Иван — холопский воевода
Шрифт:
Михей Долгов не знал, что сказать. Со своими мужиками они не раз поминали хозяина недобрым словом. Так то свои. А тут поди разбери, кто он, «гулящий человек». Не выдал бы.
— Чего молчишь?.. Нешто не у вас третьего дня по его приказу двоих палками забили?.. А не у вас, скажешь, народ с голоду пухнет?
— И то верно.
— А чего терпите?.. Доколь он вашу кровь сосать будет?
Михей ничего не ответил. Лишь досадливо крякнул да с силой вогнал топор в бревно.
— Во! Эдак бы по шишагинской шее, — сверкнул глазами человек. — А землю
— Да за это… знаешь, что сделают?.. — прошептал, невольно оглядываясь, Михей.
— А ежели вы возьмете в руки топоры да вилы?
— Войско супротив нас вышлют.
— А вы сами в войско ступайте. К Болотникову. Слыхал про такого?.. Нет?.. Зови завтра сюда об эту пору мужиков, я вам все скажу. Приведешь?
Михей ответил не сразу. Сверкающие глаза незнакомца жгли его. «Видать, горячий человек, — думал Михей. — Не разбойник ли?.. A-а, чего там! Лучше на воле погуляю, чем погибать от господских палок или подыхать с голоду…»
— Приведу, — сказал Михей.
На челнах
В то самое время, как из Путивля вслед за отрядами Истомы Пашкова ушли воины Ивана Болотникова, в жизни бывших стрельцов Фомы и Пахома случилась крутая перемена. На Волге у сторожевого поселка Царицына примкнули они к сотням Илейки, которого казаки провозгласили «царевичем Петром».
Фому и Пахома приняли охотно, но поначалу расспросили:
— Откуда родом?
— С Москвы.
Казаки оглядели поношенные красные кафтаны.
— В стрельцах, что ль, были?
— Были, — разом ответили Фома и Пахом.
— И где вас черти носили?
— Служилый что муха: где щель — там постель, где забор — там двор… — добавил Фома.
— Верно сказывают, спасся Димитрий Иоанныч, аль брехня? — поинтересовался Пахом.
— Все верно. Наш-то начальный человек царю Димитрию племянник, — ответили казаки.
— Да ну? — вырвалось у Фомы.
— Не веришь? — недобро прищурился казак со шрамом через все лицо.
— Как не верить, — поспешил исправиться Фома, — понятно дело — племянник. — И виновато улыбнулся.
— Ты не скалься, — хмуро заметил казак, — а запомни: попал ты к Петру Федорычу, сыну царя Федора Иоанныча. Забудешь, не сносить башки.
— Как же, как же… — поддакивал Фома, — запомним. — И оглядывался на Пахома, словно искал у него защиты.
— Запомним, — вступился Пахом. — Дело нехитрое.
Стрельцов накормили, показали челн, при котором надлежало им теперь быть.
Через несколько дней «царевич Петр» созвал старейшин и объявил, что намерен увести войско с Волги на Дон, а там по Донцу двинуть на Путивль.
Наутро все челны «царевича» отошли от поселка.
Прощай, Волга. Впереди — Дон.
«Царевич Петр» сидел на самом большом челне. Задумавшись, уставился на темную воду. Что ждет его в Путивле?.. Правда ли спасся царь Димитрий?.. А если и спасся, захочет ли признать в нем племянника?.. Приблизит к себе, аль замкнет
Незавидную жизнь прожил Илейка. Происходил он из посадских. По имени был Илья Иванович Горчаков, по прозвищу — Муромец. Отца не знал. Когда мать умерла, нанялся служить у купца, затем стал бродягой, работал на судах, прибился к казакам, в Терках попал в холопы к Григорию Елагину, снова бродяжил и опять вернулся к терским казакам.
Чего он изведал? С детства — побои, холод да голод. Подрос — познал тяжелую, не по силам работу. Богатеев — бояр и дворян — ненавидел. Когда казаки подговаривали Илейку назваться «царевичем Петром», он сперва сробел, но как согласился, будто сам поверил в это. Власть пришлась по вкусу…
Вода за бортом плескала, плескала, словно ластилась к челнам, пыталась успокоить Илейку. Не смогла.
В обученье
Первая битва с воеводами Шуйского была для Болотникова неудачной. Мужики, пришедшие в отряды, растерялись в бою. Как увидели царевых ратников, пустились наутек, бросая оружие. Тут уж и казакам трудно было сдержать врага — отступили.
…Михейка Долгов бежал, не разбирая дороги. Спотыкался, падал, вскакивал и опять несся. Бежал, не оглядываясь: позади сабли, да копья, да яростные лица ратников. Одна мысль стучала в голове Михея: беги… беги… беги… Лишь когда падал он и, задыхаясь, обнимал землю, думал: «Конец. Пришла смертушка».
Лаптей на нем не было. Потерял, пока из первого оврага выбирался. А сабля — где она, когда ее кинул, куда? — не помнил. До того ли! Пеньковая тесьма, что держала порты, лопнула. Так и несся он, придерживая их одной рукой, пока не догнал его какой-то всадник.
— Стой! — раздался голос.
Михей схватился руками за голову — страх одолел. Закрыл глаза… Будь что будет.
Казачьи старейшины, собравшись у Болотникова, зло шумели.
— Чертовы лапотники, им бы тараканов на печи давить!
— Толку не жди. Одна обуза…
Болотников тоже был хмур, но молчал. Наконец не выдержал:
— Негоже нам, други, языками чесать — не бабы. Вспомните, сколько добрых казаков такими же лапотниками были. Аль вы сами в седле родились да сызмальства острой сабелькой играли? Мужику привычно косой махать, а не саблей. Вы обучите его сперва, потом ратного духа требуйте… — И распорядился, чтоб привели одного из беглецов.
Павлуша притащил за руку Михея Долгова.
— Вот, батька, глянь. Бежал — пятки сверкали. Насилу на коне догнал.
Михей исподлобья покосился на казаков. К Болотникову он шел как на казнь, ноги не слушались. «Убьет, — думал. — Черт меня дернул с деревни податься…»
— Где сабля? — спросил Болотников.
Молчал Михей. Что сказать?
— Обронил, — еле вымолвил.
— Обронил, — усмехнулся Иван Исаевич и с досадой проговорил: — Ну что с ним делать?
— Выпороть, — вяло буркнул ближний к Болотникову атаман.