Иван — холопский воевода
Шрифт:
Прибыв в восставший город, Шаховской заявил народу:
— Царь Димитрий жив и живет в прикрытии. Потому как убить его хотят изменники-бояре.
Кипел, бурлил Путивль, а тут еще — не в добрый для себя час — явились из Москвы люди Шуйского, потребовали, чтобы город присягнул новому царю на верность.
Выслушал их воевода, потом пожелал узнать:
— Сколько дней от Москвы добирались?
— Три дня.
— Спешили, — заметил Шаховской.
— Как не спешить.
— Ничего, — Шаховской приподнялся. — Теперь отдохнете. — И приказал челяди: — Отвести в темницу.
— Как?! —
— Стойте! — повелел воевода. Он приблизился к царевым посланцам, которых держали за руки. — Государем нашим был и есть Димитрий Иоаннович, понятно?
Схваченные молчали.
— Всыпать плетей, чтоб дошло, — сказал Шаховской и вернулся к столу.
Отведав кнута, посланники Шуйского были брошены в темницу.
Князь Григорий Шаховской времени не терял. Еще не успели замкнуть пленников, как он отдал распоряжение: по всему уезду провести присягу на верность царю Димитрию. Вслед за тем велел позвать Истому Пашкова.
— Да шевелись, Захар, — сказал он слуге. — Сперва беги к пушкарям. Им новые пушки доставили. Небось подле них Истома: хотел посмотреть.
В Венёве Истому Пашкова знали как человека смелого и неглупого. Когда набиралось дворянское войско, стал он в нем сотником. Отряд его одним из первых взял сторону Шаховского.
И верно, слуга разыскал Истому у пушкарей. Четыре медные пушки были наведены на голый холм.
— Тебе чего? — недовольно спросил Пашков у подбежавшего к нему человека.
— Воевода велел сказать… чтоб ты, господин… — Захар никак не мог отдышаться, — шел до него немедля.
— Успеется, — Пашков повернулся к пушкарям. — Зарядили? — Ему хотелось, чтобы из пушек стрельнули при нем. От новых стволов можно было ждать всего. Что с ними станется после первого залпа, никто не ведал. Случалось, разрывались пушки. Поэтому и смотрел сейчас Пашков лично, сколько пороху пушкари кладут да как заряд забивают.
— Пали! — приказал он.
Одна за другой грянули три пушки. Четвертая взорвалась. Пушкари, что были позади, чудом остались живы. Но без крови не обошлось. Отлетевший кусок ствола ударил Захара, который, любопытствуя, тоже подошел к пушке.
— Поделом, — сказал Истома, глянув на несчастного, лежавшего с перебитыми ногами. Повернулся и ушел.
Воевода принял его сразу.
— Садись, — сказал князь и кивнул на скамью. — Ты палил?
— Я. Из четырех пушек одна негожая оказалась.
— И то ладно. У меня к тебе разговор есть, — произнес Шаховской и умолк, что-то обдумывая.
Истома ждал, потом как бы невзначай проговорил:
— Слугу твоего зашибли.
— Как? — оторвался от своих мыслей Шаховской.
— Дурень был, вот и поплатился.
— Захар?.. Толковый слуга. Служил исправно.
— В другой раз нос не сунет, куда не надобно. — Истома шевельнул мохнатыми бровями. — Пушку-то разнесло.
— Ты сам поосторожней будь, — опасливо взглянул Шаховской. — Слуга — черт с ним, а тебя подле сердца держу.
— Спасибо за приязнь. В нашем деле, вишь, пушку не испытать что коня не объездить. Да полно, князь, обо мне говорить. Зачем звал?
— Час настал. Пора, Пашков, идти тебе на Москву.
— На Москву? — удивился Истома. — У нас войско тысяч на десять наберется. Куда против Шуйского? Себе погибель найдем. Подкопить бы силы, князь.
— Десять тысяч. — Шаховской заходил по комнате. — Но войско-то у тебя отборное, дворянское. Да еще казаки, служилые люди [10] . А ежели повернем на Шуйского чернь — мужиков да холопов? Поразмысли, Истома, сколь великая сила будет.
— Нешто смердам с нами по пути, Григорий Петрович? На аркане тащить — надежно ли такое войско?
Шаховской остановился у открытого окна, посмотрел на двор. Конюхи чистили лошадей.
— Зачем на аркане? Подобру пойдут… Эй, Терешка, — крикнул он вдруг, — покажи гнедого!
10
Служилые люди несли государственную службу. Делились на служилых людей «по отечеству» (дворяне), которые занимали привилегированное положение в армии, и служилых «по прибору» (стрельцы, пушкари), набиравшихся из крестьян и посадских людей. Служилые получали денежное и «хлебное» жалованье, освобождались от налогов и повинностей.
Гнедой конь с длинной светлой гривой был его любимцем. Когда Терешка повел коня по залитому солнцем двору, чистые бока его так и заиграли искрами.
— Хорош? — улыбнулся воевода и знаком подозвал Истому.
Пашков выглянул в окно:
— Знатный конь. Вот кто первый товарищ в бою. Побольше бы дворян, да на таких конях, тогда б, князь, и самого черта одолели, не то что Шуйского.
— Одолеешь! — весело сказал Шаховской. — Всех одолеешь.
— Ты говоришь, повернем чернь. Разве мужики да холопы заодно с нами пойдут?
— Аркан не понадобится. Царь Димитрий посулил мужикам волю, и до могилы они поверили в него. Будь он трижды убитым, все равно скажут: спасся, жив. Он их надежда. Больше никто. Не бояре же. И не полуцарь Василий. «За Димитрия!» — будет наш клич. На него и слетятся они. На Москву же должно идти врозь: ты поведешь свое войско одной дорогой, мужики другой двинут.
— Кто мужиков поведет?
— Садись. Расскажу. Будет у них свой холопский начальник — Ивашка Болотников…
И Шаховской поведал Истоме о письме, которое доставил гонец от Молчанова. Там сообщалось, что движется к Путивлю отряд во главе с бывшим холопом князя Телятевского Иваном Болотниковым. Что принять-де следует его с почетом, ибо от царского имени назначен он теперь большим воеводой, гетманом. А в отряде у него — девять тысяч. Все казаки да военные холопы — в сражениях искусные…
— Что скажешь, Истома? — закончил вопросом Шаховской.
— Не по душе мне воевода холопский, — насупился Пашков.
— По душе, не по душе, речь не о том. Покамест берем его — сила-то какая! А там видно будет. Ты же со своим войском завтра выступаешь. Пойдешь на Елец. Как захватишь город, скажу, куда дальше идти.
Через несколько дней отряд Болотникова вошел в Путивль.
Князь Шаховской с интересом всматривался в открытое лицо и крепкую фигуру казака.