Иван — холопский воевода
Шрифт:
— Да он морочит нам голову!
— Поднапрем на ворота.
— Нет, ребята. Держите-ка лошадь. — Павлуша подвел буланую к самому забору.
Пока двое крепко держали ее под уздцы, Павлуша стал на круп лошади и схватился за кромку высокого забора. Подтянувшись и спрыгнув по ту сторону, он подбежал к воротам и откинул щеколду.
В то же время грохнул ружейный выстрел, и пуля пробила одну из досок на воротах. Казаки залегли, малость обождали.
— Вперед! — крякнул Павлуша и метнулся к крыльцу.
За ним побежали остальные.
— Эй, — крикнул на бегу ближний от Павлуши казак, — кончай палить! Не то худо будет. Выходи по одному.
Дверь на крыльце приоткрылась, и во двор вышли пятеро слуг. Они ступали осторожно, словно вброд переходили реку. Среди них Павлуша приметил и стражника-пройдоху. Сейчас он шел сзади всех.
— Ну вот, — улыбнулся Павлуша, — я же говорил, ворочусь. — И уже строго промолвил: — Кто стрелял?.. Ты? — Павлуша резко шагнул к Терешке, приставил к его груди саблю.
Стражник стал пятиться, пока не ткнулся спиной в бревенчатую стену. С ужасом глядел он на саблю, конец которой не отрывался от него…
— Что, язык проглотил? — Павлуша отвел саблю.
— Смилуйся, батюшка… Не по доброй воле.
— Черт тебе батюшка. И сейчас ты с ним свидишься…
— Пощади, — упал в ноги Терешка, — истинно не по доброй воле… Господин велел.
— Где он?
Стражник трясся весь от страха:
— Утек он. Через задний двор утек. Вот те крест.
— Значит, ты, негодяй, нарочно тянул время. Зато свою жизнь укоротил.
— Побойся бога…
— А ну, ребята, на задний двор! Чай, не ушел еще волк матерый.
Двое казаков побежали, но, скоро вернувшись, сообщили, что за домом только лестница стоит, к забору приставлена.
— Сдается мне, — сказал Павлуша, глядя на стражника, — пришел твой конец.
— Не губи, кормилец, — опять заюлил пройдоха, — я все скажу. И про Куземку скажу. Тут он. В подвале сидит запертый. — Стражник с опаской покосился на челядинцев сотника, понимая, что не ко благу развязал он свой язык.
— Веди! — Павлуша вытянул стражника саблей плашмя по спине.
Когда Куземка услышал, как на двери звякнул замок, подумал: «Вот и смерть моя». Ладно бы принял он ее на воле в бою, при товарищах, а не словно крот слепой во тьме подземелья. Нет подле него ни оружия, ни камня, ни палки.
Тем временем дверь отворилась, и он увидел язычок огня, а затем и лицо человека, держащего свечу. Это был стражник Терешка Сарыч. Как же ненавидел его Куземка…
Именно Сарыч заманил его в подвал — идем, поможешь, мол, бочку отнести. Но едва ступили они под низкие своды, как кто-то хватанул Куземку по темени и он грянул оземь.
— Кончай его, — услышал Куземка.
В голове у него шумело. Руки-ноги были как чужие, не слушались. Встать он не мог.
— Погодь. Хозяин что сказал — связать да замкнуть.
— Все одно не жилец он… Сам кумекай. Кто хозяину пособлял добро прятать?
— Какое добро?
— Да нынче утром. Чай, и мы с тобой на телегу мешки накладали. Тяжелы мешки-то были. Одному не в подъем.
— Стало быть, и нас, как этого…
— Нас-то к чему? Нам неведомо, куда хозяин мешки отвез. А Куземка при нем был. Вдвоем прятали…
Ушли. Куземка поворочался на полу. Спутан крепко по рукам и ногам — не подняться.
То, что он услышал, жгло, не давало ни минуты покоя. Куземка припоминал подробности. Да, вдвоем с хозяином они отвезли три мешка в лес к полуразвалившейся сторожке.
Шагов за сто до развалюхи сотник велел остановить лошадь и послал его вперед — посмотреть, нет ли кого. Куземка шел и прикидывал, что к чему. Оно, конечно, неспроста взял хозяин одного его, лишних глаз не желал. А Куземку господин всегда выделял среди челяди. Иной раз, когда бывал в добром духе, сулил дать вольную, отписать в стрельцы. Но дальше посулов дело не шло.
Вернувшись, Куземка сказал, что в сторожке никого.
— Чего орешь… — зло зашипел на него хозяин.
Потом они, надрываясь, перетаскивали мешки. Упрятали их в подпол. Жихарев отдувался, вытирал со лба пот, но помогал Куземке засыпать мешки слоем земли, притоптать ее да накидать сверху всякого хламья. Видно, торопился хозяин, коли не погнушался руки марать такой работой.
Что было в тех мешках, знал только сотник: сам набивал их, сам увязывал. «И впрямь, — думал Куземка, — чай, углядел я большую тайну. Но пошто не убил меня хозяин в лесу? Вогнал нож под ребро — и концы в воду. Небось ехать-то по лесу одному боязно, — размышлял дальше Куземка. — Времена вон какие — везде шалят: и на дорогах, и в лесу, и в городе. Вот он и обождал. А здесь, в подвале, прикончить — раз плюнуть. Да сам чистым останется. Приказал — и пусть другие грех на душу берут. Тот же Сарыч…»
Вот он идет к нему со свечой. А в другой руке что — топор или кистень?
Ближе, ближе подходит Сарыч. Остановился.
— Пошто, гад, медлишь? — не выдержал Куземка. — Бей…
— Ты что, земляк! Оборони господи бить… — Даже при тусклом свете огонька было видно, как засновали глаза Сарыча. — Вот пришел вместе с добрыми людьми вызволить тебя. Будет в заточении сидеть, выходи…
А в руке нож!.. Замер Куземка. Сердце так заколотилось — небось по всему подземелью слыхать было.
Собрался с духом Куземка — плюнул в Сарыча.
— Поди, спятил?! — Стражник перерезал ему ножом путы. — Чего на рожон лезешь? Я до ссор не охотник.
— Куземка! — Какой-то человек поднял его за руку, затем взял у стражника свечу, осветил себя. — Признаешь?
Знакомое лицо. Куземка напряг память. Так и есть! Человек Болотникова. Вместе били из пушек с городской башни.
— Павлуша! Как ты здесь?.. А где мой хозяин?
— Убег, — поспешил ответить Сарыч за Павлушу, изображая на своем лице радость, словно сам был причастен к спасению Куземки.