясь. Каждый хотел, чтобы сосед выдал себя. Нелегко было решиться на такое дело. Звали уже однажды Ивана, тогда ещё Звенигородского князя. Живы тогда были Скородум Глебович, Судислав Давидич да Станислав Кузьмич. Не глядел в домовину Елга Зереме-евич, был в силе Давид Ивачевич. Ныне из прошлых, кто звал Ивана Ростиславича, в живых остался лишь старый Молибог Петрилыч да Домажир с Избигневом. Бояре привыкли к Владимирке и Ярославу, пригрелись. Но уж коли сам Избигнев из княжеских палат сюда перебежал, значит, дело отлагательств не терпит.