Измена. Я требую развод
Шрифт:
– Эмма, ты готова к потерям? – спрашивает меня Давид.
– Готова, - отвечаю я и глазом не моргнув.
– Если не будет другого выхода, я спрошу тебя, готова ли ты пустить ресторан по ветру. У нас пока много вариантов, много возможностей, но… Боюсь, к этому всё может прийти.
Голос моего друга напряжен, потому что он знает, сколько всего я вложила в этот ресторан. Сколько я вложила в этот брак. Всю себя, свои деньги, свои таланты,
Давид и его жена Мириам были со мной все это время, помогали, советовали, принимали меня у себя и отпаивали чаем. Я искала опору не в муже, а в них. Только сейчас понимаю, как странно это было.
Я приходила к Аракелянам, когда нас пытались крышевать, когда на нас напустили налоговую, когда всё закрывалось в пандемию, а я думала, что мы не выплывем. Всё это они пережили со мной.
А я все эти годы поддерживала их, когда очередная попытка родить ребенка оказывалась неудачной. Несколько выкидышей, несколько попыток ЭКО и ничего. Совсем ничего в итоге.
Я помню, как Мириам рыдала у меня на плече. Помню, как Давид храбрился, поддерживая жену, а потом сам рыдал в кабинете, пока никто не видел. Мужчины тоже умею плакать и это не стыдно. Это семья, и это важно.
Наверное, люди просто чувствуют друг друга, находят своих и больше не отпускают.
– Давид, я всё понимаю. Ты спросишь меня, если придется, и мы всё решим. Сейчас я склоняюсь к тому, что ресторан больше не моё детище. Что бы с ним не происходило, важно одно – он не должен достаться этому предателю и его подстилке.
– Я спрошу тебя, дорогая. И мы решим. А пока я написал одному ресторанному критику и двум крупным фудблогерам. Сходят инкогнито поесть. Там и платить не придется, такая сенсация, мишленовский ресторан из князей обратно в грязь. Романову помнишь?
Я задумчиво киваю, а потом вспоминаю, что Давид меня не видит, и мычу в трубку. Наша одноклассница, Вероника, как не вспомнить. Большой босс в какой-то световой компании.
– Я её туда отправил недавно, случайно получилось. Но суть в том, что отзывы плачевные.
Я на секунду прикрываю глаза. Конечно, такой черный пиар не сможет утопить наш ресторан, но, по крайней мере, даст Марку понять, что не надо мне угрожать, да и в суде его будет ждать сюрприз. Есть у меня еще кое-что в запасе, но это уж совсем на черный день.
Мы прощаемся с Давидом, а я решаю, что на сегодня мне достаточно переживаний, когда вдруг на телефоне высвечивается незнакомый номер. Да и черт с ним, думаю я, ну не на каждый же чих трубку брать. Но человек по ту сторону оказывается очень настойчивым, так что на четвертый вызов я все же решаю ответить, о чем тут же жалею.
– Ты ему больше не нужна, рябая ты курица! – женский голос в трубке высокий и визгливый, явно разозленный долгими попытками дозвониться.
– Кому? – бессмысленно спрашиваю я собеседника по ту сторону трубки.
Кто
Хмурюсь и быстро мотаю головой в надежде понять хоть что-нибудь.
Кто вообще начинает разговор с крика и оскорблений? Хоть представилась бы, мол, я такая-то и такая-то, считаю тебя, Эмма, рябой курицей, потому что… Дальше подставить нужное.
Признаю, в таких ситуациях мой мозг работает очень странно, он просто анализирует информацию, раскладывает ее по полочкам и, как настоящая бабуля, ворчит, что надо было делать вот так, тогда всё было бы понятно и логично. А тут нет никакой логики.
Хотя вот это «рябая» звучит подозрительно знакомо.
И всё за мгновение становится на свои места. Я вдруг широко раскрываю глаза и понимаю, что по ту сторону трубки находится та самая любовница Марка собственной персоной. Ну, здравствуй, Матрешка!
Глава 13.
Это ведь просто потрясающе, мне звонит любовница мужа и требует оставить его в покое.
Да меня бы кто в покое оставил, честное слово. Не смотря на растерянность и некоторый шок, в груди опять расплывается боль, такая тянущая, ноющая, как заживающая рана на сбитой коленке, но только значительно масштабнее.
Ну да, я упала всей душой, стесала ее со всех сторон, еще и Марк потоптался сверху. Процесс выздоровления идет медленно, рана кровоточит от каждого движения, но всё же зарастает.
Всё это проносится в голове за одну секунду, но оказывается, я все-таки кое-что пропустила, потому что речь Матрёшки врывается в мою голову сразу с середины фразы.
– …совсем себя не уважать, чтобы удерживать мужчину, который больше тебя не любит! Бессовестная! Ты себя вообще в зеркало видела? – она растягивает фразы и пытается отчитывать меня, пользуясь молчанием в трубке.
Ну, это конечно… офигеть.
– Ты с чего решила, что имеешь право мне такое говорить? – прищуриваюсь я.
Как же я не хотела во всё это лезть, как хотела, чтобы меня оставили в покое. Тихонько отсидеться в провинции, подышать морским воздухом и вернуть веру в людей.
Вместо этого приходится возрождать в себе стерву, потому что иначе с такими людьми разговаривать не получится.
– У нас любо-о-овь, слышишь ты? Или ты там еще и оглохла? Твоё время прошло, - говорит она, растягивая буквы.
Любо-о-овь у нее, ага, маленькая и грязная.
– Если еще раз я услышу твой визгливый голосок, каракатица ты силиконовая, я не просто пошлю тебя, я еще и пару новых исков подам. В суде ваши чудесные совместные фото сыграют мне очень на руку. Вам же не нужны деньги, ресторан мой не нужен, правильно я поняла?