Избранное в двух томах
Шрифт:
— В нашем деле он — чистая деревня! — быстро определил Гринчик.
Но в конце концов не все ли нам было равно: «деревня» или «не деревня» он
в нашем деле? Делал бы хорошо свое!
Увы, вскоре выяснилось, что результаты его деятельности, так сказать, по
прямому назначению тоже особого восхищения вызвать не могли.
* * *
Наступил день первого полета Гринчика на этой машине. Сначала все было, как всегда: прекращение других
по краям летного поля, в окнах пристроек, на крышах ангаров, небольшая группа
начальства у кромки бетонной взлетной полосы. .
Чуть поодаль от других стоял начальник летной части отдела летных
испытаний ЦАГИ — наш первый учитель испытательского искусства Иван
Фролович Козлов. Когда уходили на сложное задание его подчиненные или
ученики — а Гринчик был и тем и другим, — Козлов всегда выходил на поле
проводить их. На лице у Фролыча для всеобщего обозрения было выставлено
приличествующее случаю бодро-уверенное выражение, не оставлявшее места для
малейших сомнений в бесспорном успехе предстоящего полета. Другое дело —
было ли столь же безоблачно в тот мо-
349
мент у него на душе: безоговорочно поручиться за это было бы, по-видимому, довольно неосторожно. Но так или иначе внешний декорум был соблюден
полностью. И коль скоро разговор идет о летной этике, стоит заметить, что и это
тоже имело к ней самое прямое отношение: решение принято, новых
обстоятельств, которые дали бы повод к пересмотру этого решения, нет —
значит, нечего осложнять работу непосредственных исполнителей своими
выставленными напоказ переживаниями!
Впрочем, Гринчик в тот момент если что-нибудь и переживал, то одно лишь
полное удовлетворение: наконец-то он дорвался до вылета на опытном самолете!
Мы все думали тогда не столько о том, как будем выпутываться, попав в сложное
положение, сколько о том, как бы очутиться к этим романтическим и эффектным
положениям поближе.
Выкрашенный в вызывающе красный, цвет самолет стоял на взлетной
полосе, как говорится, готовый к бою. Кстати, внешне он на первый взгляд был
очень похож на всемирно знаменитый в те годы истребитель И-16: тот же
короткий обрубок фюзеляжа, те же низко расположенные овальные крылышки, такой же круглый лобастый капот мотора. Впрочем, давно замечено, что близкие
по времени выпуска самолеты одинакового назначения внешне всегда похожи
друг на друга — иначе и быть не может: законы развития техники действуют в
разных фирмах (и даже в разных странах) более или менее одинаково.
Но
знаменитым «И-шестнадцатым» было действительно только внешнее!
Тогда-то я и обратил впервые внимание на то, как, в общем, легко — ценой, казалось бы, самых малых изменений — превратить хорошую машину в плохую.
Впоследствии мне не раз приходилось удивляться этому феномену...
Но вот Гринчик надевает парашют, влезает в самолет, запускает и пробует
мотор. Характерный жест кистями выставленных из кабины рук в стороны:
«Убрать колодки». Дежурный стартер отмахивает белым флажком вдоль
взлетной полосы вперед (радио на одноместных самолетах тогда не было, и
полеты так — флажками — и управлялись). Машина пошла на взлет!
350 Поначалу все шло нормально: хвост плавно поднят, густо гудит работающий
на полном газу мотор, самолет бежит точно по оси бетонной дорожки.
Бежит. . бежит.. Что-то он очень уж долго бежит! Обычно о подобных
случаях пишут: «Не успели мы об этом подумать, как. .» Но мы успели подумать.
Подумать, переглянуться, снова перебросить взгляд на бегущий уже далеко за
серединой аэродрома самолет. .
Где-то на самом краю летного поля машина наконец оторвалась от земли и
медленно, метр за метром, потянулась вверх. Вот оно — преимущество
большого, с многокилометровой полосой аэродрома!
— Долго бежал, — задумчиво бросил Козлов.
— Верно, долго? Вот и мне тоже так показалось, — светским тоном
подхватил стоявший неподалеку конструктор С. — Вы, пожалуйста, Иван
Фролович, скажите ему, чтобы в следующий раз так долго не разбегался. Пусть
отрывается раньше.
Ответ Фролыча — не будем воспроизводить его текстуально — заставил
конструктора прочно закрыть рот. Но присутствующие по достоинству оценили и
щедро откомментировали этот красочный диалог лишь впоследствии. А пока их
внимание было безотрывно приковано к полету — дела там по-прежнему шли
несколько странно: маленькая красная машина описывала широкий круг над
окрестностями аэродрома на высоте ста двадцати, от силы ста пятидесяти метров
вместо обычных четырехсот-пятисот.
Долго тянулась четверть часа этого неприятного полета. Наконец, замкнув
полный круг, Гринчик благополучно приземлился.
— Не лезет она, собака, вверх, — рассказывал он, выбравшись из кабины. —
Скорость более или менее разгоняет, а вверх, что на взлете, что в полете, — ни в