Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
нос ударяет острый запах пороховых газов. . Кладу самолет в вираж и вижу
манекен, уже висящий под раскрывшимся парашютом. Неподалеку от него на
другом парашюте спускается сделавшее свое дело кресло. Вот и вся работа. .
Несколько позднее пришлось мне заниматься отстрелом катапультируемых
кресел с манекенами н на тяжелом реактивном стратегическом бомбардировщике.
Пока дело касалось кресел стрелков, радиста, оператора, никаких особых, впечатлений это не производило.
Тут уж я с самого взлета почувствовал себя как-то не очень обычно. Рядом со
мной, там, где я привык видеть живого человека, своего второго летчика
Анатолия Семеновича Липко, восседает неподвижный, холодный, не
обращающий на меня ни малейшего внимания манекен. Впрочем, Толя Липко тут
же, на борту самолета: уступив свое штатное место манекену, он не пожелал
остаться на земле («Мало ли что, вдруг пригожусь. .») и устроился рядом с
пультом бортинженера.
В тот день, помнится, земля была закрыта низкой, хотя и довольно тонкой
облачностью. Весь заход мы строили по командам с наземного локатора:
— Три градуса левее.. Хорошо, так держать. . Внимание! Киносъемщику
начать съемку.. Сброс!
Услышав слово «сброс», я нажал тумблер отстрела люка, и пол пилотской
кабины с грохотом улетел куда-то из-под моих ног (катапультирование на этом
самолете производилось не как обычно — вверх, а вниз). По кабине вихрем
закрутился шумный холодный забортный воздух. В глаза полезла неизвестно
откуда, из каких закоулков взявшаяся пыль. Но времени на то, чтобы разложить
все эти впечатления в своем сознании по полочкам, не было: отсчитав после
сброса люка две секунды, я нажал тумблер катапультирования кресла, и тут же
рядом со мной что-то сверкнуло, раздался хлопок, и вот уже там, где только что
было кресло второго летчика, остался голый, пустой угол, особенно странно
выглядящий в кабине самолета, где едва ли
166
не каждый кубический сантиметр пространства обязательно чем-то заполнен..
Теперь можно осмотреться. Под ногами вместо пола медленно плывущие облака, в этой дыре болтаются тросики с выдернутыми из улетевшего кресла чеками. .
Подсознательное странное ощущение: будто выбросил за борт человека. На МиГ-9 этого ощущения не было, наверное, потому, что в течение всего полета — от
взлета и до момента сброса — я манекена почти не видел и, следовательно, не
воспринимал его как соседа и, если угодно, спутника. .
Все это мне вспомнилось, когда я стоял в просторной комнате «спасенцев»
перед креслом корабля «Восток» с полулежащим в нем манекеном. В отличие от
тех манекенов, которые я когда-то отстреливал с самолетов, у этого, как было
сказано, имелось «лицо». Однако, странным образом, оно не только не оживляло
своего обладателя, но, напротив, делало его как бы еще более мертвым — не зря,
оказывается, говорят художники, что условное в искусстве часто воспринимается
живее, реалистичнее, чем натуралистическое.
Мою непочтительную реплику о сходстве манекена с покойником одобрили
не все присутствующие. Но Королев сказал, что разделяет такое мнение, и тут же
распорядился:
— Напишите на ном что-нибудь. Ну, скажем, «манекен». Или «макет».
Так и было сделано.
И тем не менее, когда я подумал, как эти манекены, проделав в космосе свой
путь вокруг земного шара, автоматически катапультируются из спускающегося
корабля и опустятся где-то па парашюте, то не мог не задать себе вопрос: что же
все-таки подумают люди, которые увидят все это со стороны? Увидят, как с неба
спускается парашютист в оранжевом одеянии, как он лежит недвижимо после
приземления, как, наконец, за ним приезжают, кладут в автомашину, вездеход
или вертолет и увозят. Любой случайный наблюдатель уверенно скажет:
«Убился!»—и будет железно придерживаться этой версии. Вот вам и исходный
пункт возникновения того, что называется слухами. Л дальше они, дело
известное, распространяются по геометрической прогрессии.
Не знаю, да и не берусь проверить, насколько прав я был, конструируя
подобные предположения.
167 Но слухи о советских космонавтах, якобы летавших в космос ранее Гагарина
и погибших при этом, — такие слухи возникали.
Даже в иностранной печати фигурировали осторожные (типа «говорят. .») сообщения о гибели пяти советских космонавтов <<во время неудавшихся
попыток полета человека в космос». Именно пяти, не больше и не меньше, ибо, как известно, ничто так не прибавляет любому, самому невероятному сообщению
достоверности, как цифра, число.
Когда я писал эту книгу, то слышал только о названных «пяти погибших
космонавтах». Вскоре, однако, понял, что возможности мировой прессы сильно
недооценил. Разные авторы в разных газетах и журналах разных стран принялись
энергично «развивать тему» и назвали в общей сложности уже не пять, а без
малого два десятка «погибших советских космонавтов» (нелегкий труд собрать
все эти публикации воедино взял на себя Я. Голованов). Иногда назывались
только фамилии, иногда же разворачивался целый детективный сюжет, вроде