Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Не обращая внимания на предостерегающие крики, Иван с малым числом ратников выскочил наперерез головному отряду, где под своим бунчуком скакал хан Сартак с дочерью и старшим сыном.
– Что это, хан?
– спросил Иван, осаживая коня.
– Куда вы идёте?
Сартак хищно оскалился, наклоняясь вперёд:
– Не по пути нам, коназ Иван! Расходятся наши дороги. Степь велика. Молись, чтобы не пересеклись наши пути!
– Ты бросаешь меня? А наш уговор?
– Ты сам первым его нарушил. Кипчаки не могут больше оставаться и воевать за тебя, потому что ты не даёшь нам воевать…
–
Князь обернулся к Турче. Девушка сидела в седле, гордо глядя вдаль, поверх головы Ивана.
– Турча, а как же обещание… Я тебя княгиней сделаю.
– Ты?
– скривилась степнячка, на миг опустив взгляд.
– Ты не сумеешь. Ты не воин, а трус!
– Турча!
– Пошёл прочь!
– она выхватила камчу.
– А не то захлестну арканом и уволоку в степь!
Она двинулась прямо на него, и Иван повернул коня. Половцы шли мимо широкой рысью, пригибаясь к сёдлам, и лица у всех были, как у голодных зверей. Несколько рук потянулись к арканам, и Иван, хоть и чувствовал за собой ряды своих берладников, поспешил отъехать в сторону. Добра не будет, если он по-глупому сейчас попадёт в полон. Добра не будет, даже если его и отобьют.
Мрачнее тучи воротился он в свой стан. Тимофей Попович и Мошка с Бессоном, ближние соратники, встретили вопросительными взглядами.
– Чего теперь будет, княже?
– первым не выдержал Бессон.
– Не ведаю, - Иван обернулся на стены Ушицы.
– Попытаемся взять град сей.
Но ни первый, ни второй приступ удачи не принесли. Не было у берладников прикрытия из дождя половецких стрел, десятками падали они под стенами города. А тут ещё пошёл дождь, ознаменовав конец бабьего лета, и надежды поджечь крепость растаяли как дым.
В один из осенних мокрых дней в стан к берладникам пробился гонец. Сгоряча его чуть не пристрелили, приняв за вражеского лазутчика, но он успел назваться, и его провели к Ивану.
Увидев гонца, Берладник чуть со стольца не свалился. Перед ним стоял сотник боярина Шварна - тот самый, который когда-то отбил его под Черниговом у людей Долгорукого. Осунувшийся, заляпанный грязью, шатаясь от усталости, он шагнул к князю и поклонился:
– Здрав будь, Иван сын Ростиславович.
– И ты здрав будь, Бермята, - с трудом вспомнил имя сотника Иван.
– С чем пожаловал?
– Весть до тебя недобрая, княже. Послал мя сам князь Изяслав Давидич с наказом, дабы ты сей же час поворотил коней и поспешал в Киев, ибо великая до тебя нужда.
– Как - в Киев?
– Ивану показалось, что он ослышался.
– Да на что?
– А на то, что дошли до нас вести, что Ярослав Владимиркович, братец твой, собирает полки, желая идти на Киев войной. Он уже послал гонцов к уграм и ляхам, заручился помощью Волыни и готов выступить, едва начнётся зима. Ворочайся в Киев, княже. Изяслав Давидич тебя кличет!
– А тут как же?
– Иван обернулся на Ушицу. Как близка и далека она была! С опалёнными кое-где стенами, с трупами во рву, уставшая, но непокорная. Ключ к Галичу…
– Дозволь слово молвить, Иван?
– Тимофей шагнул вперёд.
– Правду бает гонец - ворочайся в Киев. Без подмоги нам Ушицу не взять - крепок
– Всенепременно подойдёт, - добавил Бермята.
– Ярослав на коня вот-вот сядет. Скачи в Киев.
Кошки скребли на душе Ивана. Ему казалось, что он предаст не просто своих товарищей - тех, кто хочет сражаться, стоит объявить о решении снять осаду. Он предаёт и свою мечту, своё будущее - себя самого, наконец. И, конечно, тех простых горожан, которые с замиранием сердца ждали, что вот-вот распахнутся перед ним городские ворота. К нему через стены прыгали смерды. Один из них, веснушчатый парень Гаврилка, маячил поблизости. Казалось, он молча укорял: «Как же так, княже? Мы ради тебя жизнью рисковали, все бросили - лишь бы с тобой быть, а ты вона как? Почто?»
Нелегко было принять решение. Даже старые, верные соратники колебались и разделились надвое, но были и такие, кто предоставил всё решать самому князю. Иван несколько дней метался меж двух огней. Но дожди не прекращались, и в конце концов он согласился снять осаду и вернуться в Киев.
К Подольским Воротам подъезжали перед самым Михайловым днём - немного пришлось задержаться в Берлади, да и обратный путь выбрали окольный, дабы не напороться на половцев. После ссоры с ханом Сартаком Иван не надеялся получить в степи радушный приём.
В Киеве Иван хотел было остановиться на подворье какого-нибудь монастыря, но сотник Бермята стоял на своём. Разместив дружину, Иван проехал в княжеские палаты, где тут же был проведён к Изяславу.
Великий князь ждал его с нетерпением. Тотчас велел подавать на стол угощение и, пока Иван торопливо ел, скороговоркой сказывал последние новости.
С тех пор, как летом ускакал Берладник в степи, многое переменилось на Руси. Выпроводив послов - последними уехали угры, злые и раздосадованные ещё и потому, что их король в результате провала посольской миссии лишался обещанной Ярославом выгоды, - Изяслав Давидич решил примерно наказать галичанина и велел собирать полки. С кличем поддержать его против смутьяна, который чуть было не посеял на Руси новую усобицу, во все города полетели гонцы. Но мало кому из князей захотелось воевать. Отказом ответили Смоленск и Туров. Мало не спустили с лестницы посла во Владимире-Волынском, а в Дорогобуже и вовсе не допустили до князя. Более того, воротясь из Владимира-Волынского, посол рассказал, что Мстислав Изяславич сам собирает рать, хочет идти на Киев, чтобы сесть на столе отца и деда.
Это обеспокоило Изяслава больше, чем взбунтовавшийся Галич, и он послал гонцов к своим родичам. Святослав Всеволодич отозвался сразу - он по молодости лет привык слушаться старших, а вот Святослав Ольжич долго отнекивался. Чтобы брат быстрее решился, Изяслав пообещал ему два города - Мозырь и Чечерск.
В Киев прибыл для переговоров ближний боярин Святослава, Григорий Иванович. Сам будучи из половцев - отец его был братом Святославовой матери, - он принял крещение и даже жену взял русскую. По-русски говорил чисто, платье носил русское, даже бороду отрастил. Его младший брат Шарукан оставался язычником и жил в степи, но всегда был готов поддержать брата.