Избранное
Шрифт:
— Товарищ майор, — повернулся ко мне Матюшевский, — разрешите съездить в Кишпешт за врачом.
Пока мы ждали врача, Первомайский нарезал ли куски хлеб, который мы принесли с собой. Люди, получившие от Первомайского кто четверть, кто полбуханки, не верили своим глазам. С робостью протягивали они руки за хлебом. И, только убедившись, что он не тает в руках, радостно и громко кричали:
— Хлеб! Хлеб! Настоящий хлеб!
Полковник медицинской службы Морозов тщательно осмотрел мать. Затем сделал ей инъекцию. Камфору с кофеином. На принесенной с собой спиртовке подогрел молоко. В молоко подмешал коньяку и ласково, но решительно влил матери в рот. Потом сделал новую инъекцию и заставил проглотить
Десять минут спустя мать открыла глаза.
Через полчаса узнала меня.
Час спустя, уже начав понимать, что не грезит, она очень тихо, но твердым голосом произнесла, обращаясь к Первомайскому и Морозову.
…Венгры хороший народ! Это не они убивали и жгли, а те, кто сидел у них на шее, — говорила она с поразительной, ошеломляющей четкостью. — Вы должны помочь нам! Если вы поможете восстановить город и страну, вы найдете в венгерском народе очень хороших друзей.
Она погладила мою руку.
— Очень хороший народ венгры! — повторила она. — Потому у них столько врагов. Но ты должен понять, сынок, вы должны понять, сынки…
Над нашей головой — где-то на третьем или четвертом этаже — взорвалась граната. С потолка подвала густо посыпалась штукатурка. Свечи погасли. В руке Первомайского зажегся большой электрический фонарь. Яркий свет прорезал испуганную темноту.
— Нужно помочь, дорогие сынки! Вы должны помочь!
— Все будет, мама! — ответил вместо меня Первомайский.
— Будет молоко и масло, ветчина и икра, фрукты и кофе. Все будет, мама!
— Хороший это народ, очень хороший! — повторяла мать.
Гизи Байор [64]
В освобожденном Будапеште в первые дни остро встал вопрос о продовольствии. Когда эта проблема несколько упростилась и в магазинах появилась картошка, для писателей, артистов и журналистов актуальным стал вопрос о кофе и чае. Я редактировал тогда одну из газет Советской Армии, и, поскольку советских газетчиков и писателей проблема кофе не очень волновала, у меня оказался избыток его. Разумеется, в претендентах на кофе недостатка тоже не было. Вот и сейчас ко мне вошла секретарша:
64
Байор Гизи (1893–1951) — знаменитая драматическая актриса.
— Товарищ Иллеш, к вам пришла с письмом от Лайоша Зилахи [65] какая-то старуха.
— Пусть войдет.
Старуха передала мне письмо, в котором содержалась просьба дать кофе и чай Гизи Байор.
— А где же Гизи Байор? — спросил я.
— Гизи Байор — это я, — сказала старая, очень старая женщина.
— Вы? — спросил я.
И старуха, которой можно было дать не менее восьмидесяти лет, утвердительно затрясла головой.
Я от изумления обмер и поскорее распорядился дать просительнице кофе и чай, — я не в силах был видеть дрожащих рук знаменитой венгерской актрисы.
65
Зилахи Лайош (1891) — венгерский писатель и драматург, в 1947 году эмигрировал на Запад.
Дней десять спустя открывали какую-то художественную выставку и было объявлено, что вступительное слово скажет Гизи Байор. Меня усиленно приглашали, я всячески отговаривался, но все-таки пришлось пойти. И здесь я
— Не спрашивайте у женщины, сколько ей лет, — засмеялась актриса. И сказала: — Придя к вам в первый раз, я оделась так, как одевалась при Салаши [66] , когда Будапешт был фашистский. Теперь же я оделась так, как полагается быть одетой весной, когда начинается новая жизнь…
66
Салаши (1897–1946) — главарь венгерских фашистов, казнен по приговору народного суда после освобождения Венгрии Советской Армией от фашистского ига.
С выставки мы ушли вместе. Гизи Байор вдруг громко рассмеялась.
— Вы удивитесь, если я скажу вам, что вы играете роль моего Коко, — сказала она.
— Кого? Не понимаю, — удивленно промолвил я.
Так звали мою собаку. Она была очень красивая. Прохожие всегда на нее оглядывались. Ну а заодно и на меня. Таким образом я, с помощью Коко, приобрела массу поклонников. А сейчас люди глядят на советского офицера, который говорит по-венгерски, а насмотревшись вволю на офицера, начинают поглядывать и на даму, идущую с ним рядом. И окажется, что Гизи Байор не такая старая, какой казалась долгие месяцы. И вполне возможно, что в новую эпоху она совсем помолодеет. Вы даже не представляете, насколько наша красота и молодость зависят от вас. Очень многое от вас зависит, очень многое.
Доллар
В 1946 году в мае или июне, в общем, в последние дни инфляции, меня разыскал по телефону Лайош Зилахи, который жил тогда еще в Венгрии.
— Прошу тебя, зайди как можно скорей в наш клуб, — есть срочное и очень важное дело.
Через полчаса я был уже в «Фесеке». Зилахи сидел с кем-то за столиком. Он представил меня своему гостю, который оказался европейским представителем крупной американской кинокампании. Американец выглядел в высшей степени элегантно, но лицом и особенно манерами походил на обезьяну. Итак, мистер желал со мной переговорить, и по весьма важному вопросу.
— У меня, — сказал он, — есть одно деловое предложение для господина полковника.
— Извините, я всего лишь майор, — поправил я американца. В пояснение скажу, что я тогда еще служил в Советской Армии.
— Все равно, — благожелательно улыбнулся американец и продолжал на вполне терпимом венгерском языке: — Я имел удовольствие перелистать ваш роман «Карпатская рапсодия» и куплю право на его экранизацию.
И американец снова улыбнулся, как бы одарив меня своей улыбкой. Блеснули его золотые коронки. Он назвал сумму в долларах, которую готов был выплатить сразу после подписания контракта. Немалые это были деньги.
Его очень удивило, когда я, без всяких проволочек, отклонил его великодушное предложение. Ни на секунду не сомневался я в том, что мистера интересовал, собственно, не столько мой роман, сколько мой мундир и то, что он в то время значил или мог значить.
— Почему вам не подходит мое предложение?
Истину я ему говорить не хотел и что-то пробормотал невнятное. Но американец, видимо, понял, в чем дело. Он улыбнулся улыбкой удава, подстерегающего кролика… И, вероятно, подумал: «Погоди, погоди, сейчас клюнешь».