Избранное
Шрифт:
И тогда он услышал внизу, в избе, шаги. Шаги босые, легкие. Они прошлись по комнате, по кухне, вернулись, вышли на крыльцо. И тревожный, почти испуганный голос крикнул:
— Олег!
Голос был Инкин.
— Здесь я, — сказал Олег.
Он быстро спустился по деревянной шаткой лестнице. Инка уже стояла на улице, в своем прежнем платье, без платка, в коротенькой черной жакетке.
— Мы уходим, — сказала Инка.
Олег стоял и не знал, что ответить.
Они пошли к озеру, и вдоль озера, и мимо мельницы. Вокруг мельницы стояли подводы, и она быстро работала крыльями. Мельница вся дрожала, рвалась со своего места, и пожилые неторопливые люди поднимались в нее с мешками на спине.
— Вот и живут уже на мельнице, — сказала Инка.
— Куда же вы пойдете? — спросил Олег.
— Далеко, — сказала Инка.
Они вышли в поле и пошли дорогой. Ветер крепчал, и в холоде этого ветра поля стали серыми. Ноги у Инки посинели, она все запахивала жакетку и смотрела вдоль ветра.
— Знаешь, у меня дома ботинки есть. Давай вернемся, наденешь, — сказал Олег.
— Есть у меня ботинки, скоро мать даст их мне, — сказала Инка.
— Вы далеко-далеко пойдете? — спросил Олег.
— Ага. А ты будешь меня помнить?
— Буду. А ты?
— И я буду. Конечно, буду, — сказала Инка. — Кого же мне помнить! А вот ты забудешь.
— Не забуду, — сказал Олег.
Теперь они шли березняком, волглым проселком, усыпанным листьями. Листья двигались на дороге. Они тоже собирались куда-то идти.
— А в лесу листья не так шумят, — сказала Инка.
— Здесь ветра меньше, — сказал Олег.
— Кирилл коня где-то достал, — сказала Инка. — Хороший конь.
— У Саньки Андрея на фронте убили, — сказал Олег.
— Куда же мы теперь пойдем? — сказала Инка.
— Плачет она, наверное, теперь одна, — сказал Олег.
— Пойдем куда-нибудь далеко, — сказала Инка. — Кирилл знает куда.
Лес кончился, и впереди раскинулось поле. На краю поля, там, где оно упиралось в небо, стояла высокая телега, запряженная косматым конем. Рядом колыхался большой синий шатер. Ткань шатра колыхалась и вздрагивала. Она рвалась с места. На передке сидел человек с длинной бородой. Борода тоже развевалась по ветру. Несколько женщин в длинных платьях и в широких платках таскали из шатра узлы. Женщины складывали узлы в телегу.
Потом две женщины присели возле шатра, и одним краем шатер оторвался от земли, взметнулся в небо. Он раскинулся над полем, и слышно было, как ветер бьется в нем и щелкает.
Женщины поймали шатер за концы, положили и свернули. Краем поля, прямо за подводой, быстро шли облака. И от этого казалось, что конь, и телега, и женщины движутся куда-то назад и гнутся, потому что ветер дует им в спины.
— Не ходи дальше, — сказала Инка.
Они остановились.
Инка долго смотрела Олегу в лицо. Потом задумалась и сказала:
— Ты не забывай меня.
— Я тебя не забуду, — сказал Олег.
Инка повернулась и широкими шагами пошла через поле. Женщины забрались в телегу, и телега тихо двинулась. Инка сначала просто шла, потом побежала. Она догнала телегу и на ходу вскочила в нее. Подвода медленно двигалась вдоль облаков, которые шли и обгоняли телегу.
Олег вернулся домой поздно, когда уже начался дождь. За столом обедали. Ели жирную лапшу, и сильно пахло в доме гусиным жиром.
Дед позвал Олега есть, но Олег прошел на кухню и в темноте встал у окна. На улице было темно, капли быстро текли по стеклу и чуть посвечивали.
Подошла бабушка.
— Что с тобой, Олег? — спросила она и положила руку ему на голову.
— Ничего, мама. Так, — сказал Олег.
— Пойди поешь.
— Не хочу. Я постою немного.
Бабушка ушла. И в окне начало обозначаться лицо Инки. Она строго смотрела на Олега и тихо двигала губами. Олег не слышал слов, но знал, что говорит Инка. Она говорила:
— Ты не забывай меня.
Потом она повернулась к Олегу спиной, запахнула жакетку и медленно пошла в темноту. Скоро она совсем пропала там среди дождя. А Олег стоял, плакал, и ему казалось, что он уже много лет живет на свете.
ДУШНОЕ ЭХО
С утра шел снег и таял на лету. С крыши капало, и от каждой капли сугроб слегка похрустывал, словно какая-то осторожная птица оступалась под окном. В избе было жарко. Мария лежала в постели и не то чтобы спала, а так, перемалывала сон с дремотой. С утра все болела поясница, будто вставлен был в спину топор и теперь медленно там поворачивался. На заре Мария все же подоила корову, подстелила теленку и протопила печь. Но потом опять легла, и вставать ей теперь не хотелось.
Еще с ночи в Марии поднялась какая-то скука. И трудно было понять — отчего. Дело было не в пояснице. Поясницу с осени ломило почти каждый день, и Мария уже привыкла не прислушиваться к этой боли. Сегодня же Марию томило всю, и ныло сердце, и в руках металась легкая дрожь, как от слабости. Мария перевернулась со спины на живот, лицо уткнула в подушку и вроде бы начала засыпать.
В это время на крыльце послышались шаги. Кто-то деловито оббил валенки, прошел в сени, без стука открыл дверь и встал на пороге.
Мария лежала, не поднимая лица.
Человек прошел по комнате к столу.
Мария подняла лицо, глянула и увидела Нинку-почтальонку.
Нинка стояла спиной к Марии и рылась в своей почтовой сумке. Марию охватил озноб, в колени пришла слабость, и все лицо у нее задрожало. Мария лежала, опустив лицо на подушку, делая вид, что дремлет, и боялась, как бы Нинка не заметила, что всю ее колотит.
Нинка мягко прошла от стола к двери и дверь прикрыла за собой.
Мария лежала и боялась открыть глаза. Потом она решительно повернулась в постели. Но решительности хватило только на то, чтобы лежать и смотреть в полати широко открытыми глазами.