Избранное

Лалич Михаило

День обещал быть ясным и солнечным, суля отдых и сон как награду за ночные муки. Беглецы поспешили отойти подальше, иначе не было бы покоя от пастухов или жнецов. Вскоре путь преградило большое, красивое и белое, на первый взгляд богатое село, пламеневшее новыми кровлями. Дорога и речка рассекали его на две приблизительно равные части: восточная тянулась грядой холмов, до половины поросших кустарником и с голыми вершинами.

Беглецы приникли к земле, чтобы оглядеться и наметить направление дальнейшего пути. Несомненно, надо было поскорей уходить: на восток ли — в открытую пустошь, лишенную убежища, на запад ли — через речку по низким

волнистым холмам. Вардар, единственный ориентир, находился на западе, и это решило дело. Поджанин уже собрался было идти, когда Градич извлек из кармана банку мясных консервов и ломоть хлеба.

— Пока с этим не покончим, не пойду. Всю ночь я их тащил, душа кровью обливалась, дальше так нельзя! Пусть теперь они меня несут.

Он разломил хлеб пополам, вскрыл банку и стал вытряхивать комки красного мяса на широкие виноградные листья. Ели быстро, заглатывая большие куски, потом Градич пнул ногой опустевшую жестянку. С набитыми ртами, пережевывая последний кусок, тронулись дальше.

Но, подходя к речке, услышали тонкий и пронзительный скрежет металла. Вскоре под самым берегом увидели немецких солдат — они копали песок, привычными размеренными движениями забрасывая его в кузов грузовика. На проплешинке перед разрушенным мостом, где прежде находилась будка, стоял пулемет на треноге, и возле него на корточках сидел хозяин — точь-в-точь собака, сторожащая стадо. Солдаты были заняты своим делом, пулеметчик потягивал дым из кривой трубки и что-то чертил прутиком на песке перед собою.

— Это они для бронеколпаков, — догадался Градич. — Перешли на итальянскую тактику, только добра им это не принесет.

— Спрячь голову, чего ты ее как дурень наружу высунул! Ниже! Вот так. А теперь айда, — шипел Поджанин, которого сейчас ничуть не занимали бронеколпаки.

Они ползком миновали опасный участок, в два прыжка преодолели речку. Укрылись в мелкой и тесной яме над берегом. Под ногой у Поджанина хрустнула ветка, покатился камешек. Позади густо загомонили чужие солдатские голоса. Влажную тишину кустарника вспорола пулеметная очередь, и долго слышалось, как падали на землю сбитые ветки.

Отойдя от речки, беглецы перевели дыхание и бегом миновали мягкую седловину на южном склоне холма. Тишина придала им бодрости, и Градич оглянулся.

— Ладно, немец, погоди, — пригрозил он, — вот доберусь до автомата, я тебе по мерке одежку выкрою.

— Долго нам еще добираться до автоматов, далеко мы, — грустно возразил Поджанин.

Друг за другом спешили они по округлым выпуклостям рыхлой, обожженной земли, идя давно не хоженными тропами. И опять на запад тянулась равнина, где-то вдали за виноградниками и большими стогами соломы виднелась излучина Вардара. Холмы постепенно повышались. Приближалась крепкая, внушающая надежду стена древних македонских гор.

Из седловинки, которую они недавно прошли, раздался выстрел, пуля просвистела над головой. Они бросились вперед и, прежде чем преследователи успели сделать второй выстрел, оказались в мертвом пространстве. Но пока принимали решение, как поступить дальше, идти ли виноградниками или продолжать тем же путем, на равнине зазвучали выстрелы, из-за горы им хрипло ответил уже знакомый немецкий пулемет.

— Подбавь жару, теперь не до шуток! — с озорством воскликнул Градич, пускаясь бегом. — Ну влипли! Со всех сторон обложили, не сообразишь, куда и податься.

Стоять на месте было нельзя, назад идти некуда. Новая пальба придала им сил. Поочередно переходя с шага на бег, более двух часов шли они вперед, пока наконец достигли пепельно-серого холма, изрытого потоками вешних вод. Бросились на иссохшую землю и закрыли глаза. Вдали угасали редкие выстрелы — погоня отстала, огонь ослабевал. Градич мгновенно уснул, захрапев во всю мощь широкой груди. Поджанина тошнило, все кружилось у него в голове, нестерпимо хотелось спать, однако тревога не покидала. Снова преследовал его приглушенный топот коней, как вчера, и, силясь отогнать звуки, он тряс головой. Но при этом уходил и столь желанный сон.

Внезапный выстрел вспорол тишину, за ним зачастили другие. Вперемежку, очевидно из разных мест и без определенной цели, преследователи палили в белый свет. Поджанин подполз к вершине холма и увидел на расстоянии выстрела движущуюся цепочку местных охранников. Он узнал их по тесным, облегающим штанам и лентам с патронами.

Он пополз обратно, безжалостно растолкал Градича, невинный и по-детски растерянный взгляд которого вконец разозлил его, и потянул товарища к подножию холма. С трудом ступая разбитыми и стертыми ногами, они сперва трусили рысцой, потом пустились бегом, и это было долгое, бесконечное, безнадежное бегство, когда забываешь и раны, и усталость и не замечаешь обрывающегося дыхания.

Солнце уже клонилось к западу, а позади широким полукругом трещали винтовочные выстрелы. Расстояние увеличивалось, звуки погони как бы линяли на глазах, но и это теперь не могло ободрить беглецов. В любую минуту они могли напороться на вражескую засаду или патруль. Вардара не видно; леса, который укрыл бы их, поблизости не было. И даже горы на севере словно бы отодвинулись, стояли вдалеке, серые и бледные, словцо на какой-то иной планете.

— Ух, мерзкая земля! — рычал Градич, когда они присели передохнуть. — Ни куста тебе, ни норы, совсем негде спрятаться, и есть охота, Милия… А не сварить ли нам твои ботинки? На них кожа есть, выйдет суп, супчик…

Но Поджанину было не до шуток. Сжав руками маленькую острую головку, он молчал.

— Вон вода какая-то, лужа ли, озеро, — продолжал Градич, у которого не хватало сил молчать, если он не спал. — Ей-богу, там и рыбка водится. Слушай, придумай что-нибудь, как нам ее на сушу выманить!

Поджаниы встал и там, куда указывала рука товарища, увидел в окутанной дымкой дали сверкающее в лучах заходящего солнца зеркало воды. Он торопливо извлек из кармана карту и разложил ее на земле. Упер палец в голубизну Салоникского залива, затем повел его к северу. Начал что-то высчитывать шепотом, точно колдуя, и вдруг громко воскликнул:

— Это — Арджан-озеро! От него до Салоник более ста пятидесяти километров… Быть не может, чтоб мы столько прошли.

— Да мы все двести отмахали, вот, глянь на мою обувку…

— Считай двадцать часов по… И если б мы шли напрямик…

— А мы и шли напрямик, они не дали нам свернуть ни вправо, ни влево.

— Значит, если это Арджан-озеро, то вон та гора — Каувлак-тепе, и если нам не соврали, что наши бригады дошли до Арджана, тогда… Тогда мы спасены…

Он дважды перевел взгляд от карты на лежавшее вдали озеро и обратно, а потом задумался, опершись на руку. Отяжелевшая голова его сама собою скользнула на расстеленную карту Балкан. Губы бессознательно повторяли странное это название — Каувлак-тепе, а из глаз выкатилась одинокая мутная слезинка и упала на голубое пятно, означавшее на карте Арджан-озеро.