Иван V: Цари… царевичи… царевны…

Гордин Руфин Руфинович

— Ну, — торопила его Софья, — чего ты молчишь?

— Ищу. Экий томище, не сразу разберешься.

— А я думала, ты все знаешь. И на каком месте.

— Погоди. Един в мире, кто знает все.

— Кто же это?

— Господь Бог.

Прошло около получаса, царевна начала терять терпение. Наконец князь Василий воскликнул:

— Нашел!

— Читай же. Я вся изнемогла.

— Слушай: «Достать мочи субъекта, купить яйцо и отправиться в ночь на вторник или на субботу в глухое место, где никто не мог бы помешать. Если на небе нет луны, то запастись фонарем.

На тупом конце яйца проделать дырочку и выпустить белок. Затем заполнить его место мочой, твердя имя того, кто подлежит порче. Тщательно залепить отверстие чистым пергаментом и закопать яйцо. И удалиться с этого места, не оглядываясь. Когда яйцо начнет гнить, вместе с ним и человек желтеет и загнивает. Через год он умирает».

— Это просто. Но вот с мочой. Где ее взять?

— Попроси нацедить тебе горшочек.

— Дурень, — фыркнула Софья. — Чти далее.

— Вот еще довольно простой способ. Слушай: «В субботу надо купить у мясника бычье сердце, потом отправиться в потаенное место, вырыть там глубокую яму, насыпать в нее негашеной извести, а на нее положить сердце. Колоть его спицей либо шпагой и в это время повторять имя ненавистника, воображая, что колешь в сердце именно его. Возвратиться надо в молчании и ни с кем не заговаривать. Все последующие дни надо повторять это действо, причем натощак»…

— Э, нет, князинька, все это не по мне. Найди что-нибудь попроще.

— Тут все способы порчи с закавыками, — бормотал князь, листая фолиант, который то и дело норовил захлопнуться. — Вот, пожалуй, попроще: «В пятницу добудь волос недруга и на протяжении девяти дней делай на нем по узлу. Наконец заверни его в чистый пергамент и бей по нему молотом, либо коли шпагой»…

— Опять волос, — уныло произнесла царевна. — Как я его добуду, коли к нему не подпускают. Ищи далее, князинька, сделай милость.

— Ищу, ищу. Ну вот, ежели ничего нельзя добыть: ни волоса, ни мочи, ни ногтей врага, — то наводят порчу на след.

— Как это?

— Внимай: когда Петруша или царица выйдут куда-либо, надо их подстеречь и, заметив оставленный ими след на снегу или на земле, обвести его широким ножом. Затем осторожно перенести его в потаенное место, где есть печь, и там сжечь. Либо вколачивают по сторонам четыре гвоздя, если это глинка или земля, и произносить при этом проклятия..:

— Снег же сразу растает, а земля рассыпется.

— Тут говорится, что землю надо тщательно высушить…

— Нет, князинька, все это не по мне. След — это вовсе чушь несусветная. Кто это мог проделать, хотела бы я на него поглядеть. Как он вырезает снег либо сушит землю. Как ее ни суши, а-она рассыпется. Нашел бы ты что-нибудь простое, бесхитростное.

— Ишь, чего захотела! — проворчал князь. — В этом чернокнижии ничего простого не бывает. Спозналась бы ты с колдуном — полезное, по дамским представлениям, знакомство. Он бы и занялся, по твоему наущению, наведением порчи. А ты бы глядела и училась.

— Еще чего! — В тон князю вскинулась царевна. — Колдун не иголка — сокрыть его невозможно.

— Ну с ведьмой. В твоем штате непременно есть натуральная ведьма. Но ее еще не распознали.

—

С твоими советами, князинька, я ничего не управлю. Знала бы я эту латынь, сама бы доискалась. Ну порыскай еще, прошу.

Князь Василий с блуждающей улыбкой, не сходившей с его тонкого лица, принялся перелистывать фолиант.

— Вот, нашел. Этот способ должен тебя устроить. Порча на ветер. Слушай: «Надобно выйти на перекресток, когда ветер дует в нужную сторону, взять горсть пыли или снега и бросать его, твердя заклинание: «Кулла, кулла! Ослепи Наталью и Петрушу, раздуй его утробу пуще борова, иссуши его тело тоньше луговой травы, умори его гадючьим жалом»…

— Подходяще, — буркнула Софья. — Сделай милость, спиши его мне.

— Латынью?

— Все ты, князинька, надо мной насмехаешься. А дело-то преважное. Оттесняют нас, Милославских, от правления, батюшка царь в нашу сторону теперя и не глядит. Всюду эти Нарышкины выскочили. И откуда только набралися? Не было и духу их прежде. Экая напасть! Худо нам. Феодор да Иван сам знаешь каковы. А коли их не станет? Мы, девки, в монастырь угодим.

— Ну-с, сестрицам твоим ничего более не остается. Замуж не выйдут — неказисты и глупы, — бесцеремонно заметил князь Василий. — А вот ты… Ты, голубица моя, — воительница. Ты — за всех Милославских. У тебя дух царев. Тебе бы править. Не токмо мною в постеле, на пуховиках, в Думе либо в Совете.

— Без тебя, князинька, друг сердечной, не мыслю я ни правления, ни жизни.

— Суждено мне вечное быть при тебе, с тобою, — каким-то горловым звуком отвечал князь. Желание, исподволь томившее его, вспыхнуло жарко. — Ступай в опочивальню, Софьюшка.

— Не помедлю, князинька. Дозволь прежде в мыльню сходить, не чиста я.

— Поторопись. — И скорым шагом князь Василий направился в опочивальню.

Она была устроена для любовных утех. Пушистые ковры персидской работы лежали на полу и висели на стенах, глуша звуки. Шелковый балдахин отделял альков, ниспадая мягкими складками. Он был цвета светло-розового, возбудительного.

Князь торопливо стал скидывать с себя одеяние. Много на нем, по обычаю, было всего надето. Путался в кнопках, в завязках, обычно это делал постельничий. Сейчас он был ни к чему.

Прошло не менее получаса. Князь остывал. Он начал было зевать, разнеженный альковным полусветом.

Царевна явилась наконец. Она была готова к любовному бою: на ней был лишь халат, сквозь просветы которого матово блестело голое тело.

— Иди же! — воззвал он, снова приходя в состояние возбуждения. — Я было начал остывать…

— Я тебя разожгу, друг мой князинька. Ты же знаешь, какова я в твоих объятиях. Я — царевна, я царю.

Бес в нее вселился. Бес любочестия. Таковой бес призвал своего собрата — беса любострастия. Оба они в ней соединились и бесновались на ложе любви.

Князь Василий только охал. Время от времени царевна пришпоривала его, и тогда он обращался во всадника. На краткое, впрочем, время.

Наконец утомились, изнемогли. Оба. Царевна снова отправилась в мыльню. А князь Василий, растянувшись на ложе, сладко заснул — после таких-то трудов.