Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Турча услышала его слова и насмешливо фыркнула - мол, рано меня своей назвал. Иван ответил ей дерзким взглядом. В мечтах он уже звал её княгиней.
Малый городец Кучелмин вскоре встал на пути войска. Защищал он дороги вглубь Галицких земель и пал под первым же натиском. Не смогли сдержать берладников крепостные стены. Половецкие стрелы падали так густо, что защитники носа не смели высунуть наружу. Им осталось лишь наблюдать, как берладники лезут через стены. Схватились лишь с теми, кто пытался отпереть ворота.
Воевода Климята был возле ворот. Ставлен был он сюда ещё князем Владимирком, службу нёс денно и нощно и готов был положить жизнь за князя. Невысокий, круглый, как колобок, почти не видный за щитом, он сражался в первых рядах и остался почти один из всей дружины, когда ворота наконец распахнулись. Конница плотной стеной ворвалась в город, стуча копытами по дощатому настилу.
Климята встал у неё на пути. Высунувшись из-за щита, он увидел, что впереди скачет витязь в алом корзне, подняв меч и припав к гриве коня. Это был достойный противник, но воевода замешкался самую малость - и соловый конь сбил его грудью. Воевода рухнул, роняя щит и топор.
Иван впереди своих воев проскакал улицами до главной площади, несколько раз лишь отмахнувшись от тех немногих, кто пытался встать на его пути. На торговище, где стоял единственный на весь Кучелмин храм, он осадил коня. Где-то наверху отчаянно колотилось било, и Иван послал людей стащить звонаря наземь. Мошка, Бессон и Тимофей Попович тем временем рассыпались по городским улицам и посаду, сминая последних защитников города и сгоняя их толпой к торговищу.
Набат смолк. Перед княжьим конём поставили звонаря. Им оказался местный священник - ещё молодой, он был крепко связан и смотрел со злостью.
– Почто святого отца скрутили, яко татя?
– Иван сверху вниз оглядел и священника, и своих молодцов.
– Так ведь он драться зачал, - Юрко Домажирич сплюнул. На его щеке расплывался синяк.
– Как пошёл кулаками-то махать…
– Не дело это, святой отец, - Иван оперся локтями на луку седла.
– Ты есть служитель Божий, а дерёшься… Христос не тому учил!
– Христос учил не врываться в Божьи храмы и не разорять землю, на которой живёшь!
– с достоинством ответил тот.
– А по твоему виду разумею я, что ты из наших, из русичей.
– Ты прав, я русский князь.
– Русский князь, а нерусским делом занимаешься - грабежом и насилием! Ну чисто половец…
– Половцы!
– Иван оглянулся.
Невысокие всадники на гривастых лошадках с гиканьем носились по небольшому посаду, хватая всё, что подвернётся под руку. Иные пускали горящие стрелы, поджигая дома и овины, другие волочили скотину, вязали верёвками женщин и детей, третьи врывались в дома и шарили по сундукам. Сам город уже пал, но в посаде и на окраинах начинался грабёж - самая страшная часть войны для тех, кто выжил в бою.
Боевой клич берладников не сразу был услышан, и лишь когда замелькало княжеское алое корзно, они стали один за другим присоединяться к дружине князя, оттесняя половцев от Кучелмина. Те огрызались, хватались за сабли и луки. Кое-где уже вспыхнули схватки. Ещё немного - и под стенами начнётся новое побоище, когда враги делят добычу.
Появление Ивана предотвратило сечу. Злой, оскаленный хан Отрок выскочил ему навстречу:
– Что творишь, урус-коназ? Зачем мешаешь?
– Затем, что вы город грабите, - отрезал Иван.
– Твой город, что ли?
– А хотя бы и мой. Я этой земли князь и не дам её грабить! И приказываю всё награбленное воротить и полон отпустить тоже!
– Вай-вай! Зачем тогда нас звал? Как платить за помощь будешь?
– Плата будет потом. Мы не ради одного малого города в Галичину пришли. Мне вся земля надобна, а не один городец. И пока своего не ворочу, не дам вам ни тряпицы унести, ни овцы угнать! Воротить всё сей же час!
Половцы злобно ворчали, ругались, грозили издалека, но вынуждены были смириться. В самом деле, если впереди будет много других городов, будет богатая добыча. Да и потом ханы рассчитывали взять своё на обратном пути, когда, сев на княжеский стол, Берладник отпустит их восвояси. Они пройдут по нетронутой земле и тогда…
Покамест пришлось расставаться с добром. Вернулись уже попрощавшиеся с родиной полоняники, на своё место в стойлах встала скотина, лишь часть вещей так навсегда и осела в перемётных сумах кочевников. Но главное - жизнь и свобода были спасены. Люди с удивлением и тревогой два дня спустя собрались на торговище Кучелмина, внимая речам нового князя.
Иван говорил с людом, не слезая с коня. Перед ним, поддерживаемый двумя отроками, стоял воевода Климята. Его отыскали уже ночью, когда разбирали убитых и раненых. Климята кое-как отлежался, но на ногах стоял с трудом и всё мотал головой, словно отгоняя невидимых мух. Местный поп, тоже освобождённый из-под стражи, стоял на пороге своего храма.
– Люд кучелминский!
– начал Иван.
– Я князь земли вашей. Брат мой, Ярослав Владимиркович Галицкий, неправедным путём согнал меня с моего стола, заставил скитаться без дома, как простому нищему. Но Бог и правда на моей стороне. Ныне я воротился, но не для того, чтобы зорить землю. Желаю я лишь взять то, что принадлежит мне по праву. И мне не надобны опустевшие города и разорённая земля. Потому говорю сейчас - желаете иметь меня своим князем, значит, будете жить в довольстве и добре, как и прежде жили… И тебя, воевода, я не трону. Ты сражался храбро и до конца. Мне такие люди надобны. Коли будет твоя воля, оставайся воеводой Кучелмина и далее. А в том, что слово моё твёрдо, готов я целовать крест.
Иван повернулся на луковицу храма и перекрестился. Те берладники, кто стоял ближе, тоже стали креститься, за ними - дальние, а там - уже и все горожане. В конце Иван достал из-под рубахи нательный крест и коснулся его губами:
– А ежели солгу, то пускай покарает меня Пресвятая Богородица!… Любо ли вам моё слово, люд кучелминский?
– Любо, любо!
– первыми закричали те, кто жил в посаде и кого князь не дал грабить половцам.
– Любо, - подхватили остальные, сообразив, что никто не тронет их дома.