Избранное
Шрифт:
— Вот и ваша мельница, — сказала Инка.
Вдали над озером виднелась мельница.
— Хорошая у вас мельница.
— Хорошая, — сказал Олег.
— Я ведь на мельнице и ночевала, — сказала Инка, садясь в траву.
— Чего же ты?
— Так, пришла, посидела под окнами и ушла на мельницу.
— Позвала бы меня.
— А бабушка пустила бы?
— Пустила б.
— Дед бы не пустил. Строгий он у тебя, да и пьяный был.
— Не дед был пьяный. Это Бедняга.
— И дед тоже. Я ведь видела… Пойдем жить на мельницу, — сказала Инка и осторожными глазами посмотрела на Олега. — Там тихо, только все поскрипывает да мыши бегают.
— Холодно там будет зимой, — сказал Олег.
— Зимой везде будет холодно. — Инка посмотрела вдаль, за гриву и за леса.
— Иди к нам жить, — сказал Олег.
— Что ты! Кто же меня пустит?
— А чего?
— Я ведь цыганка. Да и наши придут, заберут.
— А мы не пустим их. Мы с Енькой возьмем ружье и стрелять будем.
— За что же их стрелять? — сказала Инка грустно. — Вчера и так какой-то приехал на коне и все ругался.
— Чего же он ругался?
— Кирилл где-то поросенка украл.
Далеко за Иртышом, над тайгою, низко шел самолет.
— Смотри, какие самолеты есть, — Олег показал рукой за Иртыш.
— Ага, — сказала Инка, глядя в траву. — Я ведь тебе так и не рассказала, что наворожила тогда.
— Нет. Не рассказала.
— Хочешь, расскажу?
— Расскажи.
Инка сорвала красный широкий и шершавый лист, положила его на колено и стала разглаживать ладонью. Потом подняла этот лист, посмотрела сквозь него на солнце и опять положила на колено.
— Будешь ты красивый-красивый, — сказала она тихо. — Богатый-богатый будешь. И будет у тебя дом большой и с конюшней. И конь вороной стоять будет, и красное седло у коня, и оно будет серебром и бисером вышито. И ковши будут золотые висеть в доме на ведрах. И будет постель из высокой перины и пуха лебяжьего, а над постелью — шатер синий. И тоже будет он шит серебром и бисером. Хорошо?
— Хорошо, — сказал Олег.
— И все тебя слушать будут, чего ты ни скажешь, И никогда тебя никто не прогонит, а везде тебя пустят и примут как гостя. И будет у тебя жена, красивая-красивая, как та девчонка. Наташа, что ли? Она будет мыть твои ковши, и коня чистить, и вино варить. А потом под окошком мы с Кириллом пройдем, и я улыбнусь тебе. Ладно? Хочешь? — сказала Инка, с трудом выговаривая слова.
Олег молчал. Инка уже сидела спиной к нему, смотрела в траву. Олег хотел заглянуть ей в лицо, но Инка отвернулась. Потом она еще ниже наклонила голову и, шепотом произнося слова, но звучно их выговаривая, продолжала:
— А когда ты умрешь, много-много людей пойдут за твоим гробом, и все будут плакать. Похоронят тебя в степи, много венков положат на твою могилу. И будут над ней летать птицы, и солнце будет светить, и никогда не будет над ней дождя. А когда все уйдут, я приду к тебе. И часто буду ходить на твою могилу в хорошем длинном платье и в красном платке.
Инка вдруг вскочила и убежала далеко в поле. И остановилась. Олег поднялся и хотел подойти к ней, но Инка отбежала еще дальше и строго сказала оттуда:
— Не ходи.
Олег снова сел в траву, и ему захотелось плакать.
В полдень они ушли от мельницы в поле, где люди работали вдалеке, копая картошку.
— Наши, — сказал Олег, — всей деревней вышли.
— Смотри, какие журавли летят, — сказала Инка, показывая рукой в сторону, где высоко над лесами шли гуси.
— Ага, — сказал Олег, глядя на людей и видя там Саньку, Марию, Калину и других деревенских. — Пойдем туда.
Инка пошла за ним, рассеянно глядя под ноги. По дороге катила телега. В телеге размахивал вожжами Енька. Енька остановил коня. Олег подбежал к телеге и прыгнул в нее.
— Садись! — крикнул он Инке.
Инка подошла и тоже села в телегу. Енька разогнал коня, и свистнул, и громко закричал на все поле. И вдруг на ходу Инка выпрыгнула из телеги и побежала к лесу. Потом она остановилась, обернулась и крикнула:
— Я приду! Потом.
— Хорошо, что уроков нынче не было, — сказал Енька. — Всех в поле послали, картошку копать да снопы стаскивать.
— Так, значит, не было уроков, — сказал Олег, подскакивая в телеге и мелко трясясь от быстрого ее хода. Ему хотелось тоже выпрыгнуть на дорогу и кинуться в поле, но конь бежал быстро, и на душе было горько, и ничего не хотелось делать.
Земля еще не остыла, но картошки в земле были холодные, влажные. Олег складывал картошки в ведро, а ведро грохотало и покачивалось. Ведрами картошку таскали и сваливали в кучу. А там Калина и Мария, тоже ведрами, насыпали картошкой мешки. Енька стоял возле телеги и ждал, когда начнут таскать мешки.
Калина и Мария принялись мешки завязывать. Мария сильными толстыми пальцами брала мешок за верх, сдавливала, словно душила, и потом закручивала верх, как бы отворачивала мешку голову. Калина ловко перехватывала мешок ниже Марииных пальцев бечевкой — раз, два, три — и завязывала. Мария сапогом била в тугой мешок, поглядывала на него свысока и говорила:
— Ишь раздуло! Сытый барин.
— Вот чертова скотина, — говорила Калина. — Бедняги и духу нет. Валяется, стерва. Хоть бы мешки потаскал на бабском поле.
— Мешки бы потаскал, — ехидно улыбалась Мария. — С него, с душного черта, как с козла молока. Жаль, Гришку Останина на обучение на военные взяли. С деревянной винтовочкой за селом прыгает.
— Ты сама-то мешки не трогай, — строго сказала Калина.
— Одна, что ли, будешь таскать? — усмехнулась Мария.
— Да вон ведь бабы еще есть, крикну.
— Какие они бабы! Одна стара, друга худа, дышать нечем.
— Смотри, Мария, порвешь живот, мужик вернется, душу вынет. Нельзя нынче тебе.
— Не вынет. Все можно. Еще не это будет.
— Ну, подсобляй тогда. Сама, мотри, не бери.
Калина взяла мешок обеими руками чуть выше вязок и наклонилась. Мария подхватила снизу. Они раскачали мешок и взвалили его Калине за загорбок. Калина подтряхнула мешок спиной, крякнула и, мелко ступая босыми ногами, потащила к телеге.
— Подсобляй, что ли. Не сопляк, поди, — сказала она Еньке, повернулась к телеге спиной и плечами швырнула мешок в телегу.