Из 'Записок Желтоплюша'
Шрифт:
Милорд в ответ только присвистнул, взял шляпу и ушел. Я видел, как он направился в сторону Пляс-Вандом и вошел к Гриффонам. Ну и старик! Не скоро найдешь другого такого добродушного и веселого старого негодяя.
И правильно он сказал моему хозяину, что леди Гриффон "ему еще покажет". Так оно и вышло. Только следующий свой фокус она сама бы не придумала - кто-то ее надоумил. Вы спросите: кто? Если вы читаете внимательно и видели, как почтенный старый джентльмен взял шляпу и пошел себе на Пляс-Вандом (по дороге заглядываясь на французских служанок), вы, может быть,
В первой части моей повести о мистере Дьюсэйсе и о том, как благородно он обошелся с Докинсом и Блюитом, я имел честь представить читателям список его долгов, где, между прочим, значится следующее:
"Векселя и долговые обязательства: четыре тысячи девятьсот шестьдесят три фунта стерлингов".
Обязательств было немного, примерно на тысячу фунтов, а векселей - на четыре тысячи.
По французским законам векселя, хоть бы и выданные в Англии, но перекупленные французом, могут быть предъявлены им к уплате, даже если должник находится во Франции. Этого хозяин не знал - он думал, как и все думают, что раз удрал из Англии, то и от долгов убежал и может на них поплевывать.
А леди Гриффон велела своим лондонским поверенным скупить у владельцев всю коллекцию автографов на гербовой бумаге, какую там оставил мой хозяин; владельцы были, конечно, рады хоть что-нибудь за них выручить.
И вот однажды, когда я вышел во двор побеседовать со служанками - а это я взял себе за правило, ради практики во французском языке, - одна из них мне говорит:
– Мсье Шарль, там внизу пристав с жандармами; спрашивает вашего хозяина - a-t-il des dettes, par hazard? {Нет ли у него случайно долгов? (франц.).}
Я так и опешил - но тут же все понял.
– Туанетта, - говорю я (так ее звали), - Туанетта, - говорю и целую ее.
– Ради любви моей, задержи их хоть на минуту.
Еще раз ее целую и бегу наверх. Хозяин к тому времени уже вполне оправился от раны, и ему разрешили выходить, - счастье его, что он уже окреп.
– Сэр, - говорю ему, - вас ищет пристав, спасайтесь.
А он:
– Какая, - говорит, - чепуха! Я, слава богу, никому здесь не должен.
– Ничего не чепуха, - говорю я ему, - тут уж не до почтительности!
– А в Англии, скажете, тоже не должны? Говорю вам, пристав! Сейчас сюда войдет!
Тут как раз - динь-динь-динь!
– зазвонил дверной колокольчик. Ясное дело - они!
Как быть? С быстротой молнии сбрасываю ливрею, надеваю ее на хозяина, а на голову ему - свою шляпу с пузументом. Сам закутываюсь в его халат и, развалясь на софе, приказываю ему отворить.
Входит пристав с двумя жандармами, а с ними Туанетта и старичок официант. Увидя хозяина, Туанетта улыбается ему и говорит:
– Dis done, Charles! Ou est ton maitre? Chez lui, n'est ce pas? C'est le jeune homme a Monsieur {Скажи-ка, Шарль, где твой хозяин? Он у себя, не так ли? Это слуга мсье (франц.).}.
– И приседает перед приставом.
Официант чуть было не брякнул: "Mais ce n'est pas..." {Да ведь это не ... (франц.).}, - а Туанетта ему:
– Laissez done passer ces messieurs, vieux bete! {Дай же пройти господам, старый дурак! (франц.).}
Они входят в гостиную, а жандармы становятся у дверей.
Хозяин распахивает двери гостиной и, притронувшись к моей шляпе, спрашивает:
– Прикажете идти за кебом, сэр?
– Нет, Чарльз, - отвечаю я, - сегодня я никуда не поеду.
Тут пристав улыбается (он понимал по-английски, недаром часто имел дело с английскими клиентами) и говорит:
– Придется вам все же послать вашего слугу за экипажем, сэр. Я вынужден задержать вас, au nom de la loi {Именем закона (франц.).}, по иску на сумму девяносто восемь тысяч семьсот франков, поданному парижским жителем Жаком-Франсуа Лебреном.
– И вытаскивает векселя.
– Прошу садиться, - говорю я.
Он садится, а я завожу разговор о погоде, о своей ране, о том, что, вот, мол, лишился руки (а сам держу ее за пазухой) и так далее.
Через несколько минут я не выдержал да как загогочу!
Пристав бледнеет, видно, чует неладное.
– Эй, - кричит, - жандармы, ко мне! Je suis floue, vole!
А это по-нашему значит: "Надули!"
Вбегают жандармы, с ними Туанетта и официант. А я, вставши с кресла, вынимаю руку из-за пазухи, распахиваю халат и ставлю на кресло свою стройную ногу. И торжественно указываю - на что бы вы думали?
– на плюшевые ливрейные штаны - те знаменитые невыразимые, которые прославили меня по всей Европе.
Жандармы и слуги так и покатились со смеху; не отстал от них и Чарльз Желтоплюш. А старый пристав Гриппар едва не лишился чувств.
Тут за воротами отеля послышался грохот экипажа, и я понял, что хозяин спасен.
ГЛАВА VIII
Конец истории мистера Дьюсэйса. Тюрьма
Повесть моя быстро близится к концу; после предыдущей главы, в которой я описал свою необычную находчивость и редкую преданность, я недолго оставался в услужении у мистера Дьюсэйса. А ведь мало кто из слуг сумел бы придумать такой выход, а тем более так все выполнить.
Правда, толку от этого вышло немного - если не считать того, что я выручил от продажи хозяйского халата, который, как помнит читатель, я надел на себя; да еще пятифунтового билета, оказавшегося в кармане. А бедный хозяин очень мало выиграл. Ему удалось бежать из гостиницы - хорошо. Но Франция - это вам не Англия: чело* века в ливрее, да еще однорукого, здесь нетрудно опознать и изловить.
Так и случилось. Да ему и нельзя было уезжать из Парижа, если бы он даже сумел. Как же тогда с невестой?
С кривобокой богатой наследницей? Он слишком хорошо знал ее темпераман (как говорят парижане), чтобы надолго ее покинуть, У нее было девять тысяч годовых. Она была уже влюблена раз десять и могла влюбиться снова. Достопочтенный Элджернон Дьюсэйс был не так глуп, чтобы понадеяться на постоянство столь пылкой особы. Можно только дивиться, как она оказалась еще не замужем! Судя по некоторым признакам, она пошла бы и за меня, если бы не соблазнилась знатным и речистым джентльменом, у которого я служил.